Андрей поморщился:
— Глупости. Она выходила за меня, прекрасно понимая, что ее ждет. Она пришла в нашу семью с широко открытыми глазами, прекрасно видела все. — Он перевернул шахматную доску и аккуратно сложил в нее фигурки. — Я не монах. У меня есть женщина… женщины…
— Я не это имел в виду! — Старик разволновался.
— Да знаю, бать, — перебил его Андрей, — просто не встретил ту, кого захотел бы привести в наш дом. И хватит об этом. Всё. Тема закрыта. — Он бережно взял в руки доску и провел пальцем по царапинам. — Сколько им?
— Твоя мать подарила мне их двадцать пять лет назад. Отец всегда говорил о матери с волнением. Столько лет прошло, а он все еще любил ее. За что, спрашивается? Не задумываясь, бросил свою жизнь к ее ногам. А стоило ли?
— Я разговаривал вчера с мамой… Она… передавала тебе привет, — произнес Андрей замороженным голосом.
— Не передавала, — грустно улыбнулся отец.
— Не передавала. — Вздохнув, Андрей аккуратно положил доску на стол.
ГЛАВА 14
Моя прекрасная амнезия
Теперь каждое утро ко мне приходил старенький врач, уверявший, что «посттравматическая ретроградная амнезия — явление временное и все вернется на круги своя». Он был похож на сказочного гномика — невысокий, крепенький, круглые очочки, аккуратная бородка, теплые сухие ладошки и мягкий глуховатый голос. Каждый раз он приносил с собой какую-нибудь вещицу, и наша беседа вертелась вокруг нее. Этого не объяснить, но память с его помощью становилась податливой, как пластилин. Например, он показывал мне карандаш и просил закрыть глаза. Через некоторое время я, захлебываясь, рассказывала, когда и при каких обстоятельствах начала рисовать — что именно и даже на чем. Или другой раз — футляр от фотокамеры. Стоило мне взять его в руку, как память обрушила целую череду картинок: фотосессии, натура, пленэры… и еще какие-то знакомые лица. Я не могла вспомнить всех сразу, но если концентрировалась на ком-то, то обязательно вспоминала. После наших встреч я уставала и проваливалась в сон. Это состояние было похоже на усталость после тяжелого, но результативного дня.
В одну из таких встреч я вспомнила про свою мечту, про то, как по дороге к ней я разбилась…
Что есть счастье? Может быть, это собранная из крохотных пазлов мозаика или всего лишь минутное ощущение чего-то важного в жизни, принесшего наслаждение или тихую ласковую радость?.. Мне для счастья не хватало самую малость — крохотного пазла, живого, крикливого и такого долгожданного. Это ведь совсем немного. Совсем… Остального у меня было в избытке — любовь, работа, дом, призвание и даже признание… пусть в узком кругу, но мне вполне хватало и этого… Во мне не было алчности и честолюбия. Я умела довольствоваться тем, что есть. Скрупулезно собирая драгоценные пазлы, словно они были из хрупкого стекла, я аккуратно выкладывала причудливую мозаику на своем персональном поле. И вот теперь недоставало одного, самого главного. Это убивало, лишая мое существование всякого смысла.
@
Я летела параллельно земле в абсолютно пустом пространстве, размышляя о своей печальной участи. Но это была не та печаль, наполненная раздумьями о бренности бытия и одиночества. Нет… я находилась в стерильной, медицинской пустоте, созданной барбитуратом. Ощущение, будто меня специально лишают сил, отправляя в прошлое, чтобы я не смогла изменить его или остаться там.
Где-то надо мной плывет спокойный голос, направляя траекторию моего движения. Полет мой закончился, и я вдруг обнаруживаю себя, счастливую и смеющуюся, у своего дома… Раннее ветреное утро. Из подъезда выходит Артур с двумя саквояжами и направляется к нашей машине. Я любуюсь им, придерживая плащ на выпирающем животе. Артур бросает сумки на заднее сиденье и открывает переднюю дверь. Я сажусь и сразу пытаюсь пристегнуться, но наша малышка вздумала поиграть.
— Я пересяду назад? — с сожалением спрашиваю мужа. Он удерживает меня поцелуями и плаксивыми рожицами… Улыбаюсь и остаюсь рядом с ним.
Мы едем по сонному московскому центру в сторону Ленинградского шоссе. К вечеру мы должны прибыть в Петербург, а утром встреча со знаменитым французским галерейщиком и меценатом. Приглашение последовало после публикации моих работ в нескольких солидных каталогах. Завтра мы договоримся об организации моей первой персональной выставки. Завтра свершится моя первая большая мечта!
Артур тоже чувствует свою причастность… и потому волнуется не меньше. Я, он и маленькая жизнь, теплящаяся у меня под сердцем, летим навстречу нашей мечте. Мы беззаботно болтаем, радуясь новому утру, солнцу и нашей любви…
Артур открывает окна, и сладкий осенний ветер врывается в салон, вороша какие-то бумаги на передней панели. Они разлетаются… мы смеемся… Неожиданно Артур кричит в окно:
— Вперед, к сытой и богатой жизни… Эй вы, слышите! Пока вы возитесь в своей никчемной серой бытовухе… моя Дарецкая… моя любовь…
Он не успевает договорить, потому что я протягиваю руку и прикрываю ему рот. Он хватает губами мои пальцы и начинает целовать.
— Кстати, а почему Дарецкая? — Он морщится. — Почему ты не взяла мою фамилию?
Мы смотрим друг на друга и, шумно вздыхая, хором проговариваем по слогам:
— Я папе обещала…
— Но его давно нет! — начинает возмущаться Артур. — Нет! Как ты не можешь это понять? И еще твоя вечно недовольная мама… я бы утер ей нос. За что она меня так ненавидит, Дарецкая? Что я ей сделал?
— Перестань, пожалуйста, — возражаю я. — Мама строгая… она такой человек. Ей досталось…
— Нет, Дарецкая, ты мне объясни, почему твоя мама, проживая в Питере, не пригласила нас к себе домой? Почему мы с ней должны встречаться в ресторане? Почему я должен заказывать номер в гостинице? М-м-м?
Я пожимаю плечами:
— Видимо, маме так удобно.
— Да нет, Дарецкая, все совсем не так… ты опять все придумала. — Он смеется сухим нехорошим смешком. — Она не может смириться с тем, что ты вышла за меня замуж.
— Ты преувеличиваешь, дорогой! — Я пытаюсь его успокоить, но моего мужа не остановить.
— А может быть, это обыкновенная женская зависть? А?
— Перестань! — Я хмурюсь и отворачиваюсь. Ветер бьет по глазам, играя волосами и воротником плаща.
— Ну, хорошо, — он начинает говорить так громко, будто моя мама может его услышать, — ну, хорошо. В ресторане так в ресторане! Заодно покажем ей нашу новую машину. Пусть посмотрит, что мы тоже чего-то стоим в этой жизни. Артур закрывает окна и увеличивает скорость.
— Пожалуйста, не надо так быстро, — прошу я его, вновь пытаясь пристегнуться, — мы никуда не опаздываем.
— Разве я похож на черепаху? Как думаешь, Дарецкая?
— Ты же знаешь, в моем положении нельзя волноваться! Пожалуйста! — почти умоляю я.
Кажется, он меня не слышит. Стрелка спидометра ложится на предпоследнюю цифру. Обочина смазывается в сплошную пеструю ленту.
— Ты волнуешься из-за подписания контракта. Наконец-то мы станем по-настоящему богаты, а ты не готова к этому.
Я удивляюсь:
— Мы и сейчас не бедно живем… Разве ты не счастлив?
— Скажи, когда ты меня сделаешь своим партнером? Ты скоро родишь и не сможешь работать…
— Не подумала об этом… прости. — Я пожимаю плечами и улыбаюсь — моя крошка опять пытается обратить на себя внимание.
Поглаживаю живот, и она успокаивается.
Спрашиваю о самом главном:
— Как мы ее назовем?
Он довольно улыбается:
— Я думал об этом.
У меня замирает сердце. Хочется, чтобы он назвал имя, которое вертится у меня на языке. И поэтому в нетерпении спрашиваю:
— Правда? Скажи быстрее!
Он медлит, и я прижимаюсь к его плечу, заглядывая в глаза.
— А плюс Е, — отчетливо произносит мой муж.
— Как? — Я в изумлении отстраняюсь от него. — Ты о чем? Он повторяет странную формулу, удивляясь моей непонятливости:
— А плюс Е. Что, не понятно? Начальные буквы наших имен. Артур плюс Ева. Можно наоборот, если хочешь, но звучать будет не так красиво. Чем тебе не название? Мне становится не по себе… Я смотрю вперед и вижу красный круг светофора… он приближается с чудовищной скоростью и в конце концов становится гигантским… и тогда я начинаю кричать:
— Кра-а-а-а… А-а-а-а-а!
@
Красный свет. Темная комната. Проявление пленки. Карточки разных размеров, плавающие в ванночке… Я погружаюсь все глубже и глубже в воспоминания.
@
Меня будит назойливое жужжание сотового. Спросонья сую руку под подушку. На дисплее фотография двадцатипятилетней мамы, удивительно похожей на юную Натали Портман. Она сухо здоровается и просит открыть дверь. Рядом, уткнувшись носом в подушку, посапывает Артур. Кучерявая макушка золотится в полоске света, проникшего сквозь едва задернутые шторы. Наконец до меня доходит суть происходящего — я напрочь забыла о ее приезде и теперь получу хорошую взбучку. И поделом. Мое дикое нечленораздельное восклицание будит златогривого херувима. Он натягивает на голову одеяло и отворачивается.
