С такими мыслями он шёл на работу, исполнял трудовые обязанности, возвращался обратно, ложился спать и просыпался. И всё это время терзался чувством одиночества, полного одиночества. «Как же? Как же мне вырваться отсюда?!» — эти слова звучали в его голове как дикий крик человека, сходящего с ума.
Он решил не идти сегодня на работу, поскольку больше не мог выносить своих «серых» сотрудников с постоянными улыбками на лицах. Они не уставали, или уставали, но не показывали этого. Ведь цель их жизни — в служении народу, и устать в этом служении было для них ужаснейшим проступком. Он не понимал их, а они — его. Не было уже сил слушать их повседневные разговоры о том, что каждый из них сделал для страны в своё свободное время и насколько это важно. Отличившихся всегда хвалили и помещали о них заметки в стенгазету. О нём тоже писали заметки, но не хвалебные, а уличающие в том, что своё свободное время он использует для себя. Его часто вызывали на собрания — ругали, убеждали, грозили… И, наконец, его терпение кончилось. Сегодня…
Утром проснулся и почувствовал, что не вынесет более ни дня здесь. Осознав это, вышел из дома и теперь шагал туда, куда ведут ноги. Веря, что они приведут его к выходу, и он больше никогда не утонет в грязной жиже у подъезда, не увидит эти тупые, довольные рожи, никогда не услышит фанатичные речи о самопожертвовании для народа, о том, что всё хорошо, что у всех всё есть… Не будет больше здесь, в большом безликом муравейнике… Никогда.
Автомобиль… Удар… Сильная боль… справа… Он лежал на асфальте. Не дышал…
Он хотел уйти, и ушёл. Он — Человек. Человек из Прошлого…
ноябрь 2000.
1. Надав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им.
2. И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицем Господним.
3. И сказал Моисей Аарону: вот о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко мне освящусь и пред всем народом прославлюсь. Аарон молчал.
(Левит, 10)
В костре потрескивали объятые пламенем дрова, распространяя по комнате неяркий свет и приятное расслабляющее тепло. За грубо сделанным низким столом на подушках сидели двое. Перед ними лежали ячменные лепешки, стояли глиняные чашки и кувшин.
— Плесни еще вина, Надав, — сказал один.
Второй взял кувшин, но вдруг остановился и поставил его обратно.
— Что с тобой, Надав? — удивился первый. — Я же просил тебя налить вина.
— Может хватит, Авиуд? Много пить — грех, — тихо промолвил Надав.
— Грех?! А что же такое грех?
— Человек грешит, когда делает что-то не угодное богу. Иегове не угодно, чтобы мы пили. Так говорит Моисей.
Надав сидел, смиренно сложив руки на коленях, и пристально смотрел своими большими наивными глазами на брата. Авиуд же откинулся на подушки и полулёжа, хитро прищурившись, взглянул на Надава:
— Моисей… Ты веришь ему?
— Он вывел наш народ из Египта, он дал нам Закон божий. Как можно ему не верить?!
Авиуд ухмыльнулся:
— А ты думал когда-нибудь о том, сколько лет Моисей разгуливал по пескам?! Сколько людей отправилось из-за него на «тот свет»? И объясни мне, брат, о каком законе ты говоришь?
— О Божьем, — пролепетал Надав.
При этих словах Авиуд перегнулся через стол как можно ближе к брату и медленно проговорил:
— Так их же два.
Лицо Авиуда было красным от света пламени, и глаза его горели. Надав испуганно отшатнулся.
— Один Закон Моисей прочёл людям, — продолжал Авиуд, — а другой — хранится в скинии. Я читал его.
— Нет, — попытался возразить Надав, — этого не может быть. Закон один.
— Как же! Какой Закон тебе известен? О жертвоприношениях, праздниках и истреблении иноверцев? «Жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, вырубите священные рощи их…»[1] Это ты знаешь?
— Да, — ответил Надав.
— Но есть и другой Закон, который Моисей тщательно скрывает от глаз людских. А знаешь почему? Потому что сказано там: «Не убий»[2]! С таким Законом мы бы не смогли отобрать земли у других народов. Моисей понимает это и делает все, чтобы никто не узнал Первый Закон.
— Откуда же их два?
— Помнишь, Моисей разбил первые скрижали, увидев тельца? Не со зла он это сделал, не сгоряча! Уже тогда, когда он увидел народ, поклоняющийся статуе, тогда в мысли его закрался грех, желание, противоречащее написанному на плитах, которые держал он в руках. Моисей должен был разбить скрижали. И разбил, чтобы не смогли его потом упрекнуть в убийстве трех тысяч человек![3] Он прикрывался именем бога, он лгал всем — ведь Закон-то не тот!
— Моисей… лгал? — испуганно пробормотал Надав.
— Да, лгал, — кивнул Авиуд.
— Моисей лгал, — повторил Надав.
— Успокойся, братец. Налей вина.
Надав беспрекословно подчинился. Братья выпили, отломили по кусочку лепешки. Во дворе проблеяла овца.
— Теперь, Надав, ты понимаешь, что далеко не всему, произносимому Моисеем, можно верить?
— Но ведь Закон ему давал бог, — воодушевленно воскликнул Надав. — Иегова не мог дать два разных Закона.
— В этом ты прав: бог не мог дать два Закона. Но предположим (ты только не пугайся — представь, что это игра), предположим, что бог… не существует.
При этих словах Надав раскрыл рот и весь как-то съежился, будто боялся, что его ударят.
— Да, — продолжал Авиуд, — представь, что бога нет. Тогда Моисей, придумав первый Закон и увидев, что он не подходит, преспокойно разбил плиты, сделал нужное ему дело, затем поднялся обратно на Синай и начеркал очередные скрижали. А тот, изначальный Закон, записал на другие таблички и оставил в скинии до лучших времен. Это все так просто, когда люди тебе верят и сами хотят подчиняться!
— Я не могу этого принять, — замотал головой Надав. — Ты всё не то говоришь. Всё не то… Это грех…
— Хорошо. Подойдем к этому вопросу с другой стороны. Как Моисей описывает бога? Какими качествами он его наделяет? Что есть сущность Иеговы?
— Любовь, доброта…
— Тогда почему Моисей призывает беспрекословно подчиняться Иегове? Почему мы должны принимать Закон как приказ? Ведь бог — сама любовь, он бесконечно добр. А такой бог просто не в состоянии приказывать. Такой бог может только давать советы, а мы уже должны решать, как нам поступить: прислушаться к нему или сделать по-своему. И даже в этом случае бог не в силах нас наказать, у него даже мысли такой не может появиться, поскольку из-за своей доброты он не способен причинять зло. И тут мы приходим к противоречию.
Моисей, на свою беду, рассказывает много «поучительных» историй, над которыми стоит немного подумать и придешь к выводу, что бога-то нет. Конечно, можно предположить и другой вариант: что Моисей врет, что все истории придумал он сам, а бог существует, но ничего не может поделать с пророком в силу своей бескрайней любви к нему (впрочем, как и ко всем). Он может только сказать: «Моисей, обманывать не хорошо». А тот плюнет на это замечание и продолжит своё дело дальше.
— Что же тебе не нравится в рассказах Моисея? — спросил Надав. — По-моему, всё, что там происходит, совершенно естественно, — он уже не боялся, а с интересом ждал ответа брата.
— Да, естественно. Для человека. Но бог-то — не человек. Бог — средоточие любви и доброты, он не знает ни злобы, ни страха, ни зависти. У Моисея же получается всё наоборот! Вспомни хотя бы Адама и Еву. Иегова якобы запретил им есть с дерева посреди рая, угрожая, обрати внимание, смертью (это добрый бог-то!). Но как только Адам с Евой съели плоды дерева, бог испугался: «Люди мне не подчиняются! Как же так?!». Тут оказалось, что есть ещё и дерево жизни, дарующее бессмертие. Тогда Иегова совсем запаниковал: «Как бы не простер Адам руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно», и изгнал людей из рая.[4] Как же так случилось? Почему это все произошло? А просто бог убоялся, что Адам и Ева станут равными ему и отберут власть! Уже в этом случае можно обнаружить пару «грешков божиих»: страх, гордыня, гневливость. Разве бог может обладать такими качествами? Может?
— Н-нет, — запинаясь, ответствовал Надав.
— Нет. Конечно, нет! А Моисей говорит: «Да»! Или еще: потоп. Почему бог затопил землю? Потому что «увидел господь, что велико развращение человеков на земле»[5]. Люди стали забывать бога, стали всё меньше молиться, реже приносить жертвы, стали совершать так называемые грехи. Тут, по словам Моисея, бог «воскорбел в сердце своем». И как обиделся! Затопал ногами, затряс руками над головой: «А-а-а! Люди меня не любят!! Всех, всех утоплю!». И ведь утопил. Оставил только своего любимчика Ноя, который «обрел благодать пред очами господа»[6], потому что очень уж набожным был. Ну как тут не подумать, что Иегова очень тщеславный? Он испытывает поистине божественное наслаждение, когда вся созданная им толпа падает на колени и кричит со слезами на глазах: «Боже! Боже!». И ещё, написано: «Ты не должен поклоняться богу иному, кроме господа; потому что… он — бог ревнитель»[7]. Его гложет ревность, и волны гордыни поднимаются в его душе: «Ка-ак?! Другим богам? Отвернулись от самого меня?! От самого доброго, лучшего из лучших! Ну получите же! Нате!». Разве Иегова может завидовать, ревновать и подло мстить?
