— Затем, чтоб были счастливы их дети. Именно в этом заключается честь.
Рыжая помолчала и спросила:
— А у вас есть дети?
— Сын.
— Тогда мне все понятно.
«Что тебе понятно, милая девочка?» — хотел съязвить банкир, но сдержался.
— А у вас? — спросил он.
— Нет.
— Тогда и мне все понятно.
— А ваша жена…
— Я разведен…
— …хорошо: ваша бывшая жена — каково ей было жить с конопляным плантатором? Получать от него деньги, про которые она точно знала, что они добыты нечестно…
Финансист засмеялся.
— А какая ей разница? Она не спрашивала, откуда деньги. А муж ничего не говорил. И совесть его не мучила. Кстати, и теперь не мучает. Он не дружил с законом — но ведь и закон не дружил с ним. Закон не защищал его от убийц. А также от кризисов и дефолтов. Закон всегда был к нему равнодушен… — Знаев резко переложил руль, перестраиваясь в соседнюю полосу; Алиса вздрогнула. — Слушайте, зря вы заговорили про честность. И тем более про жену. Ее нет. И расстались мы вовсе не потому, что ей было наплевать на мои способы заработка.
Сейчас она поинтересуется, почему мы расстались, — с неудовольствием подумал банкир. Рыжая помолчала — ей очень шло, когда она задумывалась над словами собеседника, — и спросила:
— Что за спектакль мы едем смотреть?
— «Лысая певица», — с облегчением ответил Знаев. — Эжен Ионеско. Классик театра абсурда.
— Вам не хватает абсурда?
— Бытового, примитивного — хватает. Не хватает настоящего. Бытовой абсурд раздражает, а настоящий — оздоравливает. Почему-то в нашем сумасшедшем городе даже за настоящим абсурдом — и то приходится идти в театр.
— Сейчас лето, — сказала рыжая. — Насколько я знаю, летом театры уезжают на гастроли.
— Тот, в который мы едем, — совсем маленький театр. Новорожденный. Он еще не дорос до гастролей. Давай на «ты»?
Девушка с золотыми волосами дерзко щелкнула пальцами.
— Ладно.
Едва Знаев вошел — светски поддерживая даму под локоть — в фойе, едва увидел группы обмахивающихся программками театралов, как испытал ощущение свободы. Реальность, с ее деньгами, компьютерами, телефонами, прохиндеями всех мастей, с удовольствием именующими себя хлебным словечком «бизнесмены», отступила; придвинулось, проглянуло в улыбках седеньких билетерш, нечто другое: то ли ненастоящее, то ли, наоборот, самое настоящее.
— Смотри на людей, — посоветовал он Алисе и, пользуясь моментом, прижал девушку плотнее.
— Смотрю, — сразу ответила рыжая. — Хорошие люди. Только вон те двое — очень странные…
— Неофиты. Первый раз пришли. Кстати, пьяные. Но такие тоже нужны. Пусть лучше сидят в театре, чем дома возле телевизора.
— А почему нас пустили без билета?
— Секрет, — сказал банкир. — Пойдем сразу в зал. Я не люблю стоять в фойе. Надо принимать красивые позы, а я не умею.
Зал имел неплохую акустику, но скверную вентиляцию, и к концу первого акта актеры взмокли — и господин Смит, и господин Мартен, и особенно Брандмайор, затянутый, согласно прихоти постановщика, в костюм Супермена; Знаев замечал, как в зал летят капли пота; он смотрел, как игра превращается в труд, чтоб опять обернуться игрой, и так до бесконечности. Публика реагировала сдержанно, но правильно. Все-таки пьеса, представляющая собой изощренную и, с точки зрения банкира, чрезвычайно грустную издевку над мещанами, обывателями, честными бюргерами — одним словом, над человеками посредственными, чья посредственность пожирает и своих хозяев, и самое себя, — смотрелась актуально, если не сказать злободневно. Рыжая, конечно, не все поняла, в двух местах полушепотом издала недоуменные междометия, — очевидно, ожидала громогласных монологов, бурных скандалов, мощной интриги и прочих штук из арсенала традиционной драмы, невесомый финал с клоунадой и танцами ее даже не позабавил. Впрочем, Знаев другого и не ожидал. Сам он не был прожженным интеллектуалом и не хотел этого от своей подруги. Его всегда пугали слишком умные женщины.
Когда отгремели аплодисменты, рыжая не стала спешить: спокойно подождала, пока схлынет толпа, спешащая к выходу, и банкир понял, что ему окончательно повезло.
Возле машины остановились. Алиса задержала взгляд на резиновом кольце в руке спутника.
— Зачем ты все время держишь в руке эту штуку?
— Укрепляю силу кисти.
— Ты спортсмен, да?
— Еще какой. — Знаев энергично потерзал в пальцах свою игрушку. — Хороший бублик, правда? Удобный. Кстати, абсолютно не отнимает времени. Я могу разговаривать, думать, ходить, лежать — и одновременно упражнять мышцы ладони.
— А каким спортом ты занимаешься?
— Штангой. Плаваньем. Бег люблю. Бокс. Пострелять уважаю. На машине погонять. Раньше регби практиковал вместе с друзьями. Во второй линии…
— Ты оригинал, — уважительно, но с легкой усмешливостью сказала рыжая.
— Да, — серьезно согласился банкир. — И ты не представляешь, до какой степени. Поэтому я намерен скармливать тебе себя в гомеопатических дозах. Чтоб не шокировать. Как тебе спектакль?
— Я не все поняла. А вот ты, я заметила, смотрел не отрываясь. Любишь театр?
— Очень, — честно ответил Знаев. — Могу сказать, почему.
— Скажи.
— Это самое хрупкое из искусств. Оно не способно противостоять времени. Писатель может сочинить книгу, которую люди будут читать на протяжении столетий. Художник может написать картину — она останется в веках. А спектакль играется только один раз. Я смотрю на действия актера — и понимаю, что он больше никогда не сыграет именно так, как теперь, в конкретную минуту. Завтра тот же актер произнесет те же реплики, в тех же декорациях — но это будет уже совсем другое представление. Я смотрел «Лысую певицу» восемь раз — и я видел восемь разных вариантов. Один актер сегодня блеснул, другой был не в лучшей форме, третий решил сымпровизировать, четвертый с похмелья путал текст… Я прихожу сюда тренировать внимание. Учиться ценить ускользающее мгновение… Извини, что выражаюсь высокопарно…
— Ничего страшного.
Знаева захлестнуло благодарностью. Он открыл дверь автомобиля и сделал приглашающий жест.
Усевшись, девушка почему-то сделалась печальна.
— Кстати, — сказал банкир, — тот парень, который играл Брандмайора, вчера прошел кастинг, получил хорошую роль в крупном сериале… Через год он станет звездой. Видела, как блестели его глаза?
— Ты с ним знаком?
— Я тут со всеми знаком. Постановка делалась на мои деньги.
— Значит, ты тут спонсор?
— Нет, — вежливо возразил Знаев. — Я не спонсор. Просто дал ребятам денег. Чтоб поддержать… Не надо так на меня смотреть.
— А как я смотрю?
— Ты смотришь с изумлением. Так, словно считала меня жлобом и жадиной, а потом вдруг выяснила, что жлоб и жадина бескорыстно помогает нищим актерам.
Рыжая помедлила и тихо сказала:
— Ты не выглядишь жлобом и жадиной.
— Благодарю, — холодно ответил банкир.
Она сделала некое слабо выраженное движение в его сторону. Впрочем, не завершившееся ничем.
— Ты обиделся?
— Нет.
— Почему ты заговорил про жлобов?
— Я их не люблю.
— Я тоже. Если бы ты был жлобом, я бы не стала с тобой… — Девушка помедлила, отыскивая слово, и подобрала нейтральное, почти подростковое: — Общаться.
— Знаю, — сказал Знаев. — Именно это мне в тебе и нравится. Ты не уважаешь жлобов. И сама не такая. Лишена демонстративного эгоизма…
— Только это?
Ага, — азартно подумал банкир, — появились игривые нотки. Похоже, лед начинает таять. А я уже было решил, что меня ждет фиаско…
Он не любил неприступных женщин.
— Мне, — спокойно ответил он, — многое в тебе нравится, Алиса. В данную минуту мне кажется, что ты состоишь из одних положительных качеств.
— Почему именно в данную минуту?
— Потому что сейчас я переживаю самую лучшую стадию влюбленности. Первую. Я, Алиса, вижу тебя исключительно в розовом цвете.
Внимательно выслушав, рыжая улыбнулась, потом проделала легкий вздох — хотела что-то ответить, но ничего не сказала.
— Говори, что хотела сказать, — не сводя с нее взгляда, немедленно попросил Знаев.
— Нет. Я промолчу.
— Ну и зря. На твоем месте я бы воспользовался моментом и все выяснил. Спросил бы: скажи, дядя, прямо, чего ты добиваешься?
— Я уже спрашивала. Вчера.
— Это было вчера.
— А что с тех пор изменилось?
Банкир развел руками:
— Мои чувства стали глубже.
Ее усмешка была сразу и грустная, и озорная.
— Ладно, я спрошу еще раз. Чего ты добиваешься?
— Тебя. Я хочу твоей любви.
— Много хочешь.
Прозвучало резко, однако Знаев чувствовал, что движется в верном направлении. Коварный, он решил сменить тему:
