Ознакомительная версия.
— Ты почему такая вся вымороченная сидишь, добрая самаритянка Ксения? – услышала она над головой знакомый голос и вздрогнула от неожиданности.
— Ой, здравствуй, Антон… Напугал меня! Задумалась…
— А о чем так грустно задумалась? Проблемы какие? Вид такой, будто тебя побили…И в глазах паника! Может, помощь нужна? Ты говори, если что… Тем более, я Лизавете обещал за тобой присматривать…
— А ты знаешь, Антон, наверное, нужна твоя помощь! Не помощь даже, а совет… Я с Олькой не знаю, что делать…
— Понятно! Можешь не продолжать! Совет так совет – нет проблем! Надаем тебе советов всяческих… Только попозже, ладно? Тороплюсь я сейчас – ждут меня… Приходи ко мне часиков в девять, лады? Обязательно приходи! Буду ждать… И вот еще что – не зови меня Антоном, не люблю! Антон в той моей жизни остался… Трифон я! Запомнила? Трифон!
Он улыбнулся ей ободряюще и быстро пошел в сторону автобусной остановки, озабоченно глядя на дисплей мобильника. Ксюша долго смотрела ему вслед, растерянно моргая глазами и потихоньку успокаиваясь, уговаривала себя: «Ну вот… И хорошо… Он поможет, обязательно поможет… И научит, и подскажет, он умный…» Потом тихо поднялась со скамейки и на ватных ногах отправилась в свой новый дом навстречу Олькиным неприятностям.
— О! Мама! Как классно! Ты совсем, совсем другая стала… Ну отпад, ну полный отпад… — приветствовала ее восхищенно Олька, разглядывая со всех сторон.
— Чего? – удивленно уставилась на нее Ксюша. – А, это ты про одежду… Я и забыла совсем, не до нее стало… Послушай, Оль…
— Что, Сашка успел таки насвистеть, да? Я видела в окно, как он с тобой на скамейке сидел – ручками махал да за голову хватался… Придурок!
— Почему он придурок?
— Да потому! Носится со своей любовью, как дурень с писаной торбой! На фиг она мне сдалась – на хлеб вместо масла ее не намажешь…
— Оль, наверное, это ужасно – то, что ты говоришь… — робко произнесла Ксюша, садясь рядом с ней на самый краешек дивана и осторожно заглядывая в глаза.
— Да ладно, мам, и не начинай даже! Знаю я, что ты мне скажешь… — махнула Олька раздраженно в ее сторону рукой. – Как будто у нас с тобой возможности для этой самой любви имеются! Нет ведь?
— Не понимаю, Оль… Что ты имеешь ввиду?
— А то! Квартира эта разве наша? Нет! Мы тут на птичьих правах живем! А в коммуналку я больше ни за что не вернусь! Да и тебе не захочется после всех испытанных на себе благ, уж поверь мне… Да и бабушка уже не пустит! И что остается? Какой выбор? Куда пойдем? На улицу? Будем ходить и о любви рассуждать? Что такое хорошо и что такое плохо?
— Нет, конечно…
— То–то и оно! И что у нас остается? Одно только и остается– продаться подороже! И не выпучивай на меня свои глаза, ради бога! На тебя–то как раз покупатель вряд ли найдется…
— Оленька, девочка моя, ну что ты говоришь… Лиза ведь сказала, что мы можем жить здесь столько, сколько захотим…
— Да? А на бумажке какой–нибудь она это написала? Это не наше жилье, мама! Понимаешь? Не на–ше! А я хочу свое иметь, собственное, хоть какое! Пусть пять квадратных метров, но мое, понимаешь? И этот толстый черный карлик мне его купит! Обязательно купит…
— Оль, ну как же ты будешь… Ведь не просто же так все… Саша сказал, он старый и страшный…
— Да! Старый и страшный! И что? – уже почти кричала Олька. – А Сашка молодой и красивый! Только нищий совсем!
— Не кричи на меня, Оль… Я и сама не знаю, что тебе сказать!
— Ну, раз не знаешь, так и молчи лучше!
— Ладно… Оль, а он женат? Или нет? Помнишь, ты же хотела раньше за богатого замуж выйти?
— Ой, ну где я тебе возьму богатого и холостого, мамочка? – рассмеялась нервно Олька. – Таких особей, как выяснилось, в природе не водится, в красной книге разве только… Его или с детства на богатой родители женят, или в него обязательно кто–нибудь вцепляется мертвой хваткой – силой отдирать надо… Можно, конечно, попытаться и отодрать, но это уже другая песня, да и рано мне еще, я ж в малолетках пока хожу… Вот погоди, повзрослею немного, и вот тогда – подвиньтесь, тетки, моя очередь придет… А другого выхода у меня нет, мамочка! И у тебя, между прочим, тоже! Я ведь тебя не оставлю – паровозиком за мной пойдешь…Ту–ту–у–у…Чего молчишь–то?
— Я не знаю, что тебе сказать… Прости меня, Олька! Прости… — вдруг расплакалась отчаянно Ксюша, сползая с дивана на пол и крепко прижав ладони к лицу. – Я не знаю, не знаю, что тебе сказать, Олька! Я не знаю, права ты или не права… Наверное, все это ужасно, что ты говоришь, но я не знаю, что тебе сказать и как тебе возразить… Прости меня, ребенок… Виноватая я…
— Мамочка, ну что ты, не плачь… Да все будет хорошо, слышишь? И не такой уж он старый и страшный – мне даже нравится! Ну что ты сама как ребенок прямо… — испуганно принялась успокаивать ее Олька, садясь рядом на ковер и обнимая за худенькие трясущиеся плечи. – И ни в чем ты не виновата! Ну все же хорошо, мам! Живем пока здесь, и слава богу! Ты ж у меня вон в какую красавицу превратилась – я обалдела, когда увидела! Вот и живи теперь красивой! А меня не воспитывай, не надо… Я уже выросла. Я уже такая, какая есть… Ну–ка вставай, покрутись в новом прикиде, как все порядочные тетки делают! Платье – обалдеть! А денег где взяла? Оно ж дорогое, фирменное… У тети Нины заняла, что ли? Колись давай!
— Ай да Олька! Ай да занятная девчонка! – тихонько посмеивался Трифон, слушая ее сбивчивый рассказ. Да тебе ж крупно повезло, дорогая моя Ксения, что у тебя такая дочурка выросла! Чего ты горюешь–то?
— Ну как же… Нехорошо ведь…
— Что? Что нехорошо? Отсутствие лицемерия – это нехорошо? Или стремление таким образом выжить – нехорошо? Да она у тебя молодец–девчонка… И программу–минимум себе разработала, и программу–максимум…
— То есть ты ее, похоже, не осуждаешь?
— Да ни боже мой! Женщина и создана для того, чтоб мужика под себя пристраивать! Брать от него то, что природой положено! Шкуру мамонта, или шубу норковую – без разницы… Природой сразу так было задумано, понимаешь? В этом и есть мудрость, простота и правда жизни, от которой мы убежали, наворотили себе философий всяких…
— Но ведь если берешь, то и отдавать надо!
— Безусловно! Она и собирается отдавать – тело свое, красоту да молодость… Они ей природой как раз для этого и дадены, чтоб отдавать!
— Значит, она права, получается? Цель каждой женщины – отыскать себе добытчика? И все?
— Да, именно добытчика, как бы он ни назывался – мужем там, любовником, папиком, или еще как…
— А мораль? А любовь? Ведь многие влюбляются в таких, которые на добычу как таковую и не способны вовсе!
— Да ради бога! Только при этом природная суть женщины теряется, понимаешь? Изначальное ее предназначение! Когда женщина берет на себя мужскую роль, она за это очень дорого платит! Только не понимает этого, не видит! Цивилизация проклятая всех испортила, все с ног на голову опрокинула! В мое время, например, социум страшно не приветствовал незамужнюю женщину – чуть ли не клеймо изгоя на ней, бедной, ставили. Даже приговорка такая, помню, была… Незамужняя женщина, мол, это деклассированный элемент! И не интересовало никого, есть ли у нее мужчина как таковой. Главное — чтоб муж был! Мне кажется, что отсюда все и пошло. Чтоб не попасть в позорные ряды изгоев, бедные женщины на все готовы были – и на мужские роли, и на терпение окаянное, и на все, что угодно – лишь бы штампик заветный синенький в паспорте получить… Вот поэтому мужиков–добытчиков и не осталось!
— Но ведь есть еще и другой путь…
— Какой?
— Ну, усмирить свои желания, например… Так ли уж и необходима эта самая шкура мамонта, а? Может, и без нее можно прожить? И красоту продавать не надо…
— Так красота–то как раз этой шкуры и требует! – снова громко засмеялся Трифон. – Вот если нету ее совсем – тогда и смиряйся на здоровье, бог тебе в помощь!
— Значит, мне, например, можно и смириться?
— Хм… — озадаченно уставился на Ксюшу Трифон. – Это ты что, кокетничаешь сейчас со мной, что ли?
Я?! Кокетничаю?! – округлила на него глаза Ксюша. – Да ты что! Я и не умею вовсе… И не пробовала даже ни разу – в голову бы такое не пришло…
— Почему?
— Не знаю… Я много чего не умею. Мне иногда кажется, что и не живу, а просто кручусь в колесе, как белка, перебираю суетливо лапками да изнемогаю от напряжения… Хм… Ксюша Белкина – белка…
— То–то я смотрю, ты выморенная какая–то, к земле будто прибитая! И Лизавета мне про тебя что–то подобное говорила… Ты с детства такая, что ли?
— Да не было у меня никакого детства! Так, маета одна…Ты знаешь, я думаю, когда буду старушкой, то обязательно впаду в детство! Буду носить клетчатые юбочки в складочку и прыгать в классики, смешно потряхивая седыми букольками…
— Здорово… — засмеялся Трифон. – А ты не производишь впечатления ограниченного существа, Ксения! Внешне – да, конечно, взгляд у тебя всегда туповато–испуганный, как будто ты от удара уворачиваешься, и суетишься много, лишние движения делаешь… А вот язык у тебя подвешен! Читала много, наверное?
Ознакомительная версия.
