Достала из серванта ту дурацкую менажницу — Ольга немедленно же вспомнила, как ругались из-за хрусталя, добытого в очередях за бешеные деньги: «Зачем?! Ты есть из этого будешь?» — «Мало ли, гости придут», — разложила в отсеках маринованные огурчики и маленькие разноцветные помидоры. Принесла из кухни жареную курицу, сыр, ещё что-то, а себе положила овощей.
— А мясо?
— Я сейчас его не ем, не обращай внимания.
Ольга знала, что начался какой-то очередной долгий и унылый пост, и поразилась происшедшим изменениям: прежняя мама не преминула бы отметить, что героически воздерживается из высших соображений, а вот некоторые, некоторые… Но эта новая женщина, сидевшая напротив, не собиралась хвастать и всячески избегала нравоучительных бесед, с любопытством слушала дочь и, видно было, — любила.
Потом Ольга полночи беззвучно плакала в своей бывшей детской: оттого, что раньше не понимала и недооценивала мать; что так долго сопротивлялась её любви; что той, похоже, много пришлось пережить, чтобы так измениться. И ещё потому, что прежней мамы больше не существовало.
Хотя, если подумать, Ольга тоже успела прожить не одну жизнь за эти годы, но от родителей совсем не ждёшь, что они вдруг станут другими, это в юности всякие выходки естественны и неизбежны. Первая, короткая и диковатая жизнь продлилась пару лет, с тех пор, как со скандалом ушла из дома и перебралась в общежитие при факультете журналистики. Вторая, долгая и сытая, началась, когда Ольга с перепугу выскочила за небедного северного человека, занятого цветными металлами. Не олигарх, но заметная персона в отрасли, в столице был по делу, Ольга пришла брать интервью да и задержалась около. Жили хорошо, расстались по-доброму — как-то вдруг время их вышло, Ольга повзрослела, захотела перемены участи, а мужа весьма кстати потянуло на девушек помоложе. В результате она снова вернулась в Москву, став обладательницей небольшой старой квартиры на окраине и небольшого счёта в банке. «Вот всё у него небольшое, — думала Ольга, — и бизнес, и чувства, и отступные. Небольшое, но крепкое».
И теперь она вела третью жизнь, самую счастливую. «Разводные» деньги позволили осмотреться, не хватать первую попавшуюся работу, а вдумчиво поискать вакансии в Интернете. Как обычно случается, с деловых сайтов она соскочила на развлекательные, заглянула в блоги и там застряла. Интересные люди писали о себе, и ей тоже захотелось так — свободно, весело, независимо — щебетать в эфире о собственных вкусах и взглядах, а не вымучивать статьи по редакционным заданиям. Правда, за это не платили, но у неё было несколько месяцев в запасе, а подобная арт-терапия оказалась необходимой: бывшая жена бизнесмена, приученная не говорить лишнего и охранять доброе имя супруга, оказывается, порядком намолчалась и теперь желала сообщать миру свои мысли по любому поводу.
Как ни странно, получалось неплохо, особых глупостей она не болтала, обладала лёгким пером и ненавязчивой интонацией. Её читали, хвалили, рекламировали друзьям, и скоро Ольгин дневник стал популярным. Кроме ежедневных заметок, она пыталась писать рассказы, потом взялась за повесть, закончила, выложила в сети и не особенно удивилась, когда нашлись люда, готовые издать её. Не будучи самоуверенной, она знала за собой силу: умение подобрать точное слово, сформулировать нехитрую мысль так, чтобы треть читающих согласилась: «Да, я всегда так думал, но не мог сказать», треть поразилась свежести взгляда, а ещё треть, снисходительно хмыкая: «Вот ведь бабы дуры», почему-то не бросила читать — хотя бы для того, чтобы понаблюдать за развитием чуждой формы жизни.
Она также знала и слабость: отсутствие опыта — как человеческого, так и писательского, чуть близорукий скользящий взгляд, неглубокое образование (даже журфак так и не закончила), этакую хлестаковскую «лёгкость мысли», которая могла казаться очаровательной, но чести не делала. Она всё время чувствовала, что парит над большой водой, иногда выхватывает блестящую маленькую рыбку, касается крылом тем вечных и важных, но дальше веера радужных брызг дело не идёт. Не глупа, не бездарна, не графоман — но всё же пока нельзя сказать твёрдо: «Умна, талантлива, хороший писатель». Пока она считала себя полуфабрикатом, и тем труднее ей было отказаться от предложения Рудиной. И всё же она отказалась.
Почти все любовные приключения Ольги пришлись на период жизни в общаге, до этого мама блюла её добродетель, а потом она старалась быть хорошей женой своему небольшому мужу. После развода началось самое интересное. За следующие четыре года Ольга успела один раз влюбиться всерьёз, пережить ряд мелких увлечений и вступить в некоторое количество честных сексуальных отношений. Но всё равно, как она сама говорила, пересчитать её мужчин можно на пальцах — правда, придётся разуваться. Тем не менее за ней закрепилась репутация особы ветреной, искушённой и даже немного порочной. О каждом из своих любовников она могла рассказать множество истории, которые слушатели воспринимали как отдельные приключения с новым героем. Не говоря уже об откровенных выдумках — собственно, она редко описывала реальных людей, предпочитая брать чёрточки отовсюду и создавать новые образы, вполне убедительные. Даже спокойный и равнодушный супруг встревожился, найдя её блог, и пару раз позвонил, уточняя, не свихнулась ли его бывшая на почве секса.
По ночам она иногда писала о своей единственной несчастной любви. У неё был лёгкий нрав, и огорчение от пустяковых любовных неудач, когда таковые случались, проходило быстро. Более того, рассматривая их в свете последующих событий, Ольга убеждалась, что жизнь складывается не так уж плохо: «Ну и что, не получилось у нас тогда, а зато…» А зато потом встретила другого, а зато не влипла в долгие сложные отношения, а зато на эмоциональном подъёме сделала что-то полезное. В общем, не всё хорошо, но всё к лучшему в этом лучшем из миров, как полагал Панглос.
Лишь в одном случае этот метод давал осечку, и Ольга, взвешивая все последующие радости, понимала — нет, не тянут. Не компенсируют. Никакое «зато» не способно уравновесить знание, что с тем человеком у неё могло быть счастье. С другими оно оставалось предположением — могло и не быть, а тут совершенно точно счастье существовало в некой точке реальности, и Ольга уже видела его отблеск впереди, и город на холме, сложенный из розоватого камня, — был. Но она в него не вошла. И её нынешний комфортный мирок — не «зато» и не «за то». Он всего лишь оттого, что в город её не пустили, а жить всё-таки как-то пришлось.
И когда тоска подступала слишком близко, Ольга писала о ней. Аккуратно и точно называла своих демонов по именам и чувствовала, как они её отпускают. Потом отправляла тексты в сеть и спокойно ложилась спать, представляя, что тысячи неспящих сейчас прочтут её слова, и женщины заплачут, вспомнив, как любили сами, а мужчины молча уйдут на кухню и закурят, глядя в тёмные окна, уверенные, что их — так — никто и никогда.
Ольга не сомневалась, что трепетный цветок, каким она предстаёт перед публикой, не является её истинной сущностью. Вернее, он есть, но спрятан внутри крепкой здоровой плоти, защищён иронией и здравомыслием. Она надеялась, что и читатели отделяют сетевой персонаж «Марджори К» от человека, ведущего этот блог. Поэтому для неё стали огромной неожиданностью мужчины, ищущие любви именно Мардж. Иногда она соглашалась на встречи, и двое или трое оказались достаточно хороши, что Ольга попробовала с ними переспать. Поначалу её партнёры были очень счастливы, но довольно быстро Ольга замечала, что её отзывчивое и вполне симпатичное тело их не удовлетворяет. Она настойчиво расспрашивала, пока один из них не объяснил:
— Я хочу, чтобы ты меня полюбила.
— Зачем? Ты, между прочим, женат, будущего у нас нет, мне станет больно. Тебе обязательно нужно, чтобы я страдала?
— Хочу, чтобы ты чувствовала ко мне всё это, ну, как в книжке, — он был бесхитростный молодой человек, — как ко всем тем необыкновенным мужикам, которых любила. Интересно, что ты обо мне напишешь?
— Что однажды у меня был чувак, который всегда приходил на интимные свидания без презервативов, а на светские — без цветов, — злобно ответила она.
Позже подруга Марина отпаивала её коньяком и поучала:
— Никогда не спи с торсидой. Это фанаты, понимаешь, ты для них должна оставаться звездой, а не пи…
Марина появилась в её жизни уже после возвращения в Москву, тоже нашлась в сети, но никакого пиетета к Ольге как к писательнице не испытывала. Точнее, способность удачно складывать слова не застила от неё человека — того самого, который сейчас растерянно и пьяно вопрошал:
— Господи, да с кем же мне теперь спать?!
— С теми, кто не умеет читать.
Алёша не то чтобы не умел, но был совершенно равнодушен к бабскому творчеству или, вежливо говоря, к женской прозе. Заглянул однажды в её блог, пожал плечами — «не моё» и больше не интересовался. Зато после каждой записи не донимал вопросами: «Это про меня? А про кого?», и его безразличие к текстам льстило ей гораздо больше, чем пристальное внимание других. «По крайней мере, этот человек трахает меня, а не Марджори К».
