Эми поджаривает бекон и варит картошку и стручковые бобы.
Фу, говорит Кейт.
Ты будешь это есть, Кейт. Ничего другого нет, говорит Эми.
Кейт бросается на кушетку, сбросив оттуда морскую деревяшку, и лениво рисует на запотевшем стекле новые рожицы поверх старых.
Эми, говорит она. Какой у нас почтовый индекс?
Не знаю, отвечает Эми. Спроси у Энгуса.
Просто мы играем в «Древние могильники», говорит Кейт.
Не знаю такой игры. А с кем ты играешь? — спрашивает Эми.
С Родди и Катрионой, говорит Кейт. Она цепляется пяткой за старую книгу, подложенную под шаткую ножку стола для устойчивости. На корешке книги — золотые буквы длинного слова. Ге Рак Лит. Уж слишком это старинная и красивая книга, чтобы класть на нее ноги.
Знаешь мисс Роуз? — спрашивает Кейт. Знаешь, как мы проходим Скара-Брей[4] в школе?
Бекон шкворчит. Проходите что? — переспрашивает Эми.
Ну, это то место на Оркнейских островах, где шторм вымыл весь песок, и знаешь что? Археологи нашли это самое место — нашли целую деревню, которая лежала там, под песком.
Кейт шепчет сама себе слово «археологи», чтобы убедиться, что правильно выговорила его, и только потом продолжает.
Знаешь, как мы готовим задание? Мы представляем себе, каково было жить в ту пору.
На Оркнейских островах, да-да, кажется, я знала когда-то про это место, говорит Эми.
Ну так вот, говорит Кейт, стоя у окна, где она размашисто нарисовала птиц поверх рожиц. В «Древние могильники» играют так. Ложишься на песок и лежишь плоско-преплоско, так плоско, будто на тебе тонна песка и ты пошевелиться не можешь. Ну, лежишь ты себе вот так, а тут начинается шторм и сметает с тебя весь песок, и ты просыпаешься на берегу, где уснула, встаешь и оказываешься в совершенно новом месте, которое никогда раньше не видела, хотя это то самое место, где ты заснула и где все это время пролежала. И тогда ты заново осматриваешь это место. Эми?
Тот факт, что Кейт называет Эми по имени, когда разговаривает с ней на улице или в магазинах или говорит о ней кому-нибудь на школьной площадке для игр, — одна из причин, по которым кое-кто в округе не очень-то хочет, чтобы их дети общались с Кейт Шоун, которая — хоть и не похожа на проблемного ребенка — живет, по сути, не лучше их.
Ты, например, знала, что всего одно дерево дает пропитание для четырехсот видов разных насекомых и других живых существ? Кейт произносит «пропитание» так, словно это очень важное слово, которое она только недавно выучила. А знала о том, что всего одно дерево дает воздух для десяти — да, кажется, для десяти человек, но на весь год? — спрашивает она. Эми, а еще…
Да? Что еще? — откликается Эми.
Кейт целый день представляла себе, как задаст этот вопрос. Можно мы заведем кошку? — спрашивает она.
Пока еще нет, отвечает Эми.
Кейт понимает, что это значит. Она толкает вилкой по тарелке стручковые бобы. Это нечестно. Ей же нравится здесь.
Что будешь делать после ужина? — интересуется Эми. Хочешь погулять?
Терпеть не могу гулять в темноте, отвечает Кейт, надувшись. Пойду к Анджеле смотреть «Байкер-гроув»[5]. У всех есть телевизор. А у Анджелы даже в ее комнате телевизор стоит.
Волосы Кейт пахнут осенью. Живя здесь, можно по запаху ощущать смену времен года. Эми даже не способна вспомнить, когда с ней такое было в последний раз.
Однажды — года три назад, примерно в это же время года, она оставила Кейт на улице, около одного крупного магазина, «Бритиш хоум сторз», возле украшенных к Рождеству витрин. Где это было — в Бирмингеме?
Она сама точно не помнит. Когда она возвратилась спустя четыре часа — так, взглянуть, так, на всякий случай, — толпы покупателей уже схлынули, а Кейт по - прежнему была там, свернувшись клубком в своем ворсистом анораке на пороге закрытого магазина.
Море — черное и огромное — движется, подкатывая пенные языки волн прямо к ногам и вновь откатывая. Вдали, в темноте, виднеются огоньки. Она обнаружила Кейт на пороге магазина, а возле ее ног лежала кучка мелочи. Улыбаясь, сонная от холода, разжимая холодную ручку над серебряными и медными монетками, Кейт сказала: Я говорила им, что мне не нужны деньги. Я говорила, что у нас есть деньги.
Это был последний раз, когда она где-нибудь ее оставляла. А в первый раз, когда Кейт была еще совсем маленькая, когда еше только громко кричала и не умела говорить, Эми положила ее, спящую, на траву напротив полицейского участка — под дерево, возле мусорного бака, а сама села неподалеку на скамейку и принялась наблюдать. Остановилась какая-то женщина. Вроде бы какая надо. Она потрогала ногой сверток с Кейт. Не успела та женщина толкнуть дверь в полицейский участок, как они исчезли. Исчезли еще до того, как женщина перешла дорогу.
Море сегодня густое, темное и соленое, оно раскатывает мусор и гальку ровными слоями. Твердые края скал врезаются через одежду прямо в кожу. Эми чувствует пальцами какие-то процарапанные линии на поверхности скалы, неразборчивые граффити.
Она снова ловила себя на бесцельных действиях. На самый верх многоэтажной автостоянки, запыхавшись после бетонной лестницы, на четвертый этаж, где ступеньки заканчиваются под открытым небом. Глядишь вниз, и воздух бросается в голову. Внизу распластан город, а с севера подступают горы. Садишься на кочку твердой земли в зарослях утесника и высокой желтой травы, среди щебня и мусора заброшенной стройплощадки, за рядами домов и магазинов — заколоченных досками, забрызганных краской. С безопасного расстояния за тобой наблюдают три девчонки. Одна из них лупит палкой по траве и кричит: С вами все в порядке, а? Ложишься навзничь в траву. Над тобой — утесник на фоне серого неба. Смотришь на него.
Возле торгового центра — наблюдаешь, как на цифровом дисплее в витрине строительного товарищества время меняется, секунда за секундой, а температура остается все той же, 8 °C. Откидываешь голову на спинку сиденья, шеей ощущая холод металла, люди смотрят на тебя, проходя мимо. Стоишь на станции, глядя с платформы на рельсы. Все остальные находятся здесь потому, что встречают кого-то, или едут куда-то, и у них в руках, в карманах, в сумках билеты. А у тебя билета нет. Это твой секрет.
Она думает о трех девчонках, глазеющих на нее: самая старшая что-то шепчет подружкам — кажется, слова «чокнутая» и «шлюха». Она думает о крыше заброшенной автостоянки. Она могла бы забраться еще дальше на север. Вершины гор уже окутаны снегом.
Или скрыться под воду. Она могла бы войти прямо в море и ощутить, как почва с радостью уходит из-под ног, а холод обступает ее, пока поверхность воды не сомкнётся над головой, как будто ничего и не случилось.
Никто не явится и не отыщет тебя там.
Потом она смеется и слышит собственный смех, сливающийся с шумом моря. Кейт входит, хлопая дверью, и говорит, ну и ветер дует, такого сильного ветра еще не было; показывает через окно на деревья, стоящие между кемпингом и главной дорогой, и говорит, погляди-ка туда, видишь, всякий раз, как они трясут листьями, ветер снова задувает. Если б только эти деревья перестали трясти ветками, тогда ветер тоже прекратил бы дуть так сильно. Когда они впервые оказались здесь, Кейт смотрела, как туман опускается на холмы, а потом прибежала сказать: это же история, надо же приехать и увидеть историю!
Всегда мне будет что-то напоминать
всегда мне будет что-то напоминать
Я родилась
чтобы любить тебя
и я никогда не
освобожусь
ты всегда будешь
частью меня врозь от меня
Эти слова бегут и бегут по кругу, с одинаковыми трещинами пустот между ними. Строчки разлетаются, как бьющаяся посуда. Эми сердится, потом заходится беспомощным смехом. Какая пошлость. Ей в голову вонзается иголка.
Кейт чем-то возбуждена, она забегает вперед, когда они возвращаются на территорию кемпинга от дома Анджелы. Анджела Мак-Экни — одноклассница Кейт, девочка с довольно нежным лицом, к которой Кейт, кажется, привязалась. Возможно, предполагает Эми, это как-то связано с тем, что дома у Анджелы есть спутниковое телевидение. Ей уже приходится привыкать к тому, что по вечерам Кейт отсутствует все дольше.
Мать Анджелы Мак-Экни далеко не в восторге от Кейт Шоун. Ей не очень-то нравится, что та все время приходит к ним в дом, и об этом она сообщает мужу после того, как Шоуны уходят. Живут они в караване, в кемпинге. Папаши поблизости и не видать. Выговор у них уж слишком английский. Хотя, сказать по правде, они совсем не похожи на ту козью труппу, что поселилась на ферме Патерсонов, уж те-то — англичане из англичан: жонглируют, массаж делают и со своими овощами разговаривают.
И вот теперь Анджела всякие вопросы задает — явно от этой девчонки Шоун набралась. Ну, вроде: зачем они в церковь по воскресеньям ходят, какой в этом прок? И зачем люди живут в домах, если можно жить в караване и ездить куда захочется? Они купили билеты в цирк, который приедет в город на следующей неделе. Миссис Мак-Экни любила цирк, когда ей было столько лет, сколько сейчас Анджеле. Упрашивала братьев сводить ее на представление. Львы, моржи и все такое. А вот теперь Анджела заявляет, что не хочет идти в цирк, потому что — догадайся, кто ей внушил такое — в цирке мучают животных.
