Ознакомительная версия.
Никто больше ничего не сказал мне о моей теории. Никто не хвалил и не ругал меня. Но это было не важно: негласно и не сговариваясь, они приняли нас в свои ряды. Я моментально уловил эту перемену во мнении и, уловив, переменился сам. Я простил Липисиновой «юношу», Булгакову – зевоту. В благодарность за признание я готов был примириться со всеми. Даже и с противным человечком, которого Алиса отрекомендовала Виленом Декоктовым. Вилен оказался добрым малым. Вполне милым и даже внимательным, так что Макс, после нескольких минут общения, уже поведал ему и о масонах, и о Майке, и о своей нелепой фантазии во что бы то ни стало вступить в тайное общество. На что Вилен заверил Макса, что фантазия не такая уж и нелепая и что в Москве такое множество всякого рода обществ, что среди них вполне отыщется какое-нибудь тайное. Стоит только поискать получше.
***
Макс был в восторге. Всё ему нравилось: и Вилен, и Липисинова, и то, как я «выступил». Признаюсь, я и сам был доволен собой, а заодно и всем, что вокруг. Да и в самом деле! Всё в этой квартире было просто, легко и непринуждённо. Здесь царила свобода. Но, конечно, совсем не та свобода, о которой говорил я в своей теории. Здесь каждый проводил время так, как это было приятно только ему. Здесь говорили, танцевали, играли на бильярде, пили, закусывали, тренькали на рояле, курили в кухне, целовались, слушали музыку, читали, пели под гитару, даже уединялись в одной из комнат. Здесь царило какое-то лёгкое веселье, здесь каждый делал, что хотел, и никто никому не мешал.
– Вот здесь, в этой, к примеру, комнате можно и партеечку на бильярде, – объяснял Вилен, вызвавшийся показать нам квартиру и познакомить с гостями, – здесь и выпить можно, если охота... Вот тут напитки... Всё сами... всё сами... Кофеёк можно сварить, чаёк...
Он подвёл нас к барной стойке и разлил бутылку минеральной воды в три стакана.
– Пейте... – предложил он и первым взял стакан.
– Спасибо... Большая квартира, – заметил Макс.
– Да-а! Очень большая, – подтвердил Вилен. – Хорошая квартира...
– И гостей много, – Макс оглядел комнату.
– Да-а! Очень много гостей...
– И что... часто здесь собираются? – полюбопытствовал я.
– Не так, чтобы часто... По четвергам.
– И что, каждый четверг так? – удивился я, сам не зная чему.
– Да. Каждый четверг так. По-разному...
– А кто же платит за эти напитки... еду? – не сдавался я.
– А-а-а! – засмеялся Вилен. – Рассудительный молодой человек!.. Первый раз всех угощают... бесплатно... А потом, если остаются, сдают хозяйке деньги ... Кто сколько может... Пейте, пейте!.. Сегодня вас угощают...
В это самое время высокая декольтированная девица возле бильярдного стола с силой толкнула шар кием. Шар отпрыгнул в сторону, ударился о борт зелёного стола, обрушился с грохотом на пол и медленно покатился куда-то в сторону. Вокруг засмеялись. Девица грязно выругалась, мотнула головой, отбросив на спину длинные волосы, и замерла, опершись о кий как о посох.
– Кто это? – фыркнул Макс.
– У-у-у! – засмеялся Вилен, – Это!.. Сиськи и губы силиконовые, а врёт, что настоящие. А у самой мать в Ижевске да ещё две младшие сестры и брат. Лучше б матери помогла, чем сиськи клеить... Бедность страшная!.. Приехала в своё время учиться, жила в общаге... Мать, естественно... Ну, нечем помогать! Пошла жить к одному негру... И ведь не то, чтобы есть нечего было, а так... на помады не хватало. У подружек обновки, а у неё нет ничего... Негр её бил и обновок не покупал, зато, правда, своё давал донашивать. Она его ботинки газетой набьёт и ходит – стиль, мол, такой. И не то, чтоб она босиком, вот как вы, была...хи-хи-хи... а так только... ботиночки, вишь, не модные... И она за модные ботиночки и побои от негра терпела, и от него же четыре аборта за полтора года сделала... А когда негр уезжал, передал её корейцу. С корейцем она недолго прожила и всего-то один аборт... Кореец через полгода передал её японцу. Японец через год передал шведу, а швед – нашему одному журналюге. А журналюга-то оказался карьеристом. И теперь он с президентом за руку здоровается, а она при нём... Про себя думает, что в своё время... это с негром-то... шанс свой не упустила! Теперь даже в церкви... хи-хи-хи... свечечку регулярно ставит!.. Господа Бога благодарит!.. Ха-ха-ха!.. Уверена, что любая девушка на её месте поступила бы также и что жизнь удалась... А вот, вот... на диванчике... Видите двух целующихся... не совсем уже молодых людей? Это наши педики... Они не одни тут такие, но эти самые смелые... Вот этот, что покрупнее... который ближе сюда... рыжий такой... из Министерства культуры, а второй, с кривым ротиком, черномазенький, – из Думы... Тот, что из культуры изменяет депутату с... – и Вилен назвал известную всей стране эстрадную фамилию. – А певец подался в гомосексуалисты не влечения ради, а для скандалу, для известности... А этот, из культуры в своё время из-за карьеры ориентацию сменил... Начальник у него такой был... А этому уж очень продвинуться захотелось, ну так захотелось, что штаны сами собой свалились! Хи-хи-хи... Вот он и стал любовницей у начальника... Но зато и зарплата, и должность – это уж он себе отработал!.. А теперь он совершенно искренно и на полном серьёзе думает, что родился женщиной в мужском теле! Ха-ха-ха!.. А вот... вот... – Вилен кивнул на другой диван, напротив, – вон там, в углу... Молодая, подающая надежды писательница из Хабаровска... Да вы зна-аете!.. Прасковья Копейкина... Описывает свой убогий, но уже достаточно богатый сексуальный опыт, приобретённый в подъездах и на чужих продавленных диванах. Любопытно! Хотя... ничего того, что литературой-то зовётся, здесь нет и не было... Ну это ведь никому и не нужно. Главное, чтобы щекотало, чтобы дух захватывало!.. А mademoiselle Копейкина – потаскуха редкая и водку как матрос хлещет. От этакого у кого хочешь дух захватит. Она, кстати, называет это «приобретать жизненный опыт». Вот приобретает и описывает. И хорошо расходится... Ну... вижу, вижу... Вижу, что утомил... Пойдёмте дальше...
Он нисколько не утомил нас. Про себя я могу сказать, что Вилен разбудил во мне какое-то нездоровое, подлое любопытство. Мне хотелось слушать ещё и ещё. Мне хотелось о каждом услышать такую историю. Но я смолчал. Смолчал и Макс. И мы покорно пошли за Виленом из комнаты.
– А-а-а... собственно, что дальше? Там дискотека, – и Вилен махнул рукой в сторону коридора. – И рассказать-то не о чем! Этих умников вы уж всех знаете, – он указал на Липисинову и Ко, всё ещё заседавших в передней.
– А там? – спросил Макс и ткнул пальцем куда-то в коридор. – Напротив дискотеки?
– А-а-а! – засмеялся Вилен, как давеча. – Лукавый молодой человек!.. В своё время сами узнаете... Всё сами узнаете... А! Вот здесь разве стоит побывать...
И он увлёк нас в соседнюю комнату. Это была библиотека. Стояли белые стеллажи с книгами, белые кожаные кресла и диван, белый кабинетный рояль и белый небольшой письменный стол, похожий на рояль. На инструменте стоял бокал с розовой жидкостью и жёлтой долькой лимона, нанизанной на стеклянный край. Рядом с бокалом валялась какая-то синяя заморская купюра, ещё недавно свёрнутая трубкой, а теперь раскрывшаяся; и тут же над белой гладью рояля высилась, как фурункул, горка белого порошку.
– О-о-о! Здесь интересно... – проговорил Вилен, не шевеля губами. – Здесь интересно...
Он прошёл к инструменту, уселся, отбросил крышку и одним пальцем стал подбирать какую-то мелодию. Мы с Максом, оба в ожидании чего-то интересного, разместились по обе стороны от Вилена.
Комната, в которой мы расположились, оказалась довольно большой, и народу в неё набилось немало. На диване сидел длинноволосый парень с гитарой. Склонившись над грифом, он тихонько наигрывал и напевал какую-то песню. Слева от него сидел такой же длинноволосый парень, по-видимому, очень высокий, к тому же очень худой и давно нечёсаный, производивший впечатление дурнопахнущего. С другой стороны от гитариста на самом краешке дивана примостилась крупная, дородная молодая особа в чёрной коротенькой расклёшенной юбочке, в чёрной рубахе навыпуск и в чёрных тяжёлых ботинках. На лице её ярким пятном выделялись тёмно-коричневые губы. И высокий парень, и девушка тихонько подпевали гитаристу.
Несколько человек, кто с бокалами, кто с рюмками, кто со стаканами, стояли возле стеллажей, говорили о чём-то, пили и по временам взрывались смехом. В стороне от них какой-то молодой человек листал книгу. Ближе всех к нам сидели в креслах две девушки и о чём-то беседовали. Девушки были из породы красавиц: с мускулистыми икрами, накладными ногтями и длинными распущенными волосами.
– Вон, гляньте, – кивнул Вилен в сторону смеющейся компании. – Актрисулю узнаёте?
Я действительно узнал молодую актрису, недавно вышедшую замуж за театрального мэтра – об этом как раз трубили все газеты.
– Влезла в богатый дом и теперь пристроилась по телевизору блины печь! А предшественницу-то едва из петли успели вынуть...Так несчастная старушка теперь – со злости, что ли, – на людях под ручку с солистом поп-группы появляется, а мальчик-то ей во внуки годится. А молодуха направо и налево о любви поёт: как она своего старичка полюбила, да как он её полюбил!.. А из старичка-то уж песок сыплется... А знали б вы, о чём она думает! Мне даже не по себе делается!.. А вон у той толстухи в чёрном... пока ещё толстухи... СПИД. Да, да... имейте в виду...
Ознакомительная версия.
