— Не хочу больше. Не могу, — взмолилась Эля.
Откинулась на стуле. Задышала, как рыба на берегу.
— Смотри, проголодаешься. До обеда столько ждать! Чем вас в школьной столовой накормят? — жена покачала головой, тревожно взглянула. — Мозгу питание требуется. Как голодной задачки решать? Может, чайку? — предложила.
Дочка устало головой мотнула — отказалась.
— Из–за стола нужно вставать с лёгким чувством голода, — посоветовал Алексей Иванович и вновь с сочувствием посмотрел. На Элю.
— Я и встаю с лёгким чувством… — дочка отодвинула стул. — Недомогания…
Они засмеялись. Надо же, какая! С юмором! Вся в него! И жена улыбнулась.
На работу Алексей Иванович стал ходить, как на праздник. А вдруг по дороге на работу это — счастливое — произойдёт?
К людям стал ближе, добродушнее, мягче: то в коридор выглянет, то в курилку зайдёт. Чем сотрудники дышат, чем живут — все ему интересно. Хотелось быть лучше, чем есть.
Зашел как–то в отдел к финансистам. Хозяйским взглядом — неравнодушно — осмотрел кабинет. Шуршат компьютеры… Телефоны тренькают… Принтер пыхтит… За стопками папок, колонками цифр пытался человеческую натуру распознать, выделить.
У кого рабочее место в идеальном порядке, сидит здесь, с уважением отметит, педант. Иной стол по горло бумажным хламом засыпан — это творческая натура. Творческая, но безалаберная! Этому не баланс верстать — в самодеятельность. В производственном хорошо бы открыть дополнительные вакансии, подумал, подвигать людей, потасовать. Каждому должность подобрать по характеру, размечтался. Чтобы люди были довольны, отдел процветал.
На подоконнике сад кустится… Календари, плакаты висят…
Мария Петровна фотографию внучки к стене прицепила.
Цифры складывает, зарплату считает, а сама на внучку смотрит, умиляется.
Ирина Сергеевна в таблицу калорийности продуктов нос тычет. Мышкой щёлкает, чай с булкой пьёт, калории прибавляет.
Николай диплом аквалангиста в угол воткнул.
Весёленько в кабинете, уютно…
Ходит от стола к столу Алексей Иванович, настроением, здоровьем интересуется. Марию Петровну про внучку спросил…
И несложно совсем, неутомительно меж людей покрутиться.
И только на производственном совещании он по–прежнему строг, прямолинеен. Но и здесь возьмёт да и улыбнётся. Но сразу улыбку прячет в усы — не положено.
Все его забавляло. Даже Аллочка — секретарша.
Вчера, например, что придумала Аллочка.
То ли накануне устала, то ли в погоде что переменилось, только пришла она на работу в легкомысленной — до пупка — кофточке.
Увидев её неприкрытый живот, и у Алексея Ивановича в боку заболело. Скривилось лицо.
Секретарь — лицо компании! С оголенным пупком!
Эта весть разлетелась по этажам со скоростью звука.
Всем сразу Алексей Иванович понадобился. Стайкой к нему потянулись люди — по разным поводам. Просто нашествие началось, так осаждать стали.
Одному — премия, другому — командировка. И вопрос с юбиляром сразу назрел. Даже завхоз Корней Петрович ремонт актового зала обсудить надумал! Николай занёс карты морских глубин. Вы же, говорит, акваланг на фото смотрели…
Алексей Иванович выглянул в дверь, увидел в приёмной толпу посетителей, схватился за голову. Сидят в креслах, его ждут, а сами на Аллочкин живот пялятся. Если каждому пять минут уделишь, считай, до обеденного перерыва в кабинете застрянешь.
С Корнеем Петровичем за пять минут не управишься — тот минут двадцать из пустого в порожнее переливать станет.
Алексей Иванович с досадой посмотрел на Аллочку. А ведь ещё не все отделы в приёмной представлены, не везде дошла весть!
Ему, как замруководителя, следовало бы Аллочке замечание сделать. О дресс–коде напомнить, о корпоративной этике. Проще говоря, попросить живот–то прикрыть: кофту какую дать или домой с глаз долой отправить.
Серьёзная компания, солидные клиенты…
Опять же, должностная инструкция что гласит…
Страдает имидж — показатели падают… Показатели падают — не будет премии… Не будет премии — жена с дочкой на море не поедут… На море не поедут — считай, и у него отпуск испорчен…
Вот такая шарада.
В другое время Алексей Иванович бы рассердился и Аллочку на вид бы поставил, но не теперь. Сейчас он и сам, как дитя малое. Глядишь, в рассеянности чего отчебучит. Теперь и он вдвойне собранным должен быть. И к человеческим проявлениям терпимым. Не роботы же — люди!
Ну, захотела Аллочка живот свой миру явить — что такого? А где ей, собственно, его ещё показать?! До ночи в приёмной — ненормированный рабочий день!
— Ю-ля! — бросил Алексей Иванович снежок в небо. — Ю-ля! — взволнованно прохрипел.
С Юленькой Алексей Иванович встретился в книжном магазине. Забежал в обеденный перерыв купить дочке географический атлас, в офис вернуться спешил. И так из–за Аллочкиных причуд обед скомканный вышел. Корней Петрович увлёкся, чертежи подсовывал, насилу от завхоза отбился.
Не купит атлас — жена съест.
Летел в магазин, что было духу. Временем дорожил, экономил. Пропустить судьбоносную встречу боялся. Зря что ли его сердце трепетало, перемен ждало?
В тиши помещения, окружённая книгами, Юленька незаметно у прилавка стояла. Скучала.
Сначала торопливый взгляд Алексея Ивановича о книжки споткнулся: Куприн… Чехов… Толстой… Тихая девушка, тоненькая… Как воздух, прозрачная… В тугом свитерке, юбке узкой. Стоит отрешенно, рукой по волосам водит…
И тут Алексею Ивановичу словно поддых дали. Он даже за стенку схватился — так повело.
Склонив голову, Юленька модный журнал листала, на посетителей вяло посматривала. И на Алексея Ивановича вскользь поглядела: чего купить хочет или так, чем интересуется?
Он увидел глаза Юленьки — кроткие, безмятежные… Тысячи скрипок запели в душе.
Его пронзила стрела Амура.
С тех пор Алексей Иванович стал часто в магазин заглядывать. Потопчется… Постоит у полки… Книжку полистает. Купит чего.
— Чем интересуетесь? — вежливо спросила Юля и отложила журнал. На обложке Бред Питт.
Боже мой, какая прелесть! Кто последний раз Алексея Ивановича спрашивал, чем интересуется? От волнения он потерял дар речи.
— Ээ-э, а как вы к Плутарху относитесь? — вымолвил наконец.
Юленька смотрит на Алексея Ивановича из–под пушистых ресниц, лобик от напряжения морщит.
— Посмотрите в отделе астрономии и космонавтики. Там о планетах. — Голосом нежным пропела.
Так они и познакомились.
И так все эти дни сердце Алексея Ивановича не на месте было, а теперь и вовсе укатилось в пятки. Проснётся иной раз в ночи, рукой за грудь хватается — сердце ищет. А перед глазами Юленька — лобик морщит.
С этого момента все изменилось у Алексея Ивановича в жизни! Ещё неделю назад он за все переживать начал, а теперь и вовсе чувствительным стал. Нет, нет, да навернутся слезы, защемит в душе.
Смотрит на жену в бигудях, а у самого сердце рыдает, кровью сочится. Сколько лет неприбранной по квартире ходит! Дом охраняет, кастрюльками гремит.
Он вспомнил жену молодой, игривой. Огонь, вихрь!
Прослезившись, вздохнул.
И себя почувствовал не в тарелке: ведь если женщина так изменилась, и не в ту сторону, кто виноват? Он, Алексей Иванович. Не уделял внимания — заросла пылью…
Может, дело какое придумать? В производственный отдел пристроить жену?
И дочка дерзит — растёт, как колючка. Включит музыку, окна дрожат. Выходит, опять виноват: не приучил классику слушать.
А сам Алексей Иванович внезапно Бахом увлёкся. Точно впервые услышал!
Оказывается, все уже сказано. Каждая нотка — на месте. Столько веков назад! А он словно прозрел!
Погрузится в волшебные звуки, слушает… Вдруг ввысь улетит…
Вернётся обратно, и так на душе скверно… Ни красоты, ни гармонии. Столько людей, а вокруг пустота. Пустыня. Печально поймёт: мир несовершенен. А он одинок.
Зато на производстве в нем благоприятные перемены отметили.
Готовься, шеф говорит, к новому назначению.
Жена руками всплеснула, квартиру новую подбирать кинулась. И дочка от уважения ревущую музыку глушит, в наушниках слушает, как громыхает металл.
И только один Алексей Иванович знал цену этим чудесным превращениям. Это все она, Юля! Она волшебница. Будоражила ум, просветляла сознание. Горячую кровь по жилам толкала. Он и ходить–то не мог спокойно, как вихрь, по лестнице мчался, руками в такт сердцу размахивал. Не двигался, не шагал, все время летел.
В пятьдесят лет — открыть Баха! Не чудо? А сколько неизведанного ждало впереди! И не только в музыке!
Платон, Аристотель — философы… «Платон, ты мне друг, но истина дороже…», — как верно сказано! От восторга Алексей Иванович потирал руки. Вот дружба, вот отношения!
