— Я также беспокоилась за здоровье Руперта, — сказала миссис Бенкс, игнорируя сарказм своего адвоката.
— Но ваш сын был в тот момент в школе, я прав? — сэр Мэтью завершил круг и опять оказался лицом к лицу с обвиняемой.
— Да, сэр Мэтью, но он должен был приехать в выходные на каникулы, — ответила она и направила взгляд в пространство в полуметре справа от него.
Сэр Мэтью хранил молчание, подавляя искушение взглянуть на часы. Он знал, что речь идет о секундах. Тут дверь распахнулась, и в комнату вошел мальчик примерно девяти лет. Все трое адвокатов внимательно наблюдали за клиенткой, а ребенок медленно подошел к ней. Руперт Бенкс встал перед матерью и улыбнулся, но ответа не получил. Он подождал еще какое-то время, а затем повернулся и вышел. Именно так ему и приказали поступить. Глаза миссис Бенкс по-прежнему смотрели в пространство, куда-то между сэром Мэтью и мистером Кассоном.
Улыбка на лице Кассона теперь выглядела победоносной.
— В комнате есть кто-то еще? — спросила миссис Бенкс. — Я слышала, как открывалась дверь.
— Нет, — ответил сэр Мэтью. — В комнате только я и Кассон.
Уизерингтон не пошевелил и мускулом.
Сэр Мэтью опять зашагал вокруг миссис Бенкс, и теперь он знал, что это — в последний раз. Он почти поверил, что ранее неверно судил о ней. Вновь оказавшись за спиной у женщины, он кивнул своему помощнику, который оставался сидеть перед ней.
Уизерингтон вытащил из нагрудного кармана шелковый платок, медленно развернул его и положил на стол перед собой. Миссис Бенкс никак не реагировала. Уизерингтон растопырил пальцы правой руки, слегка наклонил голову и накрыл правой рукой левый глаз. Не говоря ни слова, он вытащил глаз из орбиты и положил в центр платка. Он оставил глаз на полминуты, а затем начал протирать его. Сэр Мэтью закончил круг и, садясь, заметил капельки пота на лбу миссис Бенкс. Когда Уизерингтон закончил чистить шаровидный стеклянный объект, он поднял голову, посмотрел ей в глаза и ловким движением вставил глаз обратно. Миссис Бенкс моментально отвернулась. Она попыталась собраться, но было слишком поздно.
Сэр Мэтью поднялся со стула и улыбнулся клиентке. Она смущенно улыбнулась ему в ответ.
— Должен признаться, миссис Бенкс, — сказал он, — я чувствую себя гораздо спокойнее, защищая вас от обвинения в непредумышленном убийстве.
Она приветственно помахала мне рукой с противоположного конца зала нью-йоркского отеля «Сент-Риджес», и я подал ответный знак. Лицо ее было знакомым, да вот только я никак не мог сообразить, кто же эта женщина. Она решительно направилась ко мне, протискиваясь через толпу официантов и гостей, причем двигалась так быстро, что я не успел обратиться хоть к кому-нибудь из окружающих, чтобы узнать ее имя. Послав срочный запрос тем своим серым клеткам, которые отвечают за хранение информации о наших знакомых, я не получил никакого ответа. Ясное дело, придется прибегнуть к старинной уловке, обычной для всех приемов и вечеринок: задавать вопрос за вопросом, тщательно подбирая слова и выражения, пока какой-нибудь из ее ответов не подстегнет мою память.
— Как поживаете, дорогой мой? — звонко крикнула она и буквально повисла у меня на шее; впрочем, такое приветствие мало что прояснило, поскольку мы были на приеме с коктейлями, устроенном Литературной гильдией, а на таких приемах тебе на шею может броситься любой, включая даже кое-кого из директоров клуба «Книги месяца». Судя по акценту, она, безусловно, была американкой; выглядела лет на сорок — впрочем, ей могло быть и за сорок, если учитывать могущество современных косметических средств. Ее платье, длиной ниже колена и с умеренным вырезом, было белым, а светлые волосы скручены в пучок, и прическа наводила на мысль о свежевыпеченном деревенском каравае. В целом она чем-то напоминала шахматную фигуру — ферзя. Впрочем, и этот каравай на голове тоже не очень помог мне, ведь когда мы виделись с ней в последний раз, она вполне могла быть брюнеткой с распущенными по плечам волосами. Очень хотелось бы, чтобы женщины уяснили простую истину: меняя прическу, они зачастую и в самом деле добиваются того, к чему стремятся, а именно — полностью изменяют свой облик, по крайней мере, с точки зрения ничего не подозревающего мужчины.
— Спасибо, все в порядке, — ответил я белому ферзю. И сделал свой ход по правилам ферзевого гамбита, осведомившись: — А вы как?
— У меня, милый, все отлично, — отозвалась незнакомка, взяв у проходившего официанта бокал шампанского.
— А как семейство? — спросил я, не будучи при этом уверенным, что таковое существует.
— У всех все нормально, — ответила она. Так что и этим вопросом я ничего не добился. Она же продолжила: — А как Луиза?
— Живет не тужит, — сказал я. И подумал: ага, значит, она знакома с моей женой. Впрочем, вовсе и не обязательно. Большинство американок превосходно помнят, как зовут жен их знакомых мужчин. Приходится, ничего не поделаешь: поскольку в соответствующих нью-йоркских кругах жен меняют куда как часто, держать все эти имена в памяти — задачка посложнее кроссворда в «Таймс».
Перекрывая стоящий в зале гомон, я решительно спросил:
— Давно были в Лондоне?
Отчаянный по смелости вопрос, ведь она могла вообще ни разу не пересекать Атлантику.
— После того нашего завтрака — всего лишь раз. — Она посмотрела на меня и усмехнулась. И, откусив порядочный кусок от сосиски на шпажке, сказала: — Такое ощущение, будто вы меня и не помните.
Я улыбнулся в ответ:
— Глупости, Сьюзен! Разве такое забудешь?
Она тоже улыбнулась.
Сказать честно, я вспомнил имя белого ферзя буквально в последнюю секунду. Но если ее саму я припоминал все еще неотчетливо, то уж наш завтрак мне не забыть никогда.
Совсем недавно вышла моя первая книга, и доброжелательные отзывы критиков по обе стороны Атлантического океана были многочисленны, чего нельзя было, впрочем, сказать о чеках от издателей. Мой литературный агент частенько говаривал, что если я хочу зарабатывать как следует, то мне не следует много писать. Тем самым он ставил меня перед непростым выбором: если не писать, то как же я смогу преуспеть?
Именно тогда вот эта дама, столь живо беседующая сейчас со мной, как бы не замечая моего сдержанного отношения, позвонила мне из Нью-Йорка и обрушила на меня ливень самых щедрых похвал моему роману.
Вряд ли найдется автор, который не обрадовался бы такому звонку — впрочем, бывали и звонки, вызывавшие куда менее восторженные чувства: взять хотя бы ту одиннадцатилетнюю девицу, которая позвонила мне за мой счет из Калифорнии для того только, чтобы сообщить о замеченной ею на сорок седьмой странице книги орфографической ошибке и пообещать, что перезвонит, если обнаружит еще одну. Моя заокеанская поклонница могла бы закончить поток похвал простым «до свидания», не назови она свою фамилию. Это оказалась одна из тех фамилий, которую достаточно только упомянуть, чтобы в любой момент получить столик в самом шикарном ресторане или билет на спектакль, куда доступ для простых смертных вроде меня заказан, даже при условии, что я начну хлопотать за месяц до срока. Собственно говоря, столь известной была не она сама, а ее муж, кинорежиссер с мировым именем.
— Когда я буду в Лондоне, — донеслось до меня сквозь треск помех на телефонной линии, — вы обязательно должны позавтракать со мной.
— Нет, — сказал я галантно, — это вы должны будете позавтракать со мною.
— Какая все-таки прелесть эти англичане, — услышал я в ответ.
Я не раз задумывался над тем, сколь часто американка, сказав англичанину подобного рода фразу, ухитряется потом выйти сухой из воды… Как бы то ни было, а все-таки не каждый день нам звонят жены кинорежиссеров — обладателей «Оскара».
— Обещаю, что свяжусь с вами, как только окажусь в Лондоне, — сказала она.
И сдержала свое слово, позвонив мне примерно полгода спустя из своего номера в отеле «Ритц» и сообщив, что с нетерпением ждет нашей встречи.
— Куда же мы пойдем? — спросил я и немедленно прикусил язык, сообразив, да только слишком поздно, что место встречи мне бы лучше было выбирать самому, поскольку в ответ она назвала один из самых шикарных лондонских ресторанов. И добавила беззаботно: «Понедельник, час дня. Я закажу столик — меня там знают». Ладно хоть при этом она не могла увидеть, как вытянулась моя физиономия.
В назначенный день я облачился в свой единственный приличный костюм, надел рубашку, которую приберегал именно для такого случая с прошлого Рождества, и выбрал галстук, который не выглядел так, будто бы им пользовались вместо брючного ремня. Затем я отправился в банк и попросил распечатку своего текущего счета. Кассир вручил мне листок бумаги, общий вид которого был куда более внушительным, чем итоговая сумма. Я внимательно изучал цифры с видом финансиста, обдумывающего важную операцию. Последняя строчка, напечатанная жирным шрифтом, свидетельствовала, что остаток на моем текущем счете составляет 37 фунтов и 63 пенса. Я решил взять наличными 37 фунтов, чтобы, как подобает истинному джентльмену, не превысить остаток счета, поскольку не сомневался, что управляющий моего банка также придерживается этих джентльменских взглядов. И отправился на встречу со своей заокеанской поклонницей.
