– Попытайтесь-ка вспомнить… Когда началось это поголовное охлаждение?
– Я сам виноват. У меня была девушка, очень миленькая, но чересчур романтичная. Есть такой идеал юности для сорокалетних.
Ее вдруг словно ударили.
– А каков идеал юности у сорокалетних?
– Ну в общем… вид у нее был зловещий, гнала машину как безумная, судорожно стиснув зубы, проснувшись, первым делом хваталась за сигарету… а мне она объясняла, что любовь не что иное, как контакт кожных покровов.
Поль расхохоталась.
– Ну а дальше что?
– Когда я ушел, она все-таки плакала. Я вовсе этим не хвастаю, – поспешно добавил он. – Все это противно.
В Булонском лесу пахло мокрой травой, медленно увядавшим лесом, осенними дорожками. Симон остановился перед маленьким ресторанчиком, быстро обежал вокруг машины и открыл дверцу. Поль вся напряглась, чтобы выйти из машины как можно грациознее. Уж раз она пустилась на приключения, надо держаться.
Симон первым делом заказал коктейль, и Поль бросила на него суровый взгляд.
– После такой ночи полагается пить чистую воду.
– Но я прекрасно себя чувствую. И кроме того, это для храбрости. Ведь должен же я сделать так, чтобы вы не слишком скучали, вот я и стараюсь быть в форме.
Ресторан был почти пустой, а гарсон – хмурый. Симон молчал и продолжал молчать, когда заказ уже был сделан. Но Поль и не думала скучать. Она чувствовала, что молчит он неспроста, что он, конечно, разработал план беседы за завтраком. Должно быть, у него уйма каких-то своих скрытых мыслей, как у кошки.
– Более броско, – жеманно произнес он, передразнивая владельца магазина, и Поль от неожиданности даже расхохоталась.
– Оказывается, вы умеете прекрасно передразнивать людей.
– Да, неплохо. К несчастью, у нас с вами слишком мало общих знакомых. Если я покажу вам маму, вы скажете, что я презренная личность. А все-таки рискну: «Не кажется ли вам, что пятно атласа здесь, чуть правее, создаст теплоту, уют?»
– Хоть вы и презренная личность, но похоже.
– А к вашему вчерашнему другу я еще не присмотрелся. И кроме того, он неподражаем.
Последовало молчание. Поль улыбнулась.
– Да, неподражаем.
– А я? Я лишь бедная копия десятков молодых людей, слишком избалованных, у которых благодаря родителям имеется какая-нибудь необременительная профессия и которые заняты лишь тем, чтобы занять себя. Так что вы в проигрыше – я имею в виду сегодняшний завтрак.
Его вызывающий тон насторожил Поль.
– Роже сегодня занят, – сказала она. – Иначе я не была бы здесь.
– Знаю, – отозвался он, и в голосе его прозвучали озадачившие ее грустные нотки.
Во время завтрака они беседовали о своих занятиях. Симон изобразил в лицах целый судебный процесс по поводу убийства из ревности. Во время судоговорения он вдруг выпрямился и, тыча пальцем в сторону Поль, которая не могла удержаться от смеха, воскликнул:
– А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству.
Он замолчал, выпил залпом стакан вина. Поль не пошевелилась.
– Страшный приговор, – с улыбкой произнесла она.
– Самый страшный, – уточнил он. – Не знаю более страшного приговора и притом неотвратимого. Лично для меня нет ничего ужаснее, как, впрочем, и для всех. Только никто в этом не признается. А мне временами хочется выть: боюсь, боюсь, любите меня!
– Мне тоже, – вырвалось у Поль.
Вдруг ей представилась ее спальня, угол стены против кровати. Спущенные занавеси, старомодная картина, маленький комодик в левом углу. Все то, на что она глядела каждый день утром и вечером, то, на что она, очевидно, будет глядеть еще лет десять. Даже более одинокая, чем сейчас. Роже, что делает Роже? Он не вправе, никто не вправе присуждать ее к одинокой старости, никто, даже она сама…
– Сегодня я, должно быть, кажусь вам еще более смешным, чем вчера, просто нытиком каким-то, – негромко произнес Симон. – А может быть, вы думаете, что молодой человек решил, мол, разыграть комедию, надеясь вас растрогать?
Он сидел против нее, в светлых глазах мелькала тревога, лицо у него было такое гладкое, предлагающее себя, что Поль захотелось прикоснуться ладонью к его щеке.
– Нет-нет, – ответила она, – я подумала… подумала, что для этого вы слишком молоды. И, безусловно, слишком любимы.
– Для любви требуются двое, – возразил он. – Пойдемте-ка погуляем. Уж очень погода хорошая.
Они вышли, он взял ее под руку, и несколько шагов они сделали молча. Осень медленно и ласково просачивалась в сердце Поль. Мокрые, рыжие, уже наполовину затоптанные листья, цепляясь друг за друга, постепенно смешивались с землей. Она почувствовала нежность к этому силуэту, безмолвно шествовавшему рядом с ней. Незнакомец на минуту стал товарищем, спутником, тем самым, с которым идешь пустынной аллеей на закате года. Она всегда испытывала нежность к своим спутникам, будь то на прогулке или в жизни, признательность за то, что они выше ростом, так на нее не похожи и в то же время такие близкие. Ей представилось лицо Марка, ее мужа, которого она покинула, покинув легкую жизнь, и лицо того, другого, который так ее любил. И наконец, лицо Роже, единственное лицо, которое память показывала ей живым, переменчивым. Трое спутников в жизни одной женщины, трое хороших спутников. Это ли не огромная удача?
– Вам грустно? – спросил Симон.
Обернувшись к нему, она улыбнулась в ответ. Они все шли и шли.
– Мне хотелось бы, – произнес Симон сдавленным голосом, – хотелось бы… Я вас совсем не знаю, но мне хотелось бы думать, что вы счастливы. Я… я… Да что там! Я восхищаюсь вами!
Она не слушала его. Уже поздно. Возможно, звонил Роже и решил позвать ее куда-нибудь выпить кофе. А ее нет дома. Роже что-то говорил о поездке в субботу, предлагая провести день за городом. Сумеет ли она к тому времени освободиться? Не передумает ли он? Или это обещание, как и многие прочие, вырвала у него любовь, ночь, когда (Поль хорошо знала его) он не представлял себе жизни без нее и когда их любовь казалась ему такой весомой, такой самоочевидной, что он уже переставал сопротивляться. Но стоило ему очутиться за дверью, на улице, вдохнуть будоражащий запах своей независимости, и она снова теряла Роже.
Она промолчала почти всю прогулку, поблагодарила Симона и сказала, что будет очень, очень рада, если он как-нибудь соберется ей позвонить. Симон, застыв на месте, глядел ей вслед. Он чувствовал себя очень усталым, очень неуклюжим.
Это был и вправду приятный сюрприз. Роже потянулся к ночному столику и взял сигарету. Молодая женщина, лежавшая с ним рядом, хихикнула:
– Все мужчины после этого курят.
Замечание не особенно оригинальное! Роже протянул ей пачку сигарет, но она отрицательно покачала головой.
– Мэзи, можно я задам один вопрос? Что это на вас нашло? Знакомы мы с вами уже два месяца, и вы не разлучаетесь с мсье Шерелем.
– Шерель мне нужен для моих дел, у меня же есть ремесло. А мне захотелось поразвлечься. Понял?
Он отметил про себя, что она принадлежит к тому сорту дам, которые, раз приняв горизонтальное положение, почти автоматически переходят на «ты». Он расхохотался.
– А почему именно со мной? Ведь на коктейле были очень милые молодые люди.
– Знаешь, молодые люди как начнут болтать, как начнут!.. А потом ты, ты-то хоть любишь это дело – сразу видно. Поверь мне, такие теперь встречаются все реже. Женщина это чувствует. Только, пожалуйста, не вздумай уверять меня, что ты не привык к скорым победам…
– Все же не к таким скорым, – рассмеялся он.
Была она прехорошенькая. Совершенно ясно, что за ее узеньким лобиком копошится множество мелких идеек относительно жизни вообще, насчет мужчин, женщин. Если бы он был настойчивее, она охотно изложила бы ему свое кредо. Было бы, пожалуй, даже интересно. Как и всегда, он чувствовал себя растроганным, но как бы со стороны, испытывая чуть ли не страх при мысли, что эти прекрасные, столь непохожие друг на друга женские тела, которые он так любил открывать для себя, блуждают по улицам, блуждают по жизни и что руководят ими птичьи шалые мозги. Он погладил ее по волосам.
– А ты, ты, должно быть, из нежных, – продолжала она. – Все вот такие огромные битюги очень нежные.
– Да, – рассеянно подтвердил он.
– Не хочется с тобой расставаться, – продолжала она. – Если бы ты знал, какой зануда этот Шерель…
– Боюсь, никогда этого не узнаю.
– А что, Роже, если нам уехать за город на два дня? На субботу и на воскресенье. Не хочешь? Мы бы с тобой двое суток из спальни не выходили, представляешь, за городом, комната большая…
Он взглянул на нее. Она приподнялась на локте. Он увидел, как на шее у нее бьется синяя жилка, она смотрела на него так, как тогда, во время знаменитого коктейля. Он улыбнулся.
