– Как бы то ни было, завтра я пойду к ней на авеню Клебер. Мне просто до зарезу нужны деньги. Да и тебе тоже, – живо добавила она, увидев, что он протестующе поднял руку.
– Поговорим о чем-нибудь другом, – предложил он. – Давай лучше потанцуем.
В ночном ресторане они сели за маленький столик далеко от танцевальной площадки и молча смотрели, как мелькают бледные лица танцующих. Она положила свою ладонь на его руку, она чувствовала себя под его крылом, она так к нему привыкла. Потребовалось бы слишком много усилий, чтобы так же хорошо узнать кого-нибудь другого, и в этой уверенности она черпала невеселое счастье. Они пошли танцевать. Он крепко обхватил ее талию, закружил по площадке наперекор ритму, и видно было, что он очень собой доволен. Она была счастлива.
Домой они возвратились на машине. Роже проводил ее до подъезда и обнял.
– Ну, отдыхай, спи спокойно. До завтра, дорогая.
Он слегка коснулся губами ее губ и пошел обратно к машине. Она помахала ему рукой. Все чаще и чаще он предоставлял ей «спать спокойно». Квартира была до ужаса пустая. Поль тщательно прибралась и только потом присела на кровать, сдерживая слезы. Она осталась одна, опять одна и в эту ночь; среди несмятых простыней, хмурого спокойствия, сопутствующего долгой болезни. Лежа в постели, она машинально протянула руку, как бы желая коснуться теплого плеча, она удерживала дыхание, будто боялась спугнуть чей-то сон. Мужчины или ребенка. Не важно чей, лишь бы она была им нужна, лишь бы ее живое тепло помогало им спать и просыпаться. Но никому она по-настоящему не нужна. Разве что Роже, да и то временами… И то не по-настоящему. И не любовь это, а просто физиология – иногда она ощущала это. С горькой усладой она отдавалась своему одиночеству.
* * *
Оставив машину у подъезда, Роже решил пройтись. Он дышал всей грудью, постепенно ускоряя шаг. Ему было хорошо всякий раз после свиданий с Поль, он любил только ее. Но вот сегодня вечером, расставаясь с ней, он догадался и о другом – о ее печали – и не нашелся что сказать. Она словно о чем-то просила, просила невнятно, но он остро почувствовал – просила того, что он не мог ей дать, никогда никому не мог. Конечно, следовало бы остаться у нее и провести с ней ночь: нет все-таки лучшего средства успокоить тревогу женщины. Но ему хотелось пройтись пешком, пошататься по улицам, побродить. Хотелось слышать свои шаги на мостовой, подстерегать дыхание этого города, который он знал как свои пять пальцев; а возможно, он просто предвкушал случайную ночную встречу. Он направился в сторону набережной, туда, где горели огни.
Она проснулась позднее обычного, вся разбитая, и поспешно вышла из дому. Ей нужно было еще до работы попасть к той самой американке. В десять часов она уже входила в полупустую гостиную на авеню Клебер и, так как хозяйка еще не вставала, стала спокойно пудриться перед зеркалом. В это-то зеркало она и увидела вошедшего Симона. Он был в широком, не по фигуре, халате, со встрепанной шевелюрой и необыкновенно красивый. «Не моего романа», – подумала она не оборачиваясь и улыбнулась своему отражению. Он был слишком тоненький, слишком темноволосый, со светлыми глазами и, пожалуй, излишне изящен.
В первую минуту он ее не заметил и, напевая себе под нос, направился к окну. Она кашлянула, он обернулся с виноватым видом. Она решила было, что это последнее увлечение мадам Ван ден Беш.
– Простите, пожалуйста, – заговорил он, – я вас не заметил. Я Симон Ван ден Беш.
– Ваша мать просила меня зайти сегодня утром посоветоваться насчет квартиры. Боюсь, я разбудила весь дом.
– Все равно рано или поздно приходится просыпаться, – грустно отозвался он. И она устало подумала, что он, должно быть, из породы хныкающих юнцов. – Садитесь, пожалуйста, – предложил он, и сам с серьезной миной уселся против нее, запахивая халат.
Вид у него был почти сконфуженный. Поль вдруг почувствовала к нему какую-то симпатию. Во всяком случае, он вовсе не производил впечатления человека, сознающего свою красоту, – и это уже неплохо.
– Кажется, все еще идет дождь?
Она рассмеялась. Она подумала, какую физиономию скорчил бы Роже, увидев, чем занимается Поль, такая деловая даже по внешности: сидит в десять часов утра в чужой гостиной и нагоняет страх на красивого мальчика в халате.
– Да-да, идет, – весело подтвердила она.
Он вскинул на нее глаза.
– А о чем же мне прикажете говорить? – произнес он. – Я вас не знаю. Если бы я вас знал, я сказал бы, что очень рад снова увидеть вас.
Она озадаченно взглянула на него.
– Почему же?
– Да так.
Он отвернулся. С каждой минутой он казался ей все более и более странным.
– Вашу квартиру действительно не мешало бы немного обставить, – сказала она. – Где вы обычно сидите, когда у вас собирается больше трех человек?
– Не знаю, – отозвался он. – Я здесь редко бываю. Целый день работаю, возвращаюсь усталый и сразу ложусь.
Поль окончательно запуталась в своих суждениях об этом мальчике. Внешностью не кокетничает, работает целый день… Она чуть было не спросила: «А чем вы занимаетесь?» – но удержалась. Такое любопытство было не в ее духе.
– Я стажируюсь у адвоката, – продолжал Симон. – Приходится много работать, ложиться в полночь, вставать на рассвете…
– Сейчас десять, – заметила Поль.
– Сегодня утром моего главного клиента гильотинировали, – протянул он.
Поль вздрогнула. Он не подымал глаз.
– Боже мой! – воскликнула она. – И он умер?
Оба расхохотались. Он поднялся и взял с камина сигарету.
– Нет, правда, я работаю не особенно много, недостаточно много. Вот вы зато в десять часов уже на ногах, готовы заняться нашей мерзкой гостиной, я вас просто уважаю.
Он взволнованно зашагал по комнате.
– Успокойтесь, – посоветовала Поль.
Она вдруг пришла в хорошее расположение духа, даже развеселилась. И даже начала бояться появления матери Симона.
– Пойду оденусь, – сказал Симон. – Я быстро. Подождите меня.
* * *
Целый час она провела с мадам Ван ден Беш, которая с утра явно находилась не в духе и держалась скорее сурово; разработала вместе с ней сложный проект меблировки квартиры и, спускаясь по лестнице, радостно строила финансовые планы, совершенно забыв о существовании Симона. По-прежнему лил дождь, Поль уже подняла было руку, желая остановить такси, как вдруг подкатил маленький, низенький автомобильчик. Симон открыл дверцу.
– Может быть, я вас подвезу? Я как раз еду в контору.
Ясно было, что он прождал ее целый час, но его заговорщический вид растрогал Поль. Согнувшись чуть ли не вдвое, она с трудом влезла в машину и улыбнулась.
– Мне нужно на авеню Матиньон.
– С мамой договорились?
– Вполне. В самое ближайшее время вы будете отдыхать после своих трудов на мягких кушетках. А вы из-за меня не очень запоздаете? Уже начало двенадцатого. Времени более чем достаточно, чтобы гильотинировать весь свет.
– У меня времени сколько угодно, – угрюмо отозвался он.
– Я вовсе не собираюсь над вами смеяться, – мягко произнесла она, – просто у меня прекрасное настроение: у меня были денежные заботы, а благодаря вашей маме все благополучно разрешится.
– Пускай только она вам вперед заплатит, – посоветовал он, – она у нас ужасно жадная.
– Так о родителях говорить не полагается, – сказала Поль.
– Мне не десять лет.
– Сколько же?
– Двадцать пять. А вам?
– Тридцать девять.
Он присвистнул так непочтительно, что она чуть было не рассердилась, но тут же засмеялась.
– Почему вы смеетесь?
– Вы присвистнули так восхищенно.
– Представьте, я куда более восхищен, чем вы полагаете, – ответил он и так нежно поглядел на Поль, что ей стало неловко.
«Дворники» ритмично скользили по смотровому стеклу, не справляясь с напором дождя, и она невольно подумала, как это Симон ухитряется вести машину. Садясь рядом с ним, она порвала чулок; она чувствовала себя чудесно веселой в этом неудобном автомобильчике, рядом с этим незнакомым, явно заинтересовавшимся ею юношей, под этим дождем, пробивавшимся даже внутрь и оставлявшим пятна на ее светлом пальто.
Она начала что-то мурлыкать; сначала она уплатит налоги, потом пошлет ежемесячную сумму матери, рассчитается с магазином, и у нее останется… ей вдруг расхотелось считать дальше. Да и Симон вел машину слишком быстро. Она вспомнила Роже, минувшую ночь и помрачнела.
– Вы бы не согласились как-нибудь позавтракать со мной?
Симон выпалил эту фразу одним духом, не глядя в ее сторону. На мгновение ее охватил панический страх. Она его совсем не знает, придется волей-неволей поддерживать разговор, расспрашивать, стараться войти в чью-то незнакомую жизнь. Она попыталась отбиться.
– В ближайшие дни не знаю, слишком много работы.
– Ну что ж, ничего не поделаешь, – отозвался он.
Настаивать он не стал. Поль взглянула на него; теперь он вел машину медленнее и даже как-то меланхолично. Она достала сигарету, он протянул ей зажигалку. Кисти рук у него были мальчишеские, очень худые и комично вылезали из рукавов пиджака спортивного покроя. «При такой внешности не следует одеваться под траппера», – подумала она, и ей вдруг захотелось заняться его туалетом. Он воплощал собой тот тип юноши, который внушает материнские чувства женщинам ее возраста.
