— Мы позволили нашим органам чувств атрофироваться.
Хьюго скривился от боли — доктор Себастьян, поднявшись на цыпочки, проник в его ухо тупым инструментом.
— Мы утратили нашу животную магию. Мы занимаем только третье место по способности передавать и получать информацию, да и то лучшие из нас. Целые новые области коммуникации ожидают еще своего исследования. Когда в концертном зале исполняются последние квартеты Бетховена, тысяча слушателей должна бы сползти с кресел на пол и забиться в непреодолимом приступе экстаза. Ну, а что вместо этого мы видим? Нетерпеливо листают программки, мысленно прикидывая, успеют ли пропустить кружечку пива и успеть на последний поезд.
Хьюго кивнул; никогда не слышал ни одного квартета Бетховена, а пол в концертном зале, казалось ему, не совсем пристойное место, чтоб его облюбовал себе привлекательный, хорошо воспитанный, женатый американский парень и забился там в непреодолимом приступе экстаза. Но коли он решился и пришел к доктору — должен претерпеть все испытания. Между прочим, принимая во внимание странные разговоры о собаках, совах и сардинах, не удивительно, что в приемной доктора Себастьяна нет нетерпеливо ожидающих своей очереди посетителей.
— Нужно всех призвать к крестовому походу… Мистер Плейс, должен сказать вам6 что у вас совершенно необычное строение слухового аппарата — какое-то дивное сочетание косточек. Итак, нужен крестовый поход, чтобы приподнять занавес, препятствующий проникновению звуков! Чтобы убрать этот глушитель, возвратить себе наше животное наследие! Различать даже шорохи в буйном бедламе; слышать шелест раскрывающихся на утреннем солнце цветочных бутонов; улавливать угрозы, еще не высказанные, узнавать о еще не сформулированных точно обещаниях… Ого, мистер Плейс! Никогда не видел такой костной структуры в ухе…
— Ну, этот парень в Грин-бей весил не меньше трехсот фунтов и его локоть… прямо с размаху…
— Не волнуйтесь, не волнуйтесь! — Доктор Себастьян наконец извлек из уха весь засунутый туда инструментарий. — Мы проводим операцию завтра утром, мисс Каттави!
— О'кей, — отозвалась мисс Каттави, сидящая на скамье так, словно изготовилась вступить в игру, как только ее команда получит мяч. — Сделаю все, что нужно.
— Но… — начал было Хьюго.
— Я все должным образом приготовлю, — прервал его доктор Себастьян. — Вам абсолютно не о чем беспокоиться. Вам только нужно еще прийти в клинику уха, горла, носа Любенхорна сегодня, в три часа дня.
— Но мне хотелось бы кое-что выяснить…
— Простите, мистер Плейс, но я ужасно занят. — И доктор Себастьян выпорхнул из кабинета, оставляя за собой шлейф мяты и новейшего антисептика.
— Доктор вас обработает как надо, — посулила мисс Каттави, провожая его до двери.
— Не сомневаюсь, — откликнулся Хьюго, — но…
— Нисколько не удивлюсь, — молвила ему на прощание мисс Каттави, — если вы вернетесь с просьбой заняться и вашим вторым ухом.
Когда Хьюго проснулся после операции, доктор Себастьян стоял у его койки, весело ему улыбаясь.
— Вполне естественно, мистер Плейс, вы сейчас испытываете легкий дискомфорт.
Хьюго казалось, что в левой части головы засела танковая оружейная башня и производит не менее шестидесяти выстрелов в минуту. И до сих пор он не избавился от ощущения, что в ухе торчит плотно закупоренная бутылка пузырящегося сидра.
— У вас экстраординарная костная структура, мистер Плейс. — Доктор встал на цыпочки, чтобы удобнее было, глядя сверху вниз, прямо в лицо Хьюго, улыбаться ему…
«Сколько же времени он проводит стоя на цыпочках, — думал Хьюго. — В какой-то мере логичнее, если б он специализировался на таких частях человеческого организма, как коленки и лодыжки, а не уши».
— Настолько экстраординарная, — продолжал доктор, — что, могу честно вам признаться, мне не хотелось даже заканчивать операцию! Чувствовал себя так, словно открываю новый континент. Какое замечательное утро вы мне подарили, мистер Плейс! Испытываю даже соблазн не брать с вас за операцию ни пенни.
Как выяснилось позже, доктору Себастьяну все же удалось преодолеть соблазн: он прислал счет на пятьсот долларов. Хьюго получил счет в тот день, когда из Орегона вернулась жена, ему было вдвойне приятно платить его. Слух в левом ухе восстановился. Теперь, если Джонни не продадут и их прежние, добрые отношения наладятся, он займет свое обычное место среднего защитника и успешно проведет весь сезон — Хьюго был на сто процентов в этом уверен.
За ухом у него большой красный рубец, но Сибилла не замечала его целых четыре дня. Не слишком наблюдательна его Сибилла, за исключением тех случаев, когда он глазеет на наряды и прически других женщин.
Наконец, Сибилла заметила шрам, и он объяснил ей, что порезался бреясь. Чтобы так порезаться при бритье, нужно пользоваться по крайней мере большим кухонным ножом для резки хлеба, с зубцами острыми, как у пилы, но Сибилла удовлетворилась его объяснением. Хьюго, всегда до мозга костей честный, впервые солгал жене. А первая ложь обычно легко сходит с рук.
Приехав в тренировочный лагерь, то прежде всего попытался немедленно возобновить прежнюю дружбу с Джонни Сматерсом. Джонни вначале отреагировал на его обхаживания довольно холодно, — в памяти еще не истерлось, сколько раз он по вине напарника попадал в скверное положение, особенно в конце сезона, когда двое или даже трое — блокирующие игроки, верзилы, обрабатывали его, а в это время Хьюго как угорелый мчался на противоположную сторону поля, где ничего не происходило. Но когда Хьюго решил сделать последний шаг и признался, что у него постоянно звенело в левом ухе после той памятной игры в Грин-бей, а теперь вроде бы все в порядке, звон прекратился, — Сматерс с пониманием отнесся к нему, смилостивился и прежняя дружба возобновилась; стали даже жить в одной комнате.
Предсезонная тренировка проходила вполне удовлетворительно. Тренер, понимая, что Хьюго со Сматерсом связывают особые отношения, всегда выставлял их играть вместе, и Хьюго действовал неплохо, хотя, конечно, никто из болельщиков никак не спутал бы его с Сэмом Хаффом, или Диком Баткусом, или другими звездами.
Товарищеские матчи тоже прошли удачно, и Хьюго хотя ничем особенно не отличился, внес свою лепту в успешную игру команды: выиграл несколько раз борьбу, отбил несколько передач; всегда внимательно прислушиваясь к указаниям Сматерса, не так часто оказывался не на месте. Сентябрь оказался более или менее нормальным для Хьюго, как и множество других таких же первых осенних месяцев в его жизни: много пролитого пота, болезненные травмы, синяки и шишки, напрасные придирки тренеров; отказ заниматься любовью по пятницам и субботам, чтобы не транжирить зря энергию и сохранить боевую форму к воскресному дню; опасения за собственную жизнь по утрам, а в воскресенье большое удовлетворение от того, что к вечеру, когда уже опускаются сумерки, ковыляешь со стадиона на своих двоих. В общем, Хьюго был счастлив — трудно подобрать другое слово.
И вот за минуту до конца их первого календарного матча в лиге сезона произошло непредвиденное. Команда Хьюго вела со счетом 21: 18. Мяч у противника на восьмиярдовой линии в его зоне. В третий раз объявлено положение вне игры и команда противника готовится возобновить игру; на трибунах стоит такой гвалт, что защитник Брэблдоф вскидывает вверх руки, чтобы немного успокоить болельщиков, потому что из-за их оглашенного «ура!» игроки не слышат его указаний. Шум немного стих.
Но все равно даже сейчас Хьюго сильно опасался, что не услышит команды Сматерса, как только игра возобновится. Помотал головой, чтобы дать выход скопившемуся под шлемом поту, повернулся левым ухом к группе совещающихся игроков вдруг отчетливо услышал, что говорит Брэблдоф, — так отчетливо, словно находился от него в двух шагах, а ведь дистанция была добрых пятнадцать ярдов и болельщики дико орали.
— Я сделаю обманное движение — якобы иду на слабую сторону, — донеслись до Хьюго слова защитника. — И прошу вас: ради Бога, подыграйте мне, чтоб выглядело убедительнее!
Команда противника выстроилась для атаки. Хьюго услыхал, как завопил ему Сматерс:
— Беги на край сильной стороны, — сильной, Хьюго! Давай, быстрей!
Обе команды устремились навстречу друг другу. Защитники выдвинулись вперед, чтобы бежать к сильной стороне. Хьюго мог поклясться, что видел, как Брэблдоф за спиной полузащитника Френцзиша, прикрывавшего его, неторопливо повернул обратно, делая вид, что вышел из игры. Все игроки команды Хьюго кучей побежали, чтобы задержать прорыв противника на сильной стороне их зоны. Все игроки команды Хьюго кучей побежали, чтобы задержать прорыв противника на сильной стороне их зоны. Все кроме Хьюго. Его движения стали какими-то механическими, скованными, словно кто-то включил у него на спине кнопку тормоза. Двигаясь против бегущих на него игроков, он преследовал Брэблдофа, который, неожиданно вырвавшись на открытое пространство, где никого не было, помчался, как лось, к углу слабой стороны, прижимая к бедру мяч. Хьюго оказался один на линии схватки и стремглав кинулся за Брэблдофом. С разбега повалил его, и тот, падая и прижимая к себе мяч, сказал ему, что-то явно недостойное спортсмена. Оказавшись сверху, Хьюго наступил ему коленкой на лицо и выхватил мяч. Все игроки подбежали к нему, начали его неистово обнимать, поздравлять, хлопать по спине и плечам. Время матча вышло, игра кончилась, и счет остался прежний — 21:18!
