— Давай, джихад! — весело прокричал мордатый водитель УАЗа Патриот. — Лови его, уйдет!
Газелист был моложе лет на тридцать, но хромал на одну ногу, а таксиста гнала ярость, и в конце второго круга он настиг-таки свою жертву, прижал к борту Рено и замахнулся трофейным шлепанцем.
— Не смейте его трогать! — раздался вдруг женский голос, возмущенный и звонкий. — Немедленно уберите руки, вы слышите меня?
По проходу между машинами поспешно пробиралась невысокая полноватая женщина, лицо у нее было круглое, на щеках красные пятна. Перед собой она держала телефон, которым целилась в таксиста, и щелкала камерой, как будто стреляла на бегу.
— Ваш номер я тоже сфотографировала, — заявила она, задыхаясь. — И если вы сейчас же, сию минуту не отпустите мальчика, я вас без работы оставлю, даже не сомневайтесь в этом!
С этими словами она сунула телефон маленькому таксисту под нос и еще раз нажала на спуск. Сверкнула вспышка, таксист зажмурился. Слышно было, как он хрипло, со свистом дышит. Сейчас он ей же и врежет этим тапком, подумала Ася. Но женщине с телефоном это, очевидно, даже в голову не пришло, потому что она повернулась спиной и с отвращением огляделась по сторонам.
— Столько мужчин, — сказала она, — и ни один не вступился. Сидите тут, как в цирке. Убивать при вас будут человека, а никто даже из машины не выйдет.
— Да сами пускай разбираются, чурбаны, — сказал УАЗ Патриот, — и так их развелось. Вчера еще на ишаках ездили, ни правил не знают, ничего.
Женщина с телефоном смерила его взглядом, но ответом не удостоила и устремилась к патрульной машине. Оба полицейских, старый и молодой, с одинаковой тоской следили за ней через запотевшее стекло.
— А вы-то что? — спросила она громко и постучала в искореженную дверь. — Это же ваша работа. Или вы только взятки годитесь собирать?
Маленький таксист оттолкнул своего пленника, швырнул на асфальт бесполезный кусок резины и пошел к УАЗу.
— Сам ты ишак, — сказал он по-русски, чисто и без акцента. — Я права получил, когда ты еще не родился, говно.
— Мы не ДПС, — сказал старший полицейский женщине с телефоном. — Мы авариями не занимаемся.
— Да ничем вы не занимаетесь, — сразу ответила она. — При чем тут аварии вообще, он же чуть не убил мальчика!
Все, включая таксиста, обернулись к Газели. Юный таджик подобрал уже свой шлепанец и шустро карабкался теперь назад, в кабину. Круглолицая женщина простерла руки и крикнула:
— Всё в порядке, не бойся! Не бойся, он ничего тебе не сделает!
Но, похоже, молоденький Газелист ее словам не поверил, а то и просто не понял, потому что захлопнул дверцу, спрятался за рулем и замер. Женщина с телефоном вздохнула и покачала головой, как человек, который сделал все что мог.
— Полиция, — прошипела она в сторону патрульной машины и пошла прочь.
Человека в наручниках с окровавленным разбитым лицом, лежащего на заднем сиденье, она так и не заметила.
Таксист присел на корточки возле лопнувшего бампера, дернул, выломал кусок пластика и понес к себе в машину, прижимая к груди, как младенца.
Старший полицейский откинулся в кресле, наблюдая за тем, как круглолицая истеричка усаживается в свой кругленький голубенький Пежо, вытер пот со лба и нашарил полупустую бутылку газировки. Отвернул крышку и сделал три больших глотка, потом протянул младшему. Тот принял ее, но пить не стал, с сомнением разглядывая мутное горлышко.
— Старлей, — позвал арестант с заднего сиденья. — Если ты не будешь, я бы глотнул, я небрезгливый.
Толстый капитан обернулся и быстро равнодушно ударил его кулаком по губам. Старлей скривился и отставил бутылку. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 6 ИЮЛЯ, 23:26
— Нет, это невозможно, полчаса уже стоим, — сказала Саша. Голос у нее был напряженный.
Митя открыл глаза. Пробка действительно не сдвинулась ни на шаг, духота стояла невыносимая, голова болела еще сильнее.
— Может, выйти посмотреть, что там? — спросила Ася. — Вон, все выходят.
Народу снаружи в самом деле прибавилось. Уставшие от долгого сидения в машинах, люди бродили теперь между рядами, негромко переговариваясь. То и дело кто-нибудь прикладывал ладонь ко лбу, вытягивал шею и вглядывался вперед, как будто и правда надеясь выяснить, в чем проблема, определить причину пробки.
— Да не на что там смотреть, — сказал Митя. — Тоннель длиной три с половиной километра, ничего мы отсюда не увидим.
— Ну правильно, давайте просто сидеть и ждать, — сказала Ася.
— Надо было утром выезжать, — сказала Саша, глядя перед собой.
Утром выехать не получилось, вспомнил Митя, потому что утро для него началось после полудня с бутылки пива, которую он выпил залпом прямо возле холодильника, стоя в трусах посреди чужой дачной кухни с забытыми на столе тарелками от завтрака. Это ведь даже не его была идея — ехать на эту дачу. И уж тем более — тащить с собой Аську. Но в том, что не выехали с утра, виноват был точно он.
— У меня интервью завтра в девять на Красных Воротах, — сказала Саша.
— Мама с ума там сходит, наверно, — сказала Ася.
Воздух снаружи оказался все-таки чуть свежее, самую малость. Митя с облегчением выпрямил спину, отошел на пару шагов и сделал ту же бессмысленную вещь, что и все, — вытянул шею и посмотрел вперед, к началу тоннеля, которого отсюда, разумеется, было даже не видно. Три плотных ленты машин могли запросто тянуться хоть до самого Кремля, а взгляда хватало только метров на триста, затем поток загибался, запертый в бетонных стенах, как вода в трубе.
— Ну, что там? — спросила женщина из Порше Кайен, опустив окошко.
И он обернулся уже, чтобы ответить: слушайте, мне-то откуда знать, — но глаза у нее оказались усталые и грустные, а сама женщина — очень, невероятно красивая, из тех, рядом с которыми сразу чувствуешь, что небрит и что майка на тебе вчерашняя, с мокрым пятном между лопаток.
— Авария, скорее всего, — сказал он. — Не волнуйтесь, скоро поедем наверняка. Мы в тоннеле, тут всё медленнее.
— Да какая авария, — встрял краснолицый здоровяк из Патриота, — аварию растащили б уже давно. Кортеж пропускаем, сто пудов. Едет опять членовоз какой-нибудь, а мы стоим.
— На Рублевке такое постоянно, — сказал загорелый красавец-Кабриолет, подходя, — нас однажды полтора часа вот так же продержали. Я давно уже там не езжу, проще крюк сделать, чем стоять.
— Крюк-то да, проще, конечно, — сказал Патриот и недобро глянул назад, на блестящий кабриолет с белыми диванами и полуголой нимфой. — Хотя как по мне, катались бы вы все по своей Рублевке и не мешали людям, которым на работу завтра.
— Мне вообще-то тоже завтра на работу, — сказал Кабриолет и задрал подбородок. — Я в шесть встаю каждый день, к вашему сведению.
А мне — нет, подумал Митя.
— Полтора часа? — с ужасом повторила женщина-Кайен, закрыла глаза ладонью и вдруг всхлипнула коротко и так горько, что Митя невольно подошел на шаг ближе и пригляделся.
— У вас случилось что-нибудь? — спросил он.
— Да не переживайте вы, — сказал Патриот. — Сейчас рублевских этих пропустим и поедем.
— Я не на Рублевке живу, — обиженно уточнил Кабриолет.
— Вот и стоишь тут со всеми, мудила, — сказал Патриот, веселея.
— Простите, — сказала женщина-Кайен, не отрывая узкой ладони от лица. — Мне просто правда надо домой. У меня был очень тяжелый день.
Вторая женщина, все это время молча сидевшая рядом с ней в пассажирском кресле, громко фыркнула, перегнулась через свою печальную соседку и стукнула по кнопке стеклоподъемника. Митя успел заметить только, что лицо у нее тоже измученное и заплаканное, потом окно поднялось и скрыло обеих.
— Жара еще эта, елки, — сказал Патриот с неожиданной тоской. — Никогда такого не было, чтоб три недели подряд под сорок. Как в Африке, блядь.
— И хоть бы кто двигатель выключил, — сказал Кабриолет сквозь зубы. — Нет, стоят, сука, дымят. Я все понимаю, кондиционеры, но мы-то без крыши, дышать нечем.
