А тот хотел сказать «здравствуйте» или «извините», но его трясло, как будто на него напала пляска святого Витта, зубы стучали неудержимо, и он не мог издать ни звука. Человек в дверях рассмотрел дрожащего гостя и отступил, освобождая дорогу. Он жестом пригласил его войти, но перед этим крикнул в сторону лестницы:
— Джин! Джин!.. Боже мой, — пробормотал он, закрывая дверь, — в каком же ты виде.
Тот хотел улыбнуться и не смог.
— Я Джон Локк. Священник. А ты?
— Фрэнк, сэр. Фрэнк Мани.
— Ты откуда? Из больницы?
Фрэнк кивнул, топая на месте и растирая пальцы рук.
Локк закряхтел.
— Присаживайся, — сказал он и добавил, качая головой: — Тебе повезло, мистер Мани. Там, из больницы, продают много тел.
— Тел? — Фрэнк опустился на диван, не особенно вдумываясь в слова хозяина.
— Ну да. Медицинскому факультету.
— Продают мертвые тела? Зачем?
— Понимаешь, докторам надо работать над телами мертвых бедняков, чтобы помогать живым богачам.
— Перестань, Джон. — Джин Локк спустилась по лестнице, завязывая пояс на халате. — Глупости это все.
— Это моя жена, — сказал Локк. — Она очень милая женщина, но часто бывает неправа.
— Здравствуйте. Извините, что я так… — Фрэнк встал, все еще дрожа.
Она перебила его:
— Это лишнее. Сиди, пожалуйста, — сказала и скрылась на кухне.
Фрэнк подчинился. Тут разве что ветер не дул, а так в доме было не намного теплее, чем на улице, и туго натянутый полиэтиленовый чехол на диване не сильно помогал согреться.
— Извини, что у нас так холодно. — Локк заметил, что у Фрэнка дрожат губы. — Мы тут к дождям привыкли, а не к снегу. А сам ты из каких краев?
— Сентрал-Сити.
Локк закряхтел, как будто этим все объяснялось.
— Туда направляешься?
— Нет, сэр. Я на юг еду.
— И как же ты очутился в больнице вместо тюрьмы? Босые и полураздетые чаще туда попадают.
— Из-за крови, наверное. По лицу текла.
— Откуда она взялась?
— Не знаю.
— Ты не помнишь?
— Нет. Только шум. Очень громкий. — Фрэнк потер лоб. — Может быть, драка была? — Он произнес это вопросительно, словно священник мог знать, почему его двое суток держали связанным и на уколах.
Священник смотрел на него встревоженно. Не испуганно, а только озабоченно.
— Наверное, решили, что ты опасен. Если бы просто больной, ни за что бы не положили. Куда именно ты направлялся, брат? — Он стоял, по-прежнему сцепив руки за спиной.
— В Джорджию, сэр. Если сумею добраться.
— Да уж. Путь неблизкий. А монеты у мистера Мани есть? — Локк улыбнулся собственной шутке.
— Были, когда меня забрали, — ответил Фрэнк. Теперь в кармане брюк была только медаль. И он не мог вспомнить, сколько дала ему Лили. Помнил только опущенные углы губ и непрощающий взгляд.
— А теперь их нет, так? — Локк прищурился. — Полиция тебя ищет?
— Нет. Нет, сэр. Они просто забрали меня и отвезли в отделение для сумасшедших. — Он сложил ладони лодочкой перед ртом и подышал на них. — Вряд ли меня в чем-то обвиняли.
— А если и обвинили, ты бы этого не знал.
Джин Локк вернулась с тазом холодной воды.
— Сынок, опусти сюда ноги. Она холодная, но быстро согревать их тебе не надо.
Фрэнк со вздохом погрузил ноги в воду.
— Спасибо.
— За что они его забрали? Полиция-то. — Джин адресовала вопрос мужу; он пожал плечами.
За что, действительно. Кроме рева бомбардировщика В-29, что именно с ним происходило, не понравившееся полиции, стерлось полностью. Он себе не мог этого объяснить, не то что добрым хозяевам, пустившим его в дом. Дрался? Писал на тротуар? Обругал прохожих или школьников? Бился головой о стену или прятался в кустах на чужом дворе?
— Что-то я, наверное, натворил, — сказал он. — Что-нибудь такое. — Он совсем не помнил. Бросился на землю из-за громкого выхлопа. Или затеял драку с незнакомым, или заплакал перед деревьями, прося прощения за то, чего не совершал? Помнил он только, как Лили захлопнула за ним дверь, и тогда, несмотря на важность его поездки, тревога сделалась нестерпимой. Он выпил несколько рюмок, чтобы подкрепиться перед дальней дорогой. Когда вышел из бара, тревога его покинула, но и ясное сознание тоже. Вернулась беспричинная ярость и отвращение к себе, в котором виноват был кто-то другой. И воспоминания, созревшие в Форт-Лоутоне, откуда сразу после увольнения началось его бродяжничество. Сойдя на берег, он хотел послать домой телеграмму, поскольку ни у кого в Лотусе телефонов не было. Но заодно с телефонистками забастовали и телеграфисты. На двухцентовой открытке он написал: «Я вернулся целый. Скоро увидимся». «Скоро» так и не наступило, потому что он не хотел возвращаться без земляков. Чересчур живой — как он покажется родне Майка или Стаффа? Его свободно дышащее, неповрежденное тело будет для них оскорблением. И что бы ни наплел им про геройскую смерть друзей, они будут негодовать — и правильно. Кроме того, он ненавидел Лотус. Его суровое население, его тесный мирок и особенно его безразличие к будущему можно было терпеть, только когда с ним там были друзья.
— Давно ты вернулся? — Священник все еще стоял. Лицо у него смягчилось.
Фрэнк поднял голову.
— С год назад.
Локк почесал подбородок и хотел заговорить, но вернулась Джин с тарелкой крекеров и чашкой.
— Тут горячая вода с солью, — сказала она. — Выпей, только потихоньку. Я принесу тебе одеяло.
Фрэнк сделал два глоточка, а потом залпом выпил остальное. Джин принесла еще и сказала:
— Ты макай крекеры в воду, сынок. Легче пройдут.
— Джин, — сказал Локк, — пойди посмотри, что у нас есть в бедном ящике.
— Ему ведь и туфли нужны, Джон.
Лишних не нашлось, и ему положили рядом с диваном четыре пары носков и драные галоши.
— Поспи, брат. У тебя тяжелая дорога впереди, и я имею в виду не только Джорджию.
Фрэнк уснул на полиэтиленовом чехле под шерстяным одеялом, и сон его был усыпан частями тел. Проснулся он под воинственным солнечным светом, в запахе поджаренного хлеба. Долго, дольше положенного, он соображал, где находится. Остаток от двухдневных больничных уколов уходил, но медленно. Неважно где, он был благодарен ослепительному солнцу за то, что не причиняло боли голове. Он сел, увидел носки, аккуратно лежавшие на ковре, как отломанные ноги. Потом услышал тихие голоса в другой комнате. Он глядел на носки, и память возвращала недавнее прошлое: побег из больницы, снег под ногами и, наконец, священник Локк и его жена. Так что, когда Локк вошел и спросил, приятно ли было три часика поспать, он был уже в реальном мире.
— Хорошо. Прекрасно себя чувствую.
Локк проводил его в ванную комнату и положил на край умывальника бритвенные принадлежности и щетку для волос. Побрившись и умывшись, он обыскал карманы брюк, проверить, не забыто ли там чего санитарами — может, четверть доллара или десять центов, — но оставили они только его боевой значок пехотинца. Деньги, которые дала Лили, конечно, исчезли. Фрэнк сел за эмалированный стол и позавтракал овсяной кашей и тостом с маслом. Посередине стола лежали восемь долларовых бумажек и горстка монет. Как банк в покере, но добытые гораздо большим трудом: десятицентовые из маленьких кошелечков, пятицентовые, неохотно отданные детьми, имевшими на них другие сладкие планы; доллар представлял щедрость целой семьи.
— Семнадцать долларов, — сказал Локк. — Этого с излишком хватит на автобусный билет до Портленда, а потом до одного места около Чикаго. До Джорджии на них, понятно, не доедешь, но в Портленде тебе вот что надо сделать.
Он велел Фрэнку пойти к его преподобию Джесси Мейнарду, пастору баптистской церкви, а тот позвонит дальше и скажет, как найти другого.
— Другого?
— Ты ведь далеко не первый. Интегрированная[2] армия — это интегрированное несчастье. Вы вместе идете на войну, а приходите с войны, и с вами обращаются, как с собаками. Поправлюсь. С собаками лучше обращаются.
Фрэнк смотрел на него и молчал. В армии с ним обращались не так плохо. Не их вина, что время от времени срывался с цепи. Наоборот, врачи, когда его увольняли, были внимательны и добры, говорили, что сумасшествие сойдет с него со временем. Они всё про это знали и уверяли его, что пройдет. Только воздерживайся от алкоголя, сказали они. Он не воздерживался. Не мог, пока не повстречал Лили.
Локк оторвал от конверта клапан с адресом Мейнарда и сказал, что у Мейнарда большой приход и он может щедрее помочь, чем здешняя малочисленная паства.
Джин сложила ему в магазинный пакет шесть сэндвичей — какие с сыром, какие с копченой колбасой — и три апельсина. Дала ему пакет и вязаную шапку. Фрэнк поблагодарил ее, надел шапку, заглянул в пакет и спросил:
— Сколько времени туда ехать?
— Неважно, — сказал Локк. — Будешь рад каждому кусочку, потому что тебя не посадят за столик ни на одной остановке. Слушай меня: ты из Джорджии, ты служил в десегрегированной армии и, может, думаешь, что на Севере не так, как у вас на Юге. Не думай так и на это не рассчитывай. Обычай так же реален, как закон, и, может быть, так же опасен. Ну, пошли. Я тебя отвезу.
