Марсель поднялся. Почувствовал, как затекли ноги и руки, сделал несколько шагов, но лучше не стало. Когда в последний раз ему приходилось спать на скамейке?
Скоро надо было ехать. Сначала он думал переночевать здесь, но потом понял, что не хочет, что ни одной лишней секунды не хочет здесь оставаться. Не считая получасового сна на скамейке, он уже двое суток не смыкал глаз, а ведь еще предстоял долгий путь. Марсель направился по улице в ту сторону, где припарковал автомобиль. Влажная блестящая мостовая отливала красным, от воды цвета крови веяло теперь враждебно, мерцали отвесные скалы. Позади остались клумба с орхидеей, двуглавая пальма, в сумерках казавшаяся почти зловещей, мужчина, который спокойно стоял, опираясь о трость, и любовался через очки закатом солнца.
Марсель остановился. Подошел ближе, но его как будто не замечали.
– Господин Валентинов?
Человек перевел на него взгляд и кивнул.
– Я разыскивал вас. Целый день. Собственно не я, а… мой друг. Сегодня после обеда с ним случился инфаркт.
– Доктор Малер, – сказал Валентинов, – я знаю. Я видел. Я сам вызывал «скорую». Вот и на поезд опоздал и… Но теперь это уже не важно.
– Ну и как?
Последние лучи света озарили профессора, выделив его узкий силуэт. Он опустил голову и принялся рассматривать набалдашник трости.
– Что вы имеете в виду?
Что-то в этом человеке, в его взгляде, вызывало у Марселя доверие.
– Он еще мог говорить с вами?
Валентинов посмотрел на трость, словно в ней содержался ответ. Потом покачал головой. Продолговатое насекомое отделилось от пальмы и на несколько секунд зависло в воздухе прямо перед ними.
– Он ведь за тем и приехал сюда, не правда ли?
– Да, – подтвердил Марсель, – за этим.
– Из-за своей теории времени? Второе начало?
– Откуда вам известно?
За их спинами прошла женщина с коляской, из которой доносилось недовольное бурчание. Валентинов с любопытством обернулся.
– Вчера вечером я получил с посыльным записи доктора Малера. К тому же, насколько мне известно, он недавно выступал с докладом. Я был на нем, сидел в последнем ряду, но довольно скоро ушел. Маленький скандал, об этом потом одно время говорили. Некоторые даже с большим воодушевлением.
– Вы знаете его теорию?
– Я просмотрел в поезде его заметки. Необычный почерк, много сокращений, нетрадиционная система записи, и, по правде говоря, освещение было не очень, но… Ах, в общем теория мне знакома.
– И что же?
Валентинов молчал. Несмотря на волнение, Марсель многое замечал: солнце скрылось за горами, на небе вырисовывались темные очертания гор. На дороге гудела машина. Плакал ребенок. В отеле теперь уже горели все окна, весь стеклянный фасад.
– Я не совсем понял ваш вопрос, – сказал Валентинов.
– И что… – голос Марселя хрипел, он откашлялся, – что вы думаете о его теории? Кажется, это несложный вопрос!
– По-моему, – размеренно произнес Валентинов, – сейчас не совсем подходящий момент…
– Прошу вас, ответьте!
– Видите ли, я получаю достаточно много писем подобного рода. И всегда речь идет в них об этой проблеме: о времени, о Втором начале… Каждый раз я просматриваю их, ведь, как знать… Но…
– Но?
Ребенок снова заревел. Со стороны озера подул словно шепотом прохладный ветер.
– К сожалению, – Валентинов покачал головой, – хотя поначалу все представлялось достаточно любопытным, и в какой-то момент я даже был обескуражен… Но в свете сегодняшних обстоятельств лучше бы не говорить. Даже вычисления были неверны. А итог – подогнан! Умствования чистой воды, никакой науки. Ничего существенного.
– Спасибо, – тихо сказал Марсель, – именно это я хотел знать.
На удивление быстрым и грациозным движением Валентинов вскинул трость и показал на небо.
– Смотрите, скоро появятся созвездия, отсюда, сверху, их особенно хорошо наблюдать. Но как вам наверняка известно, это никакие не звездные картинки и ничего общего с нами не имеют. Все здесь… – он описал тростью круг, – не имеет к нам никакого отношения. Но снова и снова находятся люди, не согласные с этим. Им больше нравится, когда их преследуют или на них нападают, а не когда они окружены холодным равнодушным миром. – Он опустил трость. – Но это не означает, что вашему другу не хватает таланта, простите, не хватало. Его теория весьма необычно выстроена, оригинальна до…
– Ну-ну, – твердил Марсель, – хотел бы я, чтобы Давид это слышал. Мы даже разбудили среди ночи вашу экономку, только затем…
– У меня нет экономки. И никогда не было. Знаете, я спрашиваю себя, почему именно Второе начало. Может, и вправду потому, что оно прописывает нам и всем существам на свете смерть. Отменить его было бы… немалой заслугой. Но это невозможно, и не станет возможно никогда. Никогда. И если уж есть в сем мире что-то незыблемое, так это Второе начало, – Валентинов посмотрел на Марселя и слабо улыбнулся, – к сожалению.
– Во всяком случае спасибо, что были со мной откровенны, – сказал Марсель. В стеклах профессорских очков он увидел свое отражение, свою фигуру на фоне залитого светом отеля.
Валентинов склонил голову набок, облокотился на трость и кивнул. Марсель хотел еще что-то сказать, но отвернулся. Перед ним лежала узкая, освещенная несколькими фонарями дорожка. Марсель удалялся, ступая большими шагами, теперь он торопился уйти отсюда. Мимо двуглавой пальмы, вперед к ступенькам. От тропических растений исходил приторный запах.
Марсель остановился. Обернулся. Валентинов все еще стоял на том же месте и был едва различим.
– Он никогда не ошибался в расчетах! – закричал Марсель.
– Не понял?
– Он никогда не просчитывался. Валентинов поднял голову.
– Вы физик?
– Нет. Честно говоря, нет.
Валентинов пожал плечами.
– Тогда вам ничего не остается, как поверить мне на слово.
– У вас еще сохранились его записи?
Валентинов молчал, он как будто на мгновение задумался, потом покачал головой.
– Поймите, если я буду хранить все, что присылают на мое имя,… Меня же все-таки знает пара-тройка человек. Но наверняка остались копии?
– Копий нет, – произнес Марсель.
– Тогда нам не узнать правды. Придется просто поверить мне.
С поверхности озера взлетела птица. Пахло водой и цветами.
– Нам не узнать правды. Но это не означает, что я принял ваши слова за чистую монету.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Валентинов все еще улыбался, а может, это просто так казалось. Марсель повернулся и заспешил прочь. Валентинов смотрел ему вслед, ничего не говоря и не двигаясь, – худощавая фигура между освещенным фасадом здания и черным, чернее ночи, озером, в котором висело отражение месяца над горной грядой.
Марсель поднялся по лестнице на улицу. Конечности по-прежнему болели. Уже зажглись звезды. И там, среди них, виднелся самолет: три двигающиеся мерцающие точки. Воздух был холодный. Мимо прожужжало крупное насекомое, Марсель не мог его разглядеть, так как фонарь был разбит и стояла сплошная темень. Осколки скрипели под ботинками. И над головой нависала обезглавленная мачта.
Марсель ускорил шаг. Впереди показалась гостиница, возле гостиницы – его автомобиль. Надо было торопиться. Предстоял еще долгий путь.
Не о веретене Платона речь;
Кто на себя взвалил крученья бремя?
А то ведь вечность может вдруг истечь,
Размотанным оставив время.
(Перевод Елизаветы Соколовой.)
