Ознакомительная версия.
Сегодня мой лозунг был таков: «Я могу все, что только захочу!» Коротко и со вкусом…
То, что это школа частная, заметно было сразу по непривычной приветливости охранников, по ухоженной территории: серо-голубая тротуарная плитка, идеально подстриженная трава, красиво оформленные цветники. Опять же название – «Пантеон наук». У обычных школ имен не бывает, только номер.
«Пантеон наук»! Можно подумать, здесь целый университет!
Школьное здание имело форму правильного пятиугольника, только в отличие от американского Пентагона этажей было четыре, да и размеры не те. Красный кирпич, вытянутые окна, плющ на стенах. Добрая старая Англия, только вот башенок по углам не хватало.
Я машинально поправил галстук и толкнул тяжелую входную дверь. Еще один охранник, не просто приветливый, а очень приветливый, проводил меня до директорской приемной и «передал» высокой худой блондинке в огромных очках, которые делали ее похожей на стрекозу. Стрекоза заглянула в настольный ежедневник, посмотрела на высоченные напольные часы и, найдя, что все в порядке, распахнула передо мной – дверь, ведущую в святая святых – директорский кабинет.
– Внешний вид, речь и манеры – вот на что она в первую очередь обращает внимание, – проинструктировала меня Тамара Ивановна, мать Касторкина и моя, так сказать, поручительница. – Никаких жаргонных слов, никакого «нуканья» и «эканья». И чтобы галстук с сорочкой подходили к костюму…
К серому костюму и белой сорочке я надел светлосерый галстук, кончик которого доходил ровно до середины ременной пряжки. Манжеты рубашки выступали из рукавов пиджака ровно на два сантиметра. Черный ремень, черный портфель и черные полуботинки – не «мужчинка, а картинка», как говоривала моя бывшая заведующая Полина Осиповна.
Около часа директор добросовестно изучала мою личность. Начала с биографии.
– Вам двадцать восемь лет и вы живете один? Могу ли я узнать – почему?
– Еще не встретил человека, с которым мне хотелось бы связать свою жизнь.
– Имейте в виду, что у нас не поощряются служебные романы, – нахмурилась директор и тут же поправилась: – Не столько романы, сколько какие-либо проявления личных отношений на работе. За пределами школы вы вольны делать все что вам угодно, но здесь отношения могут быть только рабочими!
Меня начали знакомить с правилами поведения в школе – значит, я понравился.
В жизни директор производила более приятное впечатление, нежели на «протокольной» фотографии, размещенной на сайте школы. Невысокая, худая, на вид – лет пятидесяти, коротко стриженные рыжие волосы, умные глаза, только вот нос великоват, и хищный он какой-то, словно орлиный клюв. И складка на переносице явственно свидетельствовала о том, что Эмилия Леонардовна часто хмурится.
От биографии директор перешла к документам. Внимательно изучила трудовую книжку, паспорт и диплом, а на прочие документы взглянула мельком.
– Вы живете по месту прописки, Сергей Юрьевич?
– Да.
– Довольно далеко от нашей школы. Другой конец Москвы…
– Зато прямая ветка, без пересадок. И без пробок.
– Да, пробки – это наш бич, – кивнула директриса. – А вы осознаете, Сергей Юрьевич, что раньше у вас были пациенты, а теперь будут клиенты? Разницу вы улавливаете?
– Улавливаю, – ответил я. – Клиент всегда прав.
– Можно сказать и так. Добавлю еще… Смысл длинного директорского монолога можно было выразить одной фразой: «сор из избы не выносить, обо всех отступлений от правил докладывать мне». Я слушал, не забывая время от времени кивать и вставлять «да, конечно». Видимо, я произвел настолько хорошее впечатление, что директор сочла возможным поделиться со мной личным:
– Я сама хоть и педагог, но происхожу из старого врачебного рода. О моем прапра…, об одном из моих предков, Христиане Андреевиче Нордштреме, статском советнике, старший брат доктора Боткина отзывался как о самом дельном из всех докторов, каких он знал. Это было написано в письме к Ивану Сергеевичу Тургеневу!
Я уважительно покивал.
– В Юрмале у нас был собственный санаторий. «Мариенбад», первый санаторий на побережье… – Эмилия Леонардовна вздохнула и строго посмотрела на меня. – Вы были в Юрмале?
– Нет, – подпустив в голос сожаления, ответил я, и, чтобы не выглядеть пенек-пеньком, добавил: – В Литве и Эстонии побывал, а вот в Латвии не довелось.
– Юрмала – это сказка! – Эмилия Леонардовна на мгновение закатила глаза, но тут же спохватилась и вернулась к работе: – Что ж, Сергей Юрьевич, на первый взгляд вы производите хорошее впечатление, да и Тамара Ивановна рекомендует вас. Давайте попробуем… Пишите заявление.
Подписанное заявление я отдал Стрекозе, которую звали Мариной. Отчества Стрекоза не назвала.
– Для вас – просто Марина, – улыбнулась она. – Дайте ваши документы, а пока я буду вас оформлять, ознакомьтесь с трудовым договором, должностной инструкцией и правилами внутреннего распорядка.
Договор как договор – ничего особенного, а вот правила внутреннего распорядка, напечатанные мелким шрифтом на семи листах, местами умиляли, а местами вызывали улыбку.
«Каждому ребенку в гимназии „Пантеон наук“ гарантируется защита его достоинства, защита от любых форм физического и психического насилия, оскорбления личности…» – это понятно, но добавление «все сотрудники лично предупреждены о недопустимости применения физических методов воздействия» – уже лишнее. Любой человек, тем более – педагог знает, что бить детей недопустимо, зачем предупреждать об этом отдельно? Так можно все статьи Уголовного кодекса по очереди перебрать.
Или вот: «каждый сотрудник гимназии „Пантеон наук“ обязан принимать активное участие в организации условий для осуществления воспитательно-образовательного процесса». Как это понять? Если глубоко вникать – по этому пункту меня можно заставить красить стены…
А то, что каждый сотрудник гимназии «Пантеон наук» не только «обязан владеть собой в любой критической ситуации», смешило не меньше, чем «обязан позитивно реагировать на критику», вообще противоречило логике. Я как врач знаю, что «владеть собой в любой критической ситуации» может только памятник, а те, кто позитивно реагирует на критику («Ура! Меня покритиковали! Спасибо! Критикуйте меня еще!») или пропускают критику мимо ушей, или являются мазохистами. Все прочие люди на критику реагируют отрицательно.
Меня умилило, что я «обязан быть примером для окружающих не только в гимназии, но и за ее пределами, тщательно соблюдать этические нормы поведения и общения, неукоснительно помня о том, что по его (то есть – моему) поведению у посторонних может складываться впечатление о гимназии». Это правила внутреннего распорядка или как? Кому какое дело до того, что я делаю вне работы? И разве «участвовать в общественной жизни гимназии» – это обязанность? Я склонен думать, что это, скорее, право.
Ну как я должен «изучать жизненные условия ученика», да еще в частной школе? Напрашиваться в гости? Да меня просто пошлют! Просить поподробнее рассказать о своем доме? Так родители, чего доброго, заподозрят, что я наводчиком подрабатываю… И каким образом могу я «оказывать родителям содействие в организации воспитания и обучения ребенка в семье»? Кто это все писал?
Видимо, последний вопрос я произнес вслух, потому что Марина оторвалась на несколько секунд от экрана монитора и сказала:
– Эмилия Леонардовна вместе с нашим юристом.
– Очень подробные правила, – не без иронии сказал я. – Прочтешь и никаких вопросов не остается.
– Эмилия Леонардовна любит, чтобы все было разложено по полочкам…
Все это раскладывать – никаких полочек не хватит. Закончив оформление документов, Марина достала из ящика стола маленький фотоаппарат, сфотографировала меня и через пару минут протянула мне бело– голубую пластиковую карту с логотипом гимназии.
– Поздравляю со вступлением в наш дружный коллектив! – прочувственно сказал она.
– Спасибо!
– Карта используется не только как пропуск. Ею можно отмечать обеды в столовой. Ой, совсем забыла, вам же надо банковскую карту открыть, чтобы вы могли получать зарплату!
– У меня есть карта Сбербанка.
– Не пойдет, мы перечисляем зарплату в «Хайд-банк». Я сейчас распечатаю договор, уже с вашими данными, и заявление с просьбой на перечисление зарплаты…
Медицинский кабинет, расположенный на первом этаже, окнами во внутренний двор, я заценил сразу. Не кабинет, а мини-отделение. Приемная, то есть непосредственно сам кабинет, в котором мне полагалось вести прием, процедурная, палата временного пребывания на две койки, предназначенная для тех, кто ожидает госпитализации, и крошечная, метр на полтора, аптека, она же склад и архив медицинской документации. И санузел с душевой кабиной. Все белое, сияющее, только плитка на полу серая. Плитка подобрана с умом – даже если прольешь воду, не поскользнешься.
Ознакомительная версия.
