Зашевелились кусты, и со стороны полотна железной дороги они увидели поднимавшегося по склону Павлика.
— Вон, идет птаха вешняя, — грустно улыбнулся Мырло. — Я бы таких без пропуска в рай пускал, потому что их есть царствие небесное. — И, уже обращаясь к Морозову, продолжил: — Молодец, Павлуша, быстро обернулся.
Не откладывая дела в долгий ящик, старый марксист сковырнул с горлышка бутылки золотистую пробку, разлил всем по-честному, граммов по сто.
— Ну, Андрей, за твое воскресение! Ты уж нас извиняй, что «скорую» не вызвали и вообще. Тебе чего: лежишь себе, отдыхаешь, а нас за цугундер и в ментовку, доказывай потом, что это не мы тебя. Ну да кто старое помянет… Будь здоров!
Мырло и Павлик чокнулись с Андреем, разом на выдохе выпили. Андрей поднял свой стакан, аккуратно, тоненькой струйкой, вылил водку на рану. По мере того как граненая посуда пустела, глаза Павлика все больше и больше расширялись.
— Да я тебя за это!.. — Он растопырил пятерню веером, намереваясь двинуть ею в лицо Андрея, но вдруг, как на стену, натолкнулся на его пристальный, холодный взгляд. Неожиданно для себя Морозов смутился. — Я, это, — залепетал он едва ли не заискивающе, — жалко же, не отраву взял, «Кубанскую»… Иван Петрович! — Павлик в растерянности повернулся к Мырло, — я думал, праздник…
— Не страдай, Павлуша, мы ему больше не нальем, — успокоил парня Мырло.
Андрей поставил на землю пустой стакан, поднялся на ноги:
— Все, мужики, похоже, мне пора! Вы тут гужуйтесь, а я погребу…
— Куда, Андрюха, куда собрался-то? — попробовал остановить его Мырло. — Ни дома, ни денег! Павлик классный чердак нашел, не хуже дома отдыха. Тепло, без крыс — там и переночуешь.
Андрей подобрал с земли ватник, ощупал карманы брюк. На свет появилась сложенная в несколько раз десятирублевая купюра и мятая визитная карточка. Он разгладил ее ребром ладони, прочитал: «Дорохов Андрей Сергеевич». Внизу, помельче, стояло — «художник» и одинокий номер, скорее всего, домашнего телефона.
— Вот, а вы говорили! — улыбнулся он. — Теперь у меня есть даже фамилия, и она мне нравится. Позвоню по номеру, может быть, кто-нибудь меня ищет и ждет…
— А может, лучше не звонить? — предположил Мырло. — Зачем? Зачем тебе продолжать старую жизнь, если она привела тебя на помойку? Позвонить всегда успеешь, а вот начать жить с чистого листа — такое не каждому дается. Подумай, судьба предлагает тебе шанс.
— Считаешь?.. — поднял брови Андрей. — А что, в этом что-то есть!
Он похлопал Павлика по плечу, подал руку Мырло. Иван Петрович задержал ее в своей.
— Плохо будет — возвращайся, мы примем. Так и скажешь: «Мужики, с вами мне лучше». Нам с Павликом идти отсюда некуда, да и незачем…
Андрей улыбнулся, не оборачиваясь пошел вдоль бетонных гаражей в ту сторону, откуда едва слышно доносились звуки улицы. Смеркалось. На мосту через железнодорожные пути зажигались фонари. Белыми, разгоравшимися точками они светились на фоне темного неба. Гремевшая в отдалении гроза придвинулась, крупные капли начинавшегося дождя тяжело шлепались о землю, разбивались вдребезги от собственной зрелости. Свет фар вылетавших из-под моста машин дробился, вспыхивая радужными пятнами. Андрей поднял воротник легкой куртки, перекинул через руку старый ватник.
Именно эта ветошь и смягчила удар, который он в первый момент даже не почувствовал. Мгновенная вспышка света сменилась визгом тормозов, после чего Дорохов обнаружил себя сидящим на асфальте непосредственно перед радиатором какого-то диковинного автомобиля. Вокруг, размахивая руками, бегал тощий тип и не переставая орал:
— Бампер помял, гад! Бампер помял! Батон, ты видишь царапину?
Стоявший тут же здоровенный детина принялся внимательно разглядывать никелированные части машины. Какие-то все из себя квадратные парни бежали к ним от второго джипа, на ходу доставали оружие. Андрей поднялся на ноги. Свет мощных фар стоял стеной, резал глаза.
— Вроде бы цел алкаш! — заметил кто-то из телохранителей. — Водярой разит за километр.
— Я не пил, — счел нужным заметить Андрей, хотя дело это никоим образом не меняло. Раздвинув руками парней, он выступил из коридора света на тротуар.
— Чего ж тогда, бухарик, разгуливаешь по проезжей части? — ехидно заметил все тот же голос. Теперь Андрей видел, что он принадлежит тому, кого звали Батоном.
— Да закиньте его в кювет, пусть проспится, — предложил кто-то из телохранителей, но тут задняя дверца джипа медленно открылась и из нее показалось само охраняемое тело. Парни засуетились, обступили хозяина кольцом. Ступая по влажному асфальту лакированными штиблетами, он прыгающей походкой приблизился к Андрею, остановился перед ним, посмотрел вокруг пустыми, белесыми глазами:
— Ну?..
— Семен Аркадьевич! — выступил вперед Батон, считавшийся, видно, местным начальником. — Мы тут алкаша зацепили, но легко, без последствий…
— Не насмерть, что ли? — презрительно выпятил нижнюю губу худосочный мужичонка. — Это я и сам вижу…
Он не спеша достал из кармана пачку дорогих сигарет, едва заметно повернул голову, давая возможность поднести ему зажигалку.
— Угостили бы? — попросил Андрей, но в его тоне просьбы как-то не прозвучало.
— Кури, — Семен Аркадьевич осклабился, раздвинув до невозможности свой похожий на щель почтового ящика рот.
— А мы, что, раньше встречались? — поинтересовался Андрей, вытаскивая пальцами сигарету. — Что-то я не припомню, чтобы пили на брудершафт…
— А ты нахал, — заметил хозяин охраняемого тела, все так же по-лягушачьи улыбаясь.
Из-за его тощей спины начал выдвигаться накаченный, как футбольный мячик, Батон, но легким движением руки Семен Аркадьевич удержал своего опричника.
— Нахал, — заметил он вполголоса, — это не так уж и плохо. Чем занимаешься, когда не пьешь?
Андрей пожал плечами, выпустил струйку дыма:
— Даю людям советы. И тебе могу дать. — Он всмотрелся в землисто-серое лицо мужичонки, в рано полысевший, цвета качественного бетона череп. — Попробуй отпустить усы, нечто среднее между буденновскими и Гитлера, только кончики не подвивай. Очки надень с коричневатыми стеклами, можно без диоптрий — придает значительности и обывателю нравится. Что еще?.. Попробуй носить галстук-бабочку, но обязательно темных тонов. Лучше синюю в белую крапинку, и, вообще, избегай ярких цветов, они твою серую внешность убивают…
— Ну, хватит! — рука Батона жадно потянулась к обидчику хозяина.
На этот раз Семен Аркадьевич даже прикрикнул:
— Уймись, козел! Знаешь, сколько я недавно заплатил имиджмейкеру за эти же советы?
Он повернулся, с любопытством осмотрел Андрея с ног до головы:
— Ты вообще откуда взялся?
— Мать родила, — небрежно заметил Дорохов, — Андреем назвала.
— Это хорошо… — явно думая о чем-то другом, протянул Семен Аркадьевич. — Батон, — обратился он к телохранителю, — деньги есть?
Батон достал из кармана пиджака горсть мятых российских банкнот вперемешку с долларами. Семен Аркадьевич, брезгливо морщась, вытащил из этой кучи несколько бумажек с портретами американских президентов и сунул их Андрею. Потом повернулся и, вихляясь, как на шарнирах, направился к машине. Однако сразу в салон не полез, остановился, держась за дверь.
— В рулетку когда-нибудь играл?
— Не приходилось. По телевизору видел… — неопределенно заметил Андрей.
— Это неважно. Всего тридцать шесть квадратов: на что ставить?
Андрей бросил сигарету на асфальт, раздавил огонек носком ботинка.
— Поставь на семь.
— А еще? — Семен Аркадьевич буравил его маленькими, поросячьими глазками.
— Ну… — Дорохов задумался, какое-то время смотрел себе под ноги. — Попробуй шестнадцать или восемнадцать…
— А еще?
Стоявшие вокруг телохранители напряженно вслушивались.
— А еще, — повторил Андрей, — выпей рюмку водки и поезжай домой отсыпаться.
Ничего больше не сказав, Семен Аркадьевич сел в свой шикарный джип и мягко хлопнул дверью. Кавалькада снялась с места и на большой скорости понеслась к повороту на Беговую улицу. Какое-то время Андрей смотрел на красные огоньки машин, потом повернулся и, слегка прихрамывая, поплелся к станции метро.
В светлом вестибюле было пусто и холодно, за забранным решеткой окошком коротала свою жизнь пожилая кассирша. Одиноко скучавший милиционер внимательно рассмотрел Андрея, сочтя его условно благонадежным, отвернулся и стал столь же тщательно изучать рекламный плакат на белой мраморной стене. Впрочем, сам Андрей не настаивал, чтобы каждый встречный просил у него автограф, и поспешил миновать турникет. Если не считать нескольких типов с усталыми московскими лицами, платформа станции была практически пуста. Маленькая женщина в комбинезоне и огромных, не по размеру бахилах шла за тарахтевшей уборочной машиной. Во всех ее движениях было столько заученного безразличия, что невольно казалось, будто цель ее похода — горизонт. Какие-то странные обрывки мыслей носились в растревоженной голове Дорохова. В них фигурировали слова про страну и народ — их почему-то было жалко, — потом, неведомо откуда, явилось знакомое с детства предчувствие праздника, но тут из черноты тоннеля налетел, светя прожектором, поезд. Двери открылись и Андрей с размаху плюхнулся на потертый дерматин дивана. В следующее мгновение он уже спал глубоким сном праведника. Удивительное дело, собственная судьба не волновала его, как не беспокоил дробный перестук колес. Так, наверное, раскачиваясь в кибитке, спали сотни тысяч русских людей, путешествовавших по бескрайним просторам Российской империи.