Как все люди, самостоятельно пробившие себе дорогу в жизни, они задались целью подрывать, где только возможно, влияние таких учреждений, как церковь св. Асафа. По тем же соображениям оба брата Оверенд поддерживали диссидентскую «Лигу молодежи», второй университет, враждовавший с первым, и т. д. На этом же основании они оказывали всяческую поддержку достопочтенному доктору Тийгу. Настоятель дошел до того, что преподнес братьям экземпляр философской книги «Изложение теории Канта», и оба брата прочли ее целиком в своей конторе, посвятив этому делу утренние часы. Старший, мистер Дик, сказал, что никогда не встречал ничего подобного, а младший, мистер Георг, объявил, что человек, написавший подобную книгу, способен на все.
В общем, было ясно, что отношения между семьей Оверенд и пресвитерианской церковью таковы, что жене Тома Оверенд, урожденной мисс Ферлонг, ничего не оставалось, как сидеть по воскресным дням в церкви св. Осафа.
— Филиппина пишет, — продолжал Ферлонг-старший, — что в силу этих обстоятельств они рады будут сделать какое-либо пожертвование в пользу твоей церкви. Она предлагает преподнести, конечно в виде сюрприза, или новую купель, или резную кафедру, или чек. Она просит не спрашивать тебя прямо, а выведать, что будет тебе приятнее всего.
— О, мне кажется, чек, — сказал настоятель. — На деньги можно, в конце концов, сделать так много…
— Совершенно верно, — подтвердил отец. Он прекрасно знал, что на деньги можно сделать то, чего нельзя сделать с купелью.
— Итак, с этим покончено, — заявил мистер Ферлонг, — а теперь ты, вероятно, хочешь, чтобы я просмотрел твой церковный отчет, прежде чем ты передашь его церковному совету? Верно?
— Да, — ответил настоятель, вытаскивая из кармана пачку голубых и белых бумаг. — Я захватил кое-что с собой. Итоги у нас, кажется, блестящие, но не уверен, что мне удалось продемонстрировать это так ясно, как следовало бы.
Мистер Ферлонг-старший разложил бумаги перед собой на столе и поправил очки. Просмотрев документы, он снисходителъно улыбнулся.
— Боюсь, из тебя никогда не выйдет хороший бухгалтер, Эдуард, — сказал он.
— Я тоже, — ответил настоятель.
— Итоги»— продолжал отец, — подведены тобой неправильно. Здесь, например в приходе, у тебя значится раздача каменного угля бедным, а дальше, в приход же, записана раздача Библий и наград учащимся воскресной школы. На каком основании? Разве ты не понимаешь, мой милый, что все это расход? Когда вы дарите бедным Библии или топливо» они к вам не возвращаются. Это ваш расход. С другой стороны, церковные тарелочные сборы, плата за учение и прочее — чистый ваш доход. Принцип так ясен!
— Кажется, теперь я начинаю понимать, — сказал достопочтенный Эдуард.
— Помни одно: все, что мы даем, не получая обратно, есть расход, а все, что мы берем от других, ничего не давая им взамен, составляет наш приход.
— Да, да, — бормотал настоятель, — теперь я начинаю понимать…
— Ну и прекрасно. Не буду особенно придираться к форме твоего отчета, тем более что результаты вашей деятельности поистине блестящи. Не только уплачены в срок проценты по закладным и долговым обязательствам, но и многие из ваших предприятий дали значительный доход. «Девичье содружество», например, не только окупило себя, но смогло даже часть своих доходов уступить «Мужскому Библиотечному клубу». Великолепно! Значительную сумму из доходов церковной столовой вы, я вижу, перевели на счет настоятельских пикников. Поистине удачно! В этом отношении ваш отчет может послужить образцом для других церквей.
Мистер Ферлонг продолжал штудировать отчет.
— Очень хорошо, прекрасно, — бормотал он. — В итоге годовой доход в несколько тысяч долларов! Блестяще! Теперь возникает вопрос, куда вы намерены девать остатки. Сейчас я говорю с тобой не как секретарь нашей церкви, а как председатель «Общества по распространению книг духовного содержания». Как представитель общества, я уже написал себе письмо как секретарю церкви и получил вполне благоприятный ответ. Конечно, решать будет церковный совет, но позволь мне объяснить суть дела. «Общество по распространению книг духовного содержания» задумало как раз новое издание Библии. Для рынка нынешнее издание слишком тяжело, громоздко; публика наших дней ищет чего-либо более легкого, более портативного. Теперь…
Но что хотел сказать мистер Ферлонг-старший дальше, осталось неизвестным миру, так как в этот момент показался седовласый секретарь, который молча положил перед ним газету, указывая пальцем на заголовок одной из заметок.
Мистер Ферлонг прервал свою речь и пробежал глазами указанный заголовок.
— Какой ужас! — проговорил он.
— В чем дело? Я спросил настоятель.
— Доктора Тийга, — ответил отец, — разбил паралич.
— Какое несчастье! — воскликнул пораженный настоятель, — Но когда? Ведь я видел его еще сегодня утром.
— Это случилось, — сказал отец, глотая заметку, — сегодня утром в университете… в аудитории во время чтения лекции. Какой ужас! Я должен сейчас же повидаться с президентом.
Мистер Ферлонг взялся уже за шляпу и трость, как вдруг кто-то постучал в дверь.
— Доктор Бумер, — с подобающей данному моменту торжественностью произнес старый клерк.
Доктор Бумер вошел, пожал руки присутствующим и сел.
— Вы уже слышали, должно быть, наши печальные вести? — сказал он, подчеркивая слово «наши», так как разговор происходил между президентом университета и почетным казначеем последнего.
— Как это случилось? — спросил мистер Ферлонг.
— Самым неожиданным образом, — ответил президент. — Доктор Тийг только что вошел в аудиторию (было около двенадцати минут одиннадцатого) и собирался начать чтение лекции, как вдруг один из студентов встал со своего места и задал ему вопрос. Это у нас практикуется, — продолжал доктор Бумер, — хотя само собой понятно, что мы не поощряем подобных вещей; должно быть, молодой человек был новичком. Как бы там ни было, он спросил доктора Тийга — по-видимому, совершенно внезапно, — как ему удалось примирить теорию трансцендентального имматериализма с учением грубого морального детерминизма. Доктор Тийг с изумлением взглянул на студента; рот его, как рассказывают студенты, перекосился. Студент повторил свой вопрос, и бедный доктор Тийг упал навзничь, разбитый параличом.
— Он умер? — спросил Ферлонг.
— Нет, — ответил президент, — но мы каждую минуту ждем его смерти. Сейчас у него доктор Слайдер, который делает все, что возможно.
— Во всяком случае, полагаю, что он вряд ли оправится настолько, чтобы быть в состоянии продолжать чтение лекций в университете, — сказал молодой настоятель.
— Вне всякого сомнения, — подтвердил президент.
— Тогда мы должны подумать о его заместителе, — заявил мистер Ферлонг-старший.
— Да, — согласился президент, — нужно будет об этом подумать. В первый момент я так был убит несчастьем, что не смог ничего предпринять. Я успел уведомить по телеграфу об освободившейся вакансии только два или три главных университета и послать несколько объявлений в газеты. Но трудно будет заменить доктора Тийга. — И президент начал произносить хвалебную речь, заранее готовясь, бессознательно конечно, к надгробному слову, которое ему предстояло бы сказать на могиле доктора Тийга,
После некоторой паузы мистер Ферлонг-старший заметил:
— А затем встает вопрос о замещении церковной кафедры.
— Да, — с благоговением сказал доктор Бумер, — и это делает нашу потерю еще более ужасной, просто непоправимой. Уверен, что мы никогда не увидим в церкви св. Осафа другого такого проповедника, как доктор Тийг. Напомните мне, — резко прервал он себя, — чтобы я дал сообщение в газеты о том, что послезавтра служба в церкви будет происходить как обычно и что смерть доктора Тийга ничего не меняет. Я должен сейчас же повидаться кем-нибудь из репортеров.
Сотрудники всех газет в ожидании смерти доктора Тийга спешно принялись за составление некрологов, чтобы быть готовыми, когда это событие последует.
«Смерть доктора Тийга, — писал сотрудник «Финансового подголоска» (пять лет тому назад газета почти открыто требовала его отставки), — непоправимая для нас потеря. Заменить его будет трудно, прямо-таки невозможно. И как философ, и как служитель алтаря он был абсолютно незаменим".
«Без колебания утверждаем, — писал сотрудник трехцентовой утренней газеты «Плуториан тайме», — что смерть Тийга отзовется в Европе так же, как в Америке. В Германии известие о том, что рука, начертавшая «Краткое изложение философской теории Канта», выпустила перо, вызовет чувство горького сожаления. Во Франции…»
Здесь сотрудник остановился, рассудив, что ему еще хватит времени, чтобы решить, с какой стороны смерть доктора Тийга нанесет удар Франции.
