Скрывался он, как им удалось в результате неимоверных поисков выяснить, далеко за городом, где в одном из корейских колхозов-миллионеров лечил одолевший его радикулит народными средствами.
Для такой крупномасштабной акции — поездки в сельскую местность — родители пострадавших от педагога учеников наняли «ЗИМ», ибо все вместиться они могли лишь в такую огромную машину.
Вскоре, обсудив детали и тщательно подготовившись, родительски-ученический коллектив отправился в путешествие. Максима Петровича, как ни странно, они нашли быстро: данный им адрес, к великой радости путешественников, был точен. Без труда нашли и небольшую глинобитную избушку. Зашли все вместе в крестьянскую избу, где в темной прохладной комнате с окнами во двор, за старым деревянным, покрытым белыми пятнами от горячей посуды столом (в комнате, кроме стола и двух стульев, не было ничего) в одних длинных сатиновых трусах с наколенниками и поясом из собачьей шерсти собственной персоной восседал Максим Петрович Хван, куривший, как всегда, одну за другой папиросы «Беломор».
Со школьным журналом в руках первым взял слово отец Сашки Петушкова, выступивший вперед из столпившихся у беленой известью стенки халупы учеников и их родных.
— Максим Петрович, дорогой! — радостно, как будто поздравляя того с днем рождения, воскликнул он. — Извините нас всех, пожалуйста, за беспокойство, но мы вынуждены были приехать к вам сюда, ибо только вы один можете исправить в журнале оценки нашим детям. От вас одного зависит сегодня их судьба. Вы понимаете, Максим Петрович, о чем я говорю? Отличная оценка, что вы-то прекрасно знаете — это всего лишь один экзамен в вуз. Можно даже сказать, выигрышный лотерейный билет, который наши дети заслужили. Не будете же вы портить им все лето, а может быть, и жизнь. Тем более вы и без нас прекрасно знаете, все они это заслужили своим упорным, многолетним трудом. А мой сын вообще, и думаю, вам небезразлично, собирается поступать на математический факультет университета. Как фронтовик фронтовика прошу вас, дорогой, от имени всех родителей. Директор школы, как вы понимаете или догадываетесь, целиком и полностью «за», и обещала нам, если вы согласитесь, исправить все в журнале. Все свидетели этого, чтобы вы не подумали ненароком, что мы все по своей инициативе предприняли ваш поиск и решили оторвать вас от летнего отдыха, — произнес он глубоко торжественно, тряся перед совсем сузившимися от такой пламенной речи глазами Максима Петровича толстенной амбарной книгой, запечатлевшей в цифрах, аккуратно выписанных из школьного журнала, огромный труд последнего, одиннадцатого года учеников и педагогов по овладению математическими знаниями. Остальные родители, преданно и даже заискивающе глядя в глаза Хвана, молчали. А что им было говорить, если на фоне отца Петушкова они выглядели, мягко говоря, не на самом высоком уровне. Мать Райкина, например, работала парикмахершей, отец Александрова — тренером спортивного общества «Спартак», руководителем популярной секции байдарки и каноэ. А старший Петушков, не в пример им всем, был все-таки известным ученым, доктором физико-математических наук. Причем то ли завотделом, то ли завсектором научно-исследовательского института Академии наук республики. В общем, не чета ни им, ни корейцу. Так что, по общему мнению собравшихся в тот день в глинобитном домике за городом, выступил он правильно, да и тон разговора выбрал верный. И логикой отличался безупречной. Вдобавок ко всему в самом конце своей не совсем обычной просьбы уважаемый в республике человек предложил учителю математики, если он сомневается в знаниях троих школьников, устроить им тут же на месте экзамен. Своего рода «проверку на вшивость».
Хван исключительно внимательно выслушал речь известного ученого, выкурив за это время как минимум три, а то и четыре папироски, которые он с особым азартом тушил в банке из-под консервированной кильки, усиленно разминая пальцами аккуратно загнутый предварительно бумажный папиросный мундштук и постучав им по столу, чтобы табак не попадал в рот вместе с табачным дымом. Задумался на минуту-две, не больше, а потом очень тихо своим скрипучим противным голосом неожиданно проговорил:
— Как вы меня нашли?
— Сейчас, дорогой вы наш, это уже не имеет никакого значения, — ответил на его вопрос Петушков-старший. — Главное, что все мы здесь и дети наши тоже здесь. И вы — здесь. От вас, Максим Петрович, теперь зависит их дальнейшая судьба. Только от вас и больше ни от кого.
— Ну как же вы меня все-таки нашли? — настойчиво и подчеркнуто спокойно вновь промолвил Максим Петрович. — Даже жена моя не знает, где я сейчас нахожусь.
— Знает или не знает, какая разница? Нашли же, и это самое главное. Вот мы. Вы можете исправить оценки нашим детям, заниженные вами из каких-то там непонятных нашему разуму соображений, — не унимался отец Петушкова. — Вы же прекрасно знаете, Максим Петрович, что наши дети заслуживают большего. Мой сын, например, готов без всякой подготовки ответить на все ваши вопросы. Да и остальные ребята, уверен, готовы немедленно поступить так. Можете сами убедиться в этом прямо сейчас.
Да вы и без моих слов все прекрасно знаете. Так ведь? Не упорствуйте, Максим Петрович, прошу вас. Будьте снисходительны в конце-то концов. Убедительно прошу, даже умоляю вас.
— Но как же вы меня нашли? — продолжая курить вонючий «Беломорканал», опять задал свой единственный вопрос Хван.
— Ну какое, по существу, это имеет сейчас значение, а? — проговорил в ответ уже достаточно раздраженно Петушков-старший. — Мы здесь, Максим Петрович. Вот они, мы. Не кто-нибудь другой, а мы. Мы перед вами. А вот наши дети. Что вам еще нужно? Хотите, если здесь вам неудобно, то мы отвезем прямо сейчас вас домой или в школу. А потом сразу же привезем обратно. Может быть, так вам будет лучше. Здесь рядом «ЗИМ» стоит около вашего дома. Все поместимся, — сказал он, показывая рукой за стенку, где действительно давно заждался водитель машины, отпугивающий от нее толпу корейских детей, скорее всего, ни разу наяву не видевших блестевшей черным лаком большой представительской машины, на которой обычно ездили самые высокие руководители республики.
— Как вы меня нашли? — в который уже раз занудно повторил свой вопрос школьный учитель.
Когда невозмутимый Хван задал его в десятый раз, спокойный и всегда в жизни выдержанный и даже чересчур уравновешенный старший Петушков вдруг на глазах всех собравшихся в маленькой, душной, насквозь прокуренной комнатке буквально взорвался. Он налился краской, воздуха ему не хватало, тем более в задымленной атмосфере халупы с крошечным, с трудом пропускающим солнечный свет и плотно закрытым окном, выходящим во двор. Начав бешено жестикулировать, не обращая уже никакого внимания ни на Хвана, ни на других родителей, испуганно прижавшихся кучкой к побеленной известью стене, он яростно прокричал в лицо «корейцу», видимо, никогда до этого не произносимые им слова:
— Болван ты, Максим Петрович! Настоящий болван! Делай что хочешь. Я с тобой больше разговаривать, хоть застрелись, не буду. Настоящий болван. Вот кто ты. Думай что хочешь обо мне, но ты болван. Не нужны мне твои отметки. Подавись! Себе их поставь. Лечи и дальше собачатиной свой паршивый радикулит. Можешь даже совсем голым ходить. Что хочешь, то и делай. Подавись своими четверками. Я пошел. А ты пошел, подлец, сам знаешь куда. Не будь здесь женщины, я бы тебе сказал еще много чего, о чем ты не догадываешься.
С этими словами старший Петушков вышел на улицу. Тяжело вздохнул и мигом скрылся в машине, со страшной силой хлопнув при этом тяжелой задней дверцей. Вся компания, понурив головы, без звука проследовала за ним. Единственное, что все они услышали в открытую во двор скрипучую дверь комнатенки корейца в воцарившейся вдруг полной тишине, так это в очередной раз произнесенный абсолютно спокойным, как и прежде, Хваном вопрос:
— Как же вы меня нашли?
Все было кончено. Все трое, как были, так и остались с четверками по математике. О «серебре», а тем более о «золоте» они прекратили даже думать. Лето пошло насмарку. Пришлось вместо предполагаемого одного сдавать по полной программе все экзамены в вузы. Райкин, по словам Ольгиной подруги Самсоновой, и без медали поступил туда, куда и хотел — в мединститут в Новосибирске, стал известным хирургом, доктором медицинских наук, профессором, автором многих книг и учебников. Александров подался на стройфак в политехнический и к моменту встречи подруг возглавлял строительство реформированной Чубайсом ГЭС на Дальнем Востоке. Сашка же Петушков вынужден был навсегда зарыть в землю свой спортивный талант, став довольно посредственным математиком после окончания физмата университета.
Вот такая история вспомнилась Ольге сегодня утром, после ее жутковато-кошмарного цветного сновидения о Максиме Петровиче, ходящем с линейкой в руке по классу, а потом, как дьявол, сидящем на старом колченогом стуле в крошечной глинобитной мазанке, обмотанным радикулитным поясом из собачьей шерсти.
