Как вдруг за спиной у братьев шумит-гремит железом, тени по стенам грота заплясали. Встаёт за ними в полный рост таможенник, что баллоны с газом выпускать из страны не хотел. Встаёт — да как рявкнет:
— Что это у меня тут за безобразие творится? Таможня на экспорт соплей из носа добро не давала! Ну-ка подобрать и сдать под опись обратно в нос, не то конфискую, а самого под арест!
Испугался Дурачок, сопли подобрал, сидит, не шевелится.
Достаёт таможенник из транса своего канистру и говорит братьям:
— Это средство для очистки. Конфискат. Зажмурьтесь покрепче.
Зажмурились братья, веки слепили. Таможенник их из канистры окатил, и стали братья чистыми-чистыми.
Подходит таможенник к Дурачку, достаёт из транса пузырёк махонький, суёт ему в нос да на крышку давит. Чихнул Дурачок раз, чихнул другой — а соплей-то как не бывало!
— Это — таможенник братьям говорит, — средство от насморка. Тайная разработка. Хотели шпионы образец вместе с рецептом за границу увезти, да задержали мы их.
Говорит он так — а сам берёт канистру и остатки из неё прямо на Дурачка выливает. И стал Дурачок чистым-чистым.
Молвит таможенник:
— Ну вот, противник ваш, как я погляжу, ни слюнями, ни соплями теперь не исходит, чистый-чистый стал. Прежде он был мерзкий, поэтому служил злу, а теперь, глядишь, будет глупость на вашей стороне, коли справитесь. А всё потому, что зло должно быть противным, а добро привлекательным. А то ещё в народе говорят: добро должно быть с дураками. Завтра сталактит заберёте, только сталагмит берегите, а сейчас — отбой, всем спать, таможня закрывается и никого никуда не пускает.
Сказал, мелок из кармана достал, провёл меж братьями и Дурачком черту на полу, прямо по глине — и был таков.
Легли братья спать, и спали они сном крепким, беспробудным, а как пришла пора пробуждаться, так и пробудились. Словом, всё чином да рядом. Пробудились, позавтракали и пошли с Дурачком ладить.
А Дурачок как увидел их — и ну бросаться да ногтями царапать. Братья давай бежать от него, а далеко ли по гроту убежишь? Ну, тут пришлось им тут на пару ладить.
Спокойный брат поотстал, Дурачок на него набросился, ногтями царапает. А горячий брат тем временем достал из транса скальный молоток — да и убил Дурачка.
Откололи братья сталактит от потолка, грохнулся он о сталагмит, сталагмит и раскололся. Ну, да чего жалеть о том, что сделано? Сунули сталактит в транс, как могли, и поползли обратно. День ползут, два ползут, неделю ползут. Поесть-поспать остановятся — и дальше ползут. Долго ползут, в общем. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Прошло по часам две недели — и выползают братья наружу. Поднялись по верёвке, вещи подняли, оглядываются назад, на гору Эребус — а из горы дым валит, камни чёрные летят.
Тот брат, что погорячее, говорит:
— Не пойму, как такое быть может. Эребус гора не простая, вулкан, по всему видать, да и в книгах пишут. Должна быть лава, гранит, базальт. А тут пещера, а где пещера, там белый камень известняк либо гипс. Так не бывает, чтобы пещера под вулканом была.
Тот, что поспокойнее, отвечает:
— Так мы с тобой где?
— Где-где, в Антарктиде, знамо дело, — горячий брат говорит.
— Да я не про то, дурья ты башка, — отвечает ему спокойный, — Мы же в сказке с тобой! Тут всё может случиться.
Ну всё — не всё, а случается с братьями недоброе, да такое недоброе, что не во всякой сказке приключиться может. Ползёт на них с горы Эребус чёрная туча, а кто в эту тучу попал, тот сгорел и задохнулся. Лёд, опять же, от жары напружился да треснул, и оказались братья-спелеологи меж трещин на островке ледовом, так что на другую сторону не перебраться. Чуют, конец им настал. И тот брат, что поспокойнее, на лёд ложится, глаза закрыл.
— Ну, — говорит, — помирать, так спокойно, и на тот свет идти — так покойником, а не привидением. Ложись, брат, побудь спокойным хоть минутку перед смертью.
А горячий брат ему и отвечает:
— И кто же из нас дурья башка? Да за минутку эту можно не только спасение придумать, но и спастись. Думай, брат, думай. Пришла пора эхо между ушами гонять, а того лучше — глазами глядеть.
Спокойный брат глаза открыл, оглядывается вокруг и говорит:
— Вон, верёвка ещё висит, спускаемся вниз и в пещеру лезем, там безопасно.
Спустились братья по верёвке, залезли в пещеру, сидят, не знают, что дальше будет. Час сидят, два сидят, тут горячий брат и говорит:
— Полезай-ка, брат, наверх, погляди, не прошла ли чёрная туча.
Спокойный брат из пещеры вылез, глядь — туча прошла, верёвку сожгла, лёд чёрный весь, а больше ничего не видно. Спустился в пещеру и говорит горячему:
— Так, мол, и так, брат, туча прошла, верёвку сожгла, лёд чёрный весь, а больше ничего не видно. Доставай кошки да якоря ледовые, будем заниматься ледолазанием, зря, что ли, с собой железо везли?
Достали братья кошки, достали якоря ледовые, вылезли из пещеры да по ледяной стенке полезли. Лезут, лезут — и вылезли наверх. Глядь — опять они на островке, а с горы Эребус на них лава язычком ползёт, змейкой огненной, медленно ползёт, но верно.
Однако где спасение один раз своими глазами нашёл, там второй раз уж и не страшно. Спокойный брат оглянулся вокруг и говорит:
— Спускаемся обратно в трещину да по дну её пойдём, и пока не упрёмся, наверх подниматься не будем.
Вбурили братья в лёд пару ледобуров, повесили другую верёвку и спустились опять в трещину, на самое дно. Идут по дну, кругом черно, чёрный лёд слева да справа чуть не до небес высится, под ногами чёрный камень ортоклаз валяется. Долго ли, коротко ли — это как посмотреть, по часам минут пять, должно быть, а по чутью целая вечность, — упёрлись братья в стену чёрного льда, трещина сужается, ходу нет, слева лёд, справа лёд, сверху лёд. Достали кошки, надели, взяли в руки якоря ледовые да наверх полезли.
Вылезают наверх, на гору Эребус оглядываются — обогнали они змейку огненную. Глядь вперёд — впереди ледовое поле, а прямо перед ними пингвины стоят полукругом. Один, самый большой, выходит вперёд и говорит человечьим голосом:
— Ну, коль выбрались — идите за нами. Вездеход ваш вулканической бомбой накрылся, в трещину провалился, без нас вам отсюда не выбраться. И сбежать не пытайтесь — нас много.
Делать нечего, пошли братья за пингвинами. Приводят их пингвины в ледяное ущелье, а самый большой пингвин и говорит:
— Отдавайте нам свои вещи, а сами тут сидите. Без вещей ваших мы дорогу и сами не найдём, и вам показать не сможем. Да помните, что нас много, будете что плохое делать — вся Антарктида тут соберётся, будет вам беда.
Отдали братья свои трансы, сами на льду сидят, мёрзнут. Встанут, попляшут — согреются, садятся — опять холодно, да ведь век плясать не будешь, ногам отдых нужен.
Долго ли, коротко ли, приносят им пингвины рыбу и говорят:
— Покушайте, гости дорогие, а как покушаете — спать ложитесь, уже самое время.
Покушали братья сырой рыбы, покрутились, повертелись и говорят пингвинам:
— Нам бы спальные мешки наши, холодно без них.
Самый большой пингвин отвечает:
— Мы без спальных мешков спим, и вы привыкайте. Как это у вас в народе говорят? — в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Делать нечего. Покрутились братья ещё, повертелись, сунули ноги один другому под куртки пуховые да уснули. Плохо спится, конечно. Пока ночевали, не раз поплясать вставали, а плясками ночь не скоротаешь. В общем, не выспались, а так — одна морока им была.
Утром приходит к ним самый большой пингвин и говорит:
— Ищем дорогу, пока не нашли, будете у нас жить, может, день, может, месяц. Рыбу вам пёстренький носить будет, пока сами ловить не научитесь.
А братьям уж и сказать-то в ответ нечего. Шутка ли — вчера, кажется, только из пещеры вышли, от вулкана убежали, едва живы остались, а тут тебе рыба сырая да сон на холоду. Поневоле говорить разучишься. Тут бы думать не разучиться. А думать смерть как надо — не век же у пингвинов вековать, да и верить ли им, что отпустят?
Ждал самый большой пингвин от братьев ответа, ждал, не дождался да и ушёл восвояси. Время прошло — приносит им рыбу пингвин маленький такой, пёстренький. Кинул на лёд — и был таков. Пожевали братья рыбы, поплясали да опять спать легли. А что ещё делать-то?
Так и повелось: поспят братья, попляшут, опять поспят, опять попляшут, как время, должно быть, к тому придёт, принесёт им пёстренький рыбы, поедят, опять попляшут и снова спят. Ничего им больше не делается на холоду-то. Руки-ноги бы не отморозить да ума не лишиться, а уж бежать-то и не помышляют.
Долго ли, коротко ли, может, неделя прошла, может, две, приносит им пёстренький рыбы, а сам не уходит. Поели братья, им бы в пляс пуститься, чтобы не замёрзнуть, а видят: чего-то пёстренький от них хочет.
Говорит им пёстренький:
