— Ну-ну… Будут мешать, турните их, они понятливые… Погоди-ка, а что ты мастеришь? — обратился он Сашке.
Сашка, повыбросив из ящика жестяные банки, заполнил его стеклянными — с борщом — и теперь мастерил крышку, подравнивая доски топором.
— Валентина! — строго сказал отец. — Сбегай домой принеси ножовку. И топор прихвати. Чего мучиться-то! Этим топором только чурки колоть. А ты, Валька, чего думал? Сказал бы мне да и принес давно топор.
— Так они не просили, папка!
— Не просили… Сам догадаться должон. Большой уже. Соображать надо. Так вы их, товарищи, шуганите, если что…
С пилой и топором дела у Сашки пошли веселее. Он так загорелся работой, что даже вытесал из березовой чурки запасное топорище — вдруг сломается в тайге, ножом ведь не сделаешь.
И Валькам нашел работу.
— Пацаны, — сказал он, присаживаясь на ящик. — Геть сюда! Есть важное поручение. Только вы сумеете нам помочь как аборигены. Нужна собака. Верный сторожевой пес. Вы должны разведать и донести мне: кто может на время дать собаку. Понятно?
Валерка смотрел на Сашку широко открытыми удивленными глазами, Валентина улыбалась, Валька слушал серьезно, потом сказал:
— Так точно! Понятно. А что такое аборигены, дядя Саша?
— Аборигены? — Сашка на секунду задумался. — Ну как вам объяснить популярно. Это те, значит, которые здесь живут постоянно, вы, значит. Ясно?
— Ясно. А вас тоже аборигенами зовут там, где вы живете?
— Нас-то? Нет. Мы… Слушайте, Вальки: прошу вопросов мне не задавать. Выполняйте приказ!
— Дядя Саша, — робко начала Валентина. — Чо ее искать, собаку-то? Их по улицам прорва бегают. Ничьи.
— Гм… Ничьи, значит, плохие. Нам хорошую надо.
На следующий день Вальки раз десять прибегали к нам с разведданными о собаках. Но Сашка все предложения браковал. Кое-кто с радостью отдавал нам своих собак. О таких Сашка говорил: «Нашли дураков. Значит, плохой пес, если избавиться от него спешат». Два хозяина просили деньги. Сашка отрезал: «Мы не миллионеры». Один даже привел своего пса, и Сашка, взглянув на него, спросил у хозяина: «Интересно, кто кого будет стеречь в тайге?» И верно: собачонка выглядела забитой, трусливой.
Наконец перед ужином полянка огласилась громким криком Валерки:
— Нашли! Нашли-и!
Потом из кустов вышел он сам, а за ним целая группа: в центре молодая женщина, по бокам — Валентина и Валентин. Женщина вела на поводке собаку.
— Вот! — радостно кричал Валерка. — Нашли!
— Молодцы! — сказал Сашка. — От имени всего отряда и от себя лично объявляю вам благодарность! — Сашка, улыбаясь, смотрел на женщину, она в ответ тоже улыбалась. — Простите, а как его звать?
— Джим…
— Хорош Джим! Лайка? Ясно. Дай, Джим, на счастье лапу мне! — с пафосом продекламировал Сашка и протянул псу руку.
Умный пес не вздрогнул, не попятился, очень коротко «ответил», знакомясь:
— Гав!
— О! Берем. На каких условиях отдаете? — спросил у женщины.
— Ни на каких. Пусть по тайге побегает. Вернетесь — приведете ко мне. Ребята знают, куда, — И опять переглянулась с Сашкой.
Джима привязали на цепь возле палатки, чтоб не убежал. Вальки остались в лагере развлекать его. Мы все — и хозяйка Джима тоже — пошли в столовую.
Когда через кустарник вышли на дорогу, женщина спросила:
— Я все правильно сделала, Саша?
— Все в норме, Вера. Все как по расписанию. Спасибо! Собачку вернем в целости-сохранности.
В Сашке, оказывается, пропадал великий педагог. Собаку-то он сам нашел. И с хозяйкой познакомился, и договорился с ней. А потом посоветовал Вере отыскать ребятишек и предложить для нас Джима.
— А зачем такая многоступенчатость? — удивился Ким.
— Ты сам пацаном был? — спросил Сашка. — Или сразу таким умником родился?
— Пусть ребятишки порадуются, — сказала Вера. — Хорошие они, славные…
Улетели мы неожиданно. До завтрака Вениамин Тарасович сходил в штаб летного отряда, быстро вернулся и объявил:
— Летим. Сейчас подойдет машина. Снимайте палатку!
Палатку снять, спальники свернуть — дело для нас минутное. Грузовик еще не появился — у нас все готово, Сашка свистнул два раза, и прибежали Вальки.
— Уже улетаете? — грустно спросил Валька.
— Пора, брат, пора, — ответил Ким. — Но мы еще вернемся.
Они помогли загрузить вещи в машину, проводили нас до летного поля.
Вертолет взлетел; мы прильнули к иллюминаторам; на краю поля стояли три маленькие фигуры; потом они исчезли.
Вернулись мы в конце августа в первой половине дня. Погода стояла сухая, солнечная, осенняя. Желтели листья на деревьях и кустарниках, пожухли редкие северные травы.
Мы перенесли груз на знакомую полянку, сели перекурить. Где-то за кустами звенели детские голоса.
— Что-то не идут наши помощники, — озабоченно сказал Ким. — Ты бы свистнул, Сашка.
— Прибегут, — устало ответил Сашка. — Пацаны дело знают.
Налетели они неожиданно. Вначале за кустами мы услышали воинственные кличи, потом, пятясь, на поляне показался Валька. Он размахивал руками, что-то бросал в кусты и кричал: «Бей их! Наша берет!»
Появилась Валентина, тоже крича. Вдруг увидела нас.
— Ура! Валька-а! Ура-а-а! Приехали!
Валька еще разок швырнул что-то в кусты, оглянулся, сбоку вынырнул Валерка, все трое побежали к нам.
Выскочившие из кустов мальчишки-преследователи, почесав в затылках, степенно удалились, поняв, что им здесь нечего делать.
Мы не успевали отвечать на приветствия наших юных друзей.
— Валентина, а что у тебя на щеке? Подойди сюда! — позвал девочку Вениамин Тарасович.
Она приблизилась, смущенно одергивая платьице.
— Ранили ее, — объяснил Валька. — Мы в Чапаева играем.
— А если бы в глаз? — спросил Ким, тоже вглядываясь в ссадину на щеке Валентины.
— Так не в глаз же… — Девочка потерла щеку. — И не больно совсем. Пройдет.
— Ох, и попадет тебе, Валя, — сказал Валерка. — Тебе мамка сколько раз говорила, чтоб ты с мальчишками не дралась.
— Не попадет, — тихо произнесла Валентина. — Я же не нарочно. Мы по-честному играли… — Она вдруг оживилась: — Зато я как вмазала Шурке! Прямо в лоб картошка попала. А он разнюнился…
— А ты? — спросил я.
— Вот еще! — Валентина шмыгнула носом.
— Она никогда не плачет от боли! — гордо сказал Валька.
— И я! — выкрикнул Валерка. — Я тоже никогда не плачу. Ведь правда же, Валя?
— Правда, правда, — согласилась девочка.
— Никогда! — повторил Валерка. — Мамка не любит, когда я плачу. Вот…
Пять дней мы жили в палатке. Разбирали образцы, упаковывали их в ящики, приводили в порядок обмундирование, ремонтировали лодки. Много было забот и хлопот. И что бы мы делали без Валек?! В первый день они принесли ножовку, топор, гвозди. Проволока понадобилась — через час мы ходили по лагерю, запутываясь в ней. Ящиков не было — дали денег ребятишкам, они принесли их из магазина. Только домой они теперь уходили рано, часов в пять.
— Маме надо помогать, — говорил Валька. — Воды принести, дров нарубить. Вале — ужин готовить.
— Папка пить бросил, — сказал однажды серьезно Валерка. — А мамка болеет. У нее ноги болят. Правда, Валя?
— Правда, — по-взрослому вздохнула Валентина. — Пойдемте. До свидания. Мы завтра придем.
И так — каждый день.
Уже были куплены билеты на самолет, который отправлялся в полдень.
Сашка в стороне от ящиков и тюков сложил мешочки с оставшимися продуктами. Крупы, мука, сахар, горох, лапша.
— Ну! — крикнул. — Храбрецы есть?
— Есть! — вызвался я. — На какой подвиг идти?
Сашка поманил меня пальцем, глазами указывая на мешочки и кульки:
— Вот эти припасы отнести к Валькам.
— Только с тобой, — поставил я условие.
Мы втолкали продукты в большой мешок и, позвав Валек, которые играли поблизости, двинулись в поход. Валька каким-то образом узнал о содержимом мешка.
— Дядя Саша, — уговаривал он дорогой. — Ну не надо же! У нас все есть! Ну зачем?
— Надо, Валя, надо, — отвечал Сашка.
Ребятишки вбежали в дом. Мы слышали, как они кричали там наперебой:
— Мама! Мама! А к нам дядя Саша пришел! И дядя Вася!
Сашка — он нес инструменты — вошел первым, следом, оставив мешок в сенях, — я.
— Проходите сюда! — позвала нас Валентина в комнату.
Прошли. Женщина болезненного вида сидела на неприбранной кровати. Сашка поблагодарил ее за инструменты.
— Да господи, — отозвалась женщина. — Пожалуйста. У отца их хватает. Валентина, подай стулья людям, что же ты?! А я вот занедужила, за ребятишками некогда смотреть, хорошо, что с вами они, за ними глаз да глаз нужен. Они у вас — я спокойна. Все внутренности болят. Доктора говорят, что пройдет. Господи, надоело все…
