Но что? Может быть, стильную трубку? Но зачем ему трубка? А если понтон защитного цвета?.. Нет, к чему понтон в новой квартире. Может, велосипед… нет, приятнее ходить пешком. Наконец в витрине, наверное, восемнадцатого магазина он увидел невысокого роста мужчину с бородкой, который склонился над часами с кукушкой. Яну тотчас же захотелось иметь такие часы. Он вбежал в магазин и уже через мгновение вышел с упакованными в цветную бумагу часами. Он был безмерно счастлив.
На тротуаре стало еще многолюднее. Протискиваясь через толпу, Ян дошел до пересечения с широкой перегруженной улицей. Машины стояли в огромном заторе, а рыжий потный полицейский носился прямо среди них и отчаянно размахивал руками, пытаясь навести хоть какой-то порядок. Автомобили резко газовали, пытаясь выбраться из пробки, но уже через секунду со скрежетом тормозили. Некоторые водители не выдерживали, зло сигналили, полицейский пытался перекричать царящий кругом шум. Через заставленный машинами пешеходный переход пыталась пробраться хрупкая старушка с сеткой картофеля. В воздухе висел запах гари, посреди улицы с трудом продвигались вперед беспрестанно сигналящие трамваи. Толпа выплескивалась на проезжую часть и в панике шарахалась на тротуар. Полицейский перестал кричать, достал свисток и громко засвистел, но это лишь усугубило хаос. На тротуаре около Яна притормозил большой синий автомобиль, из которого выскочили несколько полицейских в белых фуражках и бросились на помощь коллеге.
Ян вдруг почувствовал усталость. Он повернул обратно и, пробираясь через толпу наступающих людей, направился к своему дому. На Новогродской стало немного свободнее. Ян заметил каменную лавку и присел, чтобы слегка передохнуть. На дымящемся перекрестке, должно быть, что-то случилось — мимо пронеслась карета «скорой помощи» с включенной сиреной, а следом за ней покрашенная в веселый красный цвет пожарная машина. Ян встал и пошел дальше.
Как приятно вернуться домой. Наступает вечер, улицы пустеют, яркими огнями переливаются магазинные вывески, в витринах грустно улыбаются манекены. Ян смотрел на все это из окна своей квартиры как на фильм. А за его спиной кукушка, выскакивавшая из часов, напоминала ему о быстротечности и бесповоротности всего на свете. Но Ян не обращал внимания на монотонные монологи кукушки. Он сел в кресло и прошептал:
— Да здравствует будущее. Да здравствует будущее.
И не заметил, как заснул.
* * *
На следующий день ровно в восемь его разбудил телефонный звонок Помяновича. Редактор сообщил, что должен кое с кем встретиться, и, следовательно, он будет у Яна около девяти. Ян очень обрадовался. Он принял душ, сделал себе завтрак, а потом с кружкой кофе снова уселся у окна. Он смотрел на улицу до тех пор, пока не раздался звонок в дверь. Приехал Помянович.
Редактор работал с самого утра, поэтому он с благодарностью согласился выпить кофе, удобно уселся в кресле и вытянул ноги, насколько это было возможно. Какое-то время он молчал, а потом приступил к объяснениям, какой ему видится роль Яна в предвыборной кампании.
— Начнем с самого простого, но принципиального вопроса, — сказал он. — Кто такой Здислав Мончинский?
— Кажется, председатель какой-то партии.
— Правильно, но речь не об этом, дорогой пан Ян. Скажу больше, это нам знать вовсе не обязательно.
— Почему?
— А с какой радости люди должны голосовать за председателя какой-то партии?
— Верно, — согласился Ян. — Не должны.
— Значит, мы это отбросим. Предположим, что он не является лидером партии.
— Кто же он тогда?
— Вот в этом-то весь вопрос. И я постараюсь вам на него ответить. Здись — друг.
— Чей?
— Ваш.
Ян очень удивился. Он не знал, что у него есть друг, тем более такой, как Здись.
— Он и вправду мой друг?
— Конечно. И что, вы рады?
— Очень рад.
— Вы любите Здися?
— Очень люблю.
— Вот об этом и речь. А теперь подойдите сюда. — Помянович подвел Яна к окну. — Видите всех тех людей на улице?
— Вижу.
— Здись и их друг тоже.
Ян, пораженный, смотрел на улицу.
— Всех?
— Всех до одного.
— Много же у него друзей. — Ян был удивлен и чуть-чуть разочарован.
— Больше, чем вы можете представить, — сказал Помянович. — Но к сожалению, эти люди не знают, что Здись их друг.
— Как же так?
— Это нормально. Вы ведь тоже не знали.
— Действительно.
— Теперь подытожим. Наша работа, дорогой пан Ян, будет заключаться в том, чтобы донести до общественности две вещи. Во-первых: Здись — ваш друг. И во-вторых: да здравствует будущее! Что вы на это скажете?
— Ну… Мне нравится.
— Прекрасно. — Помянович взглянул на часы. — Завтра я ненадолго уеду, прошу вас меня дождаться. Скоро настанут великие дни, дорогой пан Ян, воистину великие.
И с этими словами он ушел.
Ян еще долго стоял у окна и наблюдал за людьми, идущими по улице Кручей. Он был глубоко тронут. Предчувствие его не обмануло, хотя в отделении 3 «Б» никто не знал о том, что вот-вот наступят великие дни, важные события, и он, Ян Август, будет принимать в этом самое непосредственное участие. Разве это не замечательно? Целый день он фантазировал, что будет, когда наконец настанут эти дни, и пришел в такое возбуждение, что смог уснуть лишь около трех утра.
Примерно в половине одиннадцатого утра Яна разбудил звонок в дверь. Он поспешно надел халат и побежал открывать. За дверью стоял незнакомый старичок в длинном плаще и с зонтом под мышкой, несмотря на солнечный день.
— Я Голембиовский, — представился он. — Еварист Голембиовский.
Фамилия ничего не говорила Яну, поэтому он продолжал недоуменно смотреть на старика.
— Разве Помянович не предупредил вас? — спросил Голембиовский.
— К сожалению, нет.
— Что за неорганизованный человек. Но вы все-таки позволите мне войти?
— Конечно, пожалуйста.
Голембиовский повесил на вешалку свой плащ и зонт, вошел в комнату, неодобрительно взглянул на неубранную постель, потом тяжело упал в кресло и недовольно уставился в окно.
— Может, кофе? — спросил Ян, торопливо застилая постель.
— Может быть, — пробурчал старик.
Ароматный горячий напиток немного поправил самочувствие Голембиовского. Он принял кокетливо-поэтическую позу и осведомился:
— Вы действительно не помните ни одной из моих ролей?
— Мне очень жаль, но у меня амнезия, — сказал Ян.
— Ах вот оно что, — обрадовался старичок. — Амнезия! Я об этом не подумал. Это все объясняет.
Ян смотрел на гостя со все большим интересом.
— Вы должны кое-что знать, дорогой пан Ян… ничего, что я так вас называю?
— Прекрасно.
— Так вот, вы должны знать, что я актер. Без ложной скромности скажу — известный актер, а когда-то был очень знаменит.
— Очень приятно.
— Сейчас, надо признать, я играю немного, амплуа ограничилось ролями стариков. Что поделаешь… биология… но когда-то я играл любовников. — Голембиовский улыбнулся, вспоминая давние, прекрасные времена. — К сожалению, ролей стариков в литературе и драматургии ничтожно мало, поэтому я занялся другими делами. Одно из таких дел привело меня к вам.
— Какое же у вас ко мне дело?
— Я должен научить вас говорить.
— Простите, — уточнил Ян. — Но я умею говорить.
— Это вам только кажется. Конечно, в быту вы можете найти общий язык с окружающими людьми, но помимо, простите, болтовни существуют публичные выступления, о чем вы, как я подозреваю, не имеете ни малейшего представления.
— Не имею, — признал Ян.
— Тогда начнем с азов. Скажите мне: что такое слово?
— Слово… — повторил Ян. — Слово оно и есть слово…
— А вот и нет, мой дорогой. Ничего подобного. Вы знаете, как начинается Евангелие от Иоанна?
Ян начал что-то мямлить о том, что ему жаль, но в связи с амнезией и так далее…
— Я так и знал, — обрадовался Голембиовский. — Тогда слушайте. — И, подняв палец, начал цитировать: — «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Что скажете?
Ян молчал.
— Обращаю ваше внимание на то, что «Слово» в этом фрагменте всегда пишется с большой буквы. Лишь два слова написаны здесь с большой буквы: «Слово» и «Бог».
— Простите, — сказал Ян. — Боюсь, для меня это слишком сложно.
— Но вы уяснили, что слово может быть необыкновенным, осмелюсь сказать, — божественным.
— Уяснил.
— Замечательно. Тогда представьте себе зал на двадцать — тридцать тысяч мест. На сцене на небольшом возвышении стоит человек, который должен говорить для десятков тысяч людей. За его спиной расположен большой экран, на котором проецируется его сильно увеличенное изображение. Задача оратора сделать так, чтобы собравшиеся в зале люди думали, чувствовали, делали то, что ему вздумается. Что ему может помочь?
