«Деды» на перевёрнутом вверх дном утюге, используя его в качестве электроплитки, приготовили себе дозу, «вмазались».
Пока шёл сезон, Арбузов с друзьями каждую ночь готовили себе «ширево», «двигались по вене» и кайфовали. Они сожгли три утюга.
Утюги приносили им молодые. Они по приказу «дедов» воровали их в других ротах.
В наряде по столовой Арбузов заступал помощником старшины. Почти всё время проводил в хлеборезке. Он тискал Любку, целовал её в губы, лез под халатик, под платье…
И она забеременела.
Узнав об этом, Арбузов спокойно сказал:
– Так, хорошо. Что будем делать?
– Я нэ знаю, Витя.
– Короче, делай аборт. Что ещё тут придумаешь?
– А можэ ты мэнэ замиж визьмэшь?
– Ты что охренела? Ты неизвестно под кого ложилась, а теперь меня крайним хочешь выставить. Даже и не думай.
– А я нэ знала, що ты такый.
– Какий такый? – передразнил её Арбузов. – Я такой, какой я есть. И ты думаешь, у меня есть желание оставаться с тобой в этом долбанном городе. У меня Херсон есть. У меня большие планы на жизнь. И ты в эти планы не входишь. Всё, базар окончен!
Как-то раз в увольнении вместе с Бардо и Буреломовым зашли на дискотеку. Из-за девушек подрались с местными. Едва унесли ноги.
Зло сорвали на молодых.
V
Дни тянулись за днями.
Молодые отсчитывали «дедам» стодневку.
Когда не было мака, «деды» маялись со скуки.
Арбузов с другими пристрастился играть в карты. Играли в покер, на деньги. И Арбузов проиграл Буреломову большую сумму. Под три своих месячных скромных сержантских зарплаты.
Долг нужно было отдавать. Буреломов был не из тех, кто стал бы прощать долг. И Арбузов был вынужден искать деньги. Он стал крутиться.
Первым делом решил «развести на бабки» Вербина, вызвал его в коридор.
– Да, брат, да, – тяжело вздохнул Арбузов, глядя на сослуживца. – Нехорошо.
– Что нехорошо?
– Нехорошо, нехорошо.
– Что нехорошо, никак в толк не возьму?
– Нехорошо, брат, нехорошо.
– Да что нехорошо, объясни толком? – недоумевал Вербин, глядя на сослуживца.
– Нехорошую историю мне про тебя рассказали, – с сожалением сказал Арбузов.
– Что за историю?
– Говорят, будто ты жопу за сапоги ставил, – Арбузов пронзительно посмотрел Вербину в глаза.
– Ты что!.. Витёк, не было такого. Не было.
– А пацаны говорят, что было.
– Кто говорит?
– Люди говорят.
Арбузов и Вербин стояли у окна, у входа в БАТО. Стоявший на «тумбочке» Стиф с интересом смотрел за развитием событий.
– Кто-кто говорит?
– Неважно кто. Люди говорят. Пацаны, чьему слову я верю.
– Враньё. Наговоры!
Арбузов, как бы рассеянно, будто бы он был в глубокой задумчивости, распахнул двери туалета. Там стояли Бардо, Буреломов и ещё человека четыре…
– Братва, – обратился к ним Арбузов, входя в туалет. Вербин суетливо вошёл за ним следом.
– До меня дошли слухи, будто Бэбик ставил жопу за сапоги.
– Это правда, Бэбик? – спросил Бордецкий, и тонкая насмешливая улыбка чуть тронула его красивые губы.
– Враньё, наговоры. Вот те крест! – испуганно заговорил Вербин. – Не было этого. Не было!
– Дай слова пацана? – потребовал сержант Цибуля.
– Слово пацана!
– Что слово пацана? Ты объясни, за что именно ты даёшь слово пацана? – потребовал Арбузов.
– Слово пацана, что я не ставил жопу за сапоги, – резко выпалил Вербин.
– Стоп-стоп-стоп, – сказал Арбузов, слегка толкнув Вербина в грудь. – Выходит, братец, ты балабол.
Вербин заморгал глазами. Он никак не мог понять.
– Ну что вылупился на меня, как на бабу? – сурово глядя, сказал Арбузов. – Ты в параше был?
– Ну был.
– На толчок становился?
– Ну становился, – отвечал Вербин, всё ещё никак не понимая, чего к нему привязались с глупыми расспросами.
– Становился. Штаны с себя снимал?
– Снимал.
– На очко садился, но при этом жопу за сапоги ставил. Так?
Вербин молчал. Он был подавлен. Он понял, что его поймали на словах.
– Что молчишь, Бэбик? – насмешливо спросил Бардо. – Или ты по-прежнему станешь отрицать, что жопу за сапоги не ставил, когда на очка ходил?
Молчание.
– Итак, Бэбик, что делать будем? – Арбузов сдержанно улыбался. Он был доволен, что всё так легко получилось. Рыбка легко клюнула и проглотила наживку.
– Пацаны, ну я ж не знал, – жалостно замямлил Бэбик.
– А это никого не гребёт, – жестоко сказал Арбузов, с размаху ударив Вербина в грудь. – Короче, слушай сюда. Через три дня у нас зарплата. Половину зарплаты – мне. За балабольство!
Вербин, чувствуя в горле тугой комок, тяжело сглотнул.
– Ты меня понял? – спросил Арбузов, схватив Вербина за воротник кителя.
– Понял.
– Свободен!
Когда Вербин вышел, «крутые» рассмеялись.
– Ловко ты его…
– Молодец, Витёк!
– Так и надо поступать с лохами.
– Я лохи для этого и созданы, – самолюбиво улыбался Арбузов. Он был доволен. Эту из Херсона, когда в марте месяце был в отпуске..
Арбузов стоял у входа столовой, когда из неё вышел Евгений Клюковский.
Месяца два назад по просьбе его матери, приезжавшей в часть и разговаривавшей с подполковником Самоваловым, Клюковского назначили уборщиком в офицерскую гостиницу.
Офицерская гостиница располагалась на втором и третьем этаже, над зданием штаба части. На втором этаже жили неженатые молодые офицеры, в основном лётчики и техники из полка. На третьем было два генеральских номера, в которых принимали особо почётных гостей, и жили семейные. Сам Самовалов жил здесь же, в офицерской гостинице, на третьем этаже.
Клюковский постоянно находился в гостинице, ночевал с одном из номеров на восемь человек, где жили молодые лётчики.
С сослуживцами роты они почти не виделся. Редко встречался с ними в столовой. Он старался избегать случайных и ненужных ему встреч.
– Клюква, – окликнул Арбузов, – ну ты чего… не здороваешься с сослуживцами по роте, проходишь мимо?
– Ой, извини, Витёк… Я тебя не заметил.
– Разве я такой незаметный? Ты меня удивляешь, Клюква. Я смотрю, ты там, в офицерской гостинице, совсем расслабился?
– Ну, прости. Виноват!
– Смотри мне… Накажу. Ты меня знаешь. У меня рука тяжёлая.
Клюковский стоял, понуро опустив голову. С кем – с кем, а с Арбузовым ему хотелось видеться меньше всего. Клюковский по спискам числился в РМО, но в роте никогда не ночевал. По списку вечерней проверки ему всегда ставили букву «Н» – наряд. Клюковский постоянно жил в офицерской гостинице. В его обязанности входило убирать комнаты, в которых постоянно проживали неженатые молодые офицеры-лётчики, и в коридорах гостиницы поддерживать чистоту и порядок. В дореволюционной русской армии такой солдат назывался денщиком. Но после победы Народной власти использовать дореволюционный термин было как-то неэтично. В слове «денщик» было что-то унизительное. Народной власти оно напоминало времена «проклятого» Самодержавия и было в нём что-то «рабское». Поэтому Клюковский назывался политкоректнее – «хозобслуга». Но суть от этого не менялась. И если раньше у каждого офицера Российской Армии был свой денщик, то теперь, в Армии Независимой Украины, солдат хоз.обслуги в одиночку обслуживал пятнадцать офицеров, две огромных комнаты, два длинных коридора и лестничный проём. Всё очень честно, по-народному справедливо.
Тем не менее среди солдат РМО место Клюковского считалось одним из самых «козырных», потому что он не находился под постоянным пристальным взглядом капитана Иголки, и потому не удивительно, что Клюковскому многие завидовали и зависть рождала неприязнь к нему. А от неприязни до ненависти – один шаг.
Питался Клюковский в солдатской столовой, но был хозяином себе. Он сам определял себе время, в какое ему идти в столовую. Он старался всегда попасть в то время, когда отобедают все его сослуживцы. Он не хотел ни с кем лишней встречи. Боялся знакомых. Многие при встрече презрительно бросали ему:
«Стукач!»
«Смотрите, вон стукач пошёл. Из-за него Хомута на дизель… на два года посадили!..
В солдатской столовой начинали кормить обедом с двенадцати часов. Клюковский всегда ходил к закрытию, к половине третьего. В это время он не ожидал здесь встретить Арбузова. А Арбузов пришёл в столовую так поздно из-за того, что сегодня днём получал вместе с младшим сержантом Скоропадом чистоё бельё для роты.
– Ну что, Клюква? Как дела?
– Нормально.
– Нормально? А я думал, как в курятнике…
– Но ты же мне не дед, Витёк, чтоб я тебе давал такой ответ.
– Согласен, Клюква. Я тебе, конечно, не дед… Но, брат, до моих ушей дошла про тебя нехорошая информация…
– Что за информация? – насторожился Клюковский.
– Нехорошая.
– Ну что именно? – да говорят про тебя, будто ты жопу за сапоги ставил?
– Ты что?! Не было такого, – испуганно и быстро заговорил Клюковский. – Не было!
