Да, пишет А.Дунаенко вполне профессионально, не без игровой затейливости, даже изощренности. Но секции «секс ради секса» в организации нашей нет и надежд на ее возникновение не предвидится.
Литконсультант П.Краснов
А. Дунаенко — Н. Корсунову
Уважаемый Николай Фёдорович!
Спасибо, что так оперативно отреагировали на мою просьбу дать оценку книге «На снегу розовый свет…». Вернее, просьба была принять меня в Союз писателей России. Потому что я книгу написал. Ну а Вы, как я думал, прочитав эту книгу, над моими вымыслами слезами умиления обольётесь и, не откладывая дела в долгий ящик, примчитесь ко мне в Слюдяное с фотографом, на белом лимузине, чтобы прямо на месте принять меня в ряды избранных. Чтобы было у меня удостоверение, что я Писатель. А то у нас тут в районе без удостоверения, просто за книжку, никто не верит.
Простите, грешен, я уже представлял себе этот белый лимузин, который задним бампером упирается в магазин, что у нас на одном краю села, а капотом — в мой дом, который стоит на другом конце.
Но — не случилось, не сбылось. Мне не только не нашлось места в калашном ряду Союза писателей России, но незатейливыми своими историями вызвал я у этих писателей гнев и осуждение.
Особенно нового для меня в этих филиппиках не было. Но вот что озадачило: столь щедрый на всяческие отрицательные определения отзыв на книгу написал Ваш, Николай Фёдорович, литконсультант Пётр Краснов. Другой же Ваш консультант, Юрий Плотников, пятнадцать лет назад дал моим рассказам совершенно противоположную оценку. Литконсультант Союза писателей Казахстана Юрий Плотников. В то время в Союзе писателей Казахстана Вы занимали высокую должность и наверняка хорошо его знаете.
Юрий Плотников, собственно, всю эту кашу с книгой и заварил. «Книгу! — стал он кричать, прочитав „Принцессу, дочь короля“ — вам нужно книгу издавать!». Дал почитать мои рассказы сатирику Медведкину (да, да, тому самому, которому путь в литературу открыл великий Райкин). Медведкин хохотал, обещал написать к книге предисловие.
Тут и Вы можете снисходительно улыбнуться, как Вы умеете: смеялись, мол, тёртые литературные волки над мальчишкой из провинции. Ан нет. Рукопись приняли в издательство, присвоили ISBN, поставили в план. Тираж ещё был обозначен какой-то, по нынешним временам, совершенно немыслимый. Потом, как водится, откладывали, переносили издание с квартала на квартал. Потом я забрал у них рукопись, потому что знакомые кооператоры пообещали выпустить книгу в считанные дни у нас, в Актюбинске.
А кооператоры меня обманули.
Так вот что я думаю, Николай Фёдорович. Вот ведь кто-то из Ваших консультантов не прав! Кто-то, мягко говоря, не разбирается в предмете, который ему доверили. Или Юрий Плотников, тот, что был в Алма-Ате, при Союзе писателей. Или — этот, оренбургский, Пётр Краснов, лауреат и дипломант.
Как хотите, а я почему-то больше верю Плотникову.
Получил я рецензию, и будто меня на тридцать лет назад в прошлое вернули.
Тогда тоже, году эдак в семьдесят шестом, устроила мне выволочку консультант из Союза Советских писателей О.Прохорова. Из самой Москвы пришёл пакет с гневными отповедями. Я ещё подумал: их что, этих консультантов, этих советских писателей, где-нибудь злят специально, чтобы они так с людьми разговаривали? Подолгу им кушать не дают? Держат в холодной ослизлой камере, и, может быть, сверху на них писают?..
А ведь я тогда тихий был. Совсем ещё белый и пушистый. Никаких там сексов, развратов и, этой, как там, у Краснова — «заголенки».
Ну, вот пара строчек из того прошлого:
Рассказ «Про Клима»:
«По-видимому, клопы расположились на теле Клима очень аккуратно, так, чтобы никого из них он не мог придавить. Клим не прогонял их. Ему нравилось, когда по утрам они собирались все вместе, единой семьёй и, по-товарищески, стараясь не потеснить соседа и не примять лапки друг другу, размещались на поверхности всего тела Клима. Если Клим спал, они устраивались у него и на веках, но только он просыпался, насекомые тут же, с готовностью, сбегали, разыскивали другие свободные участки тела и рассаживались там…».
В приложении к обязательному пакету ругательств, О. Прохорова сказала, что пишу я не то, что нужно, или, как уже спустя тридцать лет Вы, Николай Фёдорович, ещё раз подтвердили, что «талант я свой направил по ложному пути».
Вот сейчас я понимаю, как ей всё-таки было трудно точнее сформулировать в чём, собственно, заключается моя «неправильность». Образ врага был размыт, неясен. Всеми фибрами О. Прохорова чувствовала, что тут, с этим Дунаенко, что-то нечисто, но обвинить в чём-то конкретно улик явно не хватало.
В этом смысле Вашему Петру Николаевичу повезло, конечно, больше. Я стал писать об отношениях мужчин и женщин. А между ними всегда столько всего происходит, что образ врага — вот он: ну, во-первых, сама Женщина. А с ней — ну, это практически, неизбежно — секс, разврат, ну и, конечно, извращения всякие.
Я, конечно, уже предполагал, что ничего хорошего от Вас не услышу. Вот это: «Хе-хе! Ха! Ха!», ещё не видя самой книги. «Много, мол, вас сейчас развелось… писателей…». А потом, раскрыв наугад: «О! ЧЛЕН! Да я и читать её не буду!». Я тогда подумал: — А вдруг бы пришёл не я, а кто-нибудь другой. И было бы там написано, к примеру: «Но, к счастию, проворный Гавриил, Впился ему в то место роковое (Излишнее почти во всяком бое), В надменный член, которым бес грешил…».
Вот бы не повезло парнишке! Но вслух я начал оправдываться: «Вы посмотрите дальше, там не только, про член, там и про другие… органы…». Не помогло…
Вообще, прочитав Ваши рецензии, Ваш категорический и безоговорочный мне отлуп, как кандидату в члены (фу, ты, слово-то какое поганое! Ещё хуже то, на что оно в своей двусмысленности намекает… Представляю, какое чувство омерзения Вы испытываете, вынужденные прикасаться каждый день к этой гадости) да… в члены Союза писателей России — прочитав, я запутался. Я подумал: про чью это книгу Вы такое написали? Может, Вы чего напутали? Попалась к Вам в руки книга какого-то развратника, маньяка, дыбила, ну, Вы к нему — по всей строгости. А потом, по ошибке, письмецо с такими злыми словами мне и отправили…
Вот я опять рассказы свои просматриваю… «Нелюбимая»… Ну, где же тут секс:
«Выдержанно, я чуть расстегнул мокрую твою блузку, и больше в тот день у нас не было ничего.
И даже потом, когда было, я не любил, не полюбил тебя. Я любил других, а к тебе приходил через годы и месяцы, как будто впереди была целая вечность, и мы не умрём никогда, и в любой момент я могу прийти к тебе, к нелюбимой…»
Вот и всё. Опаснее в этом рассказе мест нет. Если Ваше воображение распалилось только от одного слова «было», то ведь это восприятие Ваше сугубо личное, индивидуальное.
И страшное слово ЧЛЕН, порочащее Вашу действительность, в рассказе ни разу не употреблялось.
А вот сцена из рассказа «Арбуз»:
«Среди лопухов, прямо на песке, острым сучком, я разорвал на куски арбуз, красное, сочное корейское чудо. Это был самый вкусный арбуз в моей жизни. Мы с Алиской окунали лица в хрустящую сахарную мякоть, не прожевав, целовались. Излишки сока текли по Алиске, я их собирал губами — и не было никаких излишков. Я кружил её на руках, я отнёс Алиску к тёплому ручью и там целовал, целовал, целовал. Импортные плавочки совсем растворились в воде, я увлёк Алиску на берег.
Никто не мешал. Ни бабка. Ни мороз. Ни одинокий путник. Я самовыражался, как мог. Даже Алиска мне не мешала. Мне бы остановиться… Забыл, что это мы для них, а не они для нас. Я выпил Алиску залпом…».
Где тут секс, Николай Фёдорович? В слове самовыражался? Выпил?
И где Вы с Петром Николаевичем тут грязь нашли?
Почему-то «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына вспомнился. В советском концлагере показывали для заключённых фильм. То ли «Свадьбу с приданым», то ли «Свинарку с пастухом». Какое-то партийно-целомудренное, идеологически выдержанное, кино. Так вот. После просмотра весь пол в зрительном зале оказался забрызганным спермой.
Никак нельзя предугадать, как твоё слово отзовётся.
А то ещё у кого-то из античных авторов забавный был описан эпизод. Во время всенародного праздника, Дня богини Венеры, решили по традиции, эту самую Венеру, в виде статуи, по улицам пронести. А какой-то шалун, улучив минутку, подобрался к статуе поближе, прильнул к ней и постарался получить своё мужское удовольствие. С одной стороны, его будто бы и понять можно: Венера женщина красивая, всё при ней, да к тому же, ещё и голая. Ну, подумаешь — из мрамора. У каждого свои недостатки.
Оно ведь, не всякому человеку доступно откровение, что изображение обнажённой женщины на картине, высеченное из камня, или же её описание в художественном произведении не обязательно направлено на немедленную мастурбацию. И некому подсказать иному пытливому искусствоведу (восполнить ему пробел в воспитании), что ежели сдержать в себе первый порыв, слегка остыть, охолонуть, то можно в себе и какие-то другие чувства обнаружить…
