Испустив последнюю трель, заместитель главного редактора не выдержал, упал в объятия Здебского и разразился рыданиями. Его уложили на топчане рядом с котом и напоили крепким кофе, чтобы успокоился. Придя же наконец в себя, он потащил поэта в кухню и затеял важный разговор.
— Послушай, Юлек, — сказал он. — Я хочу тебе как-нибудь помочь. Ты ведь пропадаешь.
— Точно. Пропадаю, — признался Здебский.
— Приходи ко мне в газету. Официально я не смогу, официально мы с тобой не знакомы, но неофициально, может быть, что-нибудь получится.
— И что я там буду делать? — иронично усмехнулся Здебский. — Заведовать отделом культуры?
— Нет, ты сам знаешь, что это невозможно. Устроишься в отдел городских новостей.
— И что я должен буду делать?
— Ну, например, попадет кто-нибудь под трамвай, напишешь шесть строк. Убьют кого-нибудь — напишешь четверостишие. И так потихоньку у тебя наберется приличное количество стихотворений.
— Не сердись, Юрек, но мне это не очень интересно, — мягко ответил Здебский. — Но я ценю твое доброе ко мне отношение.
— Это же только для начала, Юлек. Потом мы тебя в другое место пристроим. Помнишь Юрчака? Он тебя всегда любил, а теперь он занимает очень высокий пост, очень. Постепенно убедим товарищей в том, что ты наш.
— Проблема в том, что я не ваш, — сказал Здебский.
— А чей же?
— Тех, других. А если серьезно, то я сам по себе. Помянович взял рюмку.
— Скажи мне одну вещь, — тихо сказал он. — Только честно. Как по-твоему: я порядочный человек?
— Ну… раз сидишь здесь… — сказал Здебский. — Это свидетельствует о том, что в тебе… осталась некоторая порядочность, только…
— Только что?
— Я бы так сказал: ты порядочный человек в неприличной ситуации.
— Это хорошо?
— Может, и хорошо, только кому, черт побери, нужна твоя порядочность?
Помянович задумался.
— Мы пойдем, Юлек, — наконец сказал он. — Ане завтра рано надо быть в студии.
Он встал и направился к двери.
Пять минут спустя чета Помяновичей осторожно спускалась по лестнице. Когда они оказались во дворе, заместитель главного редактора остановился.
— Там живет мой друг, — он указал на освещенное окно на третьем этаже. — Мой единственный друг.
— Люди так не живут, — сказала его жена. — Это не люди.
— А кто? — удивился Помянович.
— Никто.
Через мгновение красная «ауди» неслась по Сталевой улице в сторону центра.
В последующие дни и недели Помянович ждал Здебского, хотя и понимал, что Юлек не придет.
Через месяц он перестал ждать, но стал подумывать о том, что неплохо было бы навестить старого друга. Он чувствовал, что не сказал ему что-то важное. К сожалению, жена Помяновича твердо заявила, что ее теперь никакими коврижками не затащишь на Сталевую. Это немного охладило его пыл, но он привык в жизни доводить все дела до конца.
Он уже собирался пойти к другу, как вдруг заболел главный редактор газеты, и Помянович должен был исполнять его обязанности. Работы было невпроворот, какие уж там визиты.
Незаметно пролетело полгода. Помяновича это неприятно поразило. Немного глупо молчать полгода, а потом вдруг заявиться без повода. Раздумья на эту тему заняли у него еще три месяца, а потом и вовсе расхотелось идти к Здебскому. Так друзья расстались навсегда.
На протяжении последующих лет Помяновича преследовал странный рок. Он все время был заместителем и никак не мог стать главным редактором. Ему не раз обещали повышение, уверяли в поддержке, убеждали, что вот-вот, уже скоро — через месяц, полгода, но всегда случался какой-то непредсказуемый поворот, появлялось иное решение, возникала неожиданная директива сверху, назначался кто-нибудь со стороны, и Помянович оставался заместителем. Жена уговаривала его перестать со всеми раскланиваться, пойти в центральный комитет и стукнуть кулаком по столу. Помянович обещал стукнуть, еще как стукнуть, только надо было сначала поразмыслить, как бы это сделать, чтобы достичь цели, поскольку совершать такой поступок без достижения результата не имеет смысла. Жена ворчала, что он растяпа и болван, и будь он таким, как мужья ее подруг с телевидения, то давно бы уже являлся главным редактором. На что Помянович хлопал дверью, бежал в Лазенки, нервно шагал по аллеям и убеждал себя, что он должен наконец стукнуть кулаком, потому что не стукнет в такой ситуации только безумец.
Проходила неделя за неделей, месяц за месяцем. Но в тот момент, когда Помянович уже собирался стукнуть кулаком, в Польше вдруг рухнул коммунизм, а вскоре после этого перестали существовать не только центральный комитет, но и Польская объединенная рабочая партия.
Трудно в это поверить, но Помянович обрадовался. Он не стал вступать в новую партию, которая образовалась на месте старой. Сидел дома и смотрел телевизор.
Он не мог поверить своим глазам. В Польше вдруг появилось множество порядочных людей. Помяновичу всем сердцем хотелось к ним присоединиться, брать с них пример, попрощаться со всем, что было прежде, и просто жить как порядочный человек. Может, даже отыскать Здебского и снова организовать газету «Трансатлантик». Захваченный этой мыслью, он отправился в штаб-квартиру самой приличной из всех новых политических партий. В комнате, увешанной плакатами с портретами самых влиятельных деятелей движения, его принял очень культурный мужчина средних лет, а узнав, что Помянович хочет вступить в ряды их партии, попросил его сесть и написать заявление и краткую автобиографию. Помянович написал все, ничего не упустив. Мужчина взял его биографию, внимательно прочитал и глубоко задумался.
— Да… — сказал он. — Ситуация несколько неловкая.
— Почему? — удивился Помянович.
— Я не понимаю, почему вы хотите вступить в нашу партию, а не в коммунистическую?
— Хочу быть порядочным человеком.
— Гм… прекрасная мысль… Только, знаете, в нашей партии состоят люди, которые являются порядочными, а не те, которые собираются ими стать.
— А желания недостаточно?
— Боюсь, что нет. Я верю в искренность ваших намерений, но прошу понять меня правильно — мы живем во времена острых политических столкновений.
— Поэтому я и хотел бы сделать выбор.
— Превосходно, время требует определиться с выбором. Однако дело в том, что не только человек выбирает партию, но и партия выбирает своих членов.
— Я не подхожу?
— Вы правильно уловили мою мысль. Но прошу вас не огорчаться. Ваша порядочность имеет декларативный характер, она ценна идеями, которые близки одному из нобелевских лауреатов. Вы порядочный человек.
— Понимаю, — сказал Помянович и встал.
— Надеюсь, несмотря на наш разговор, вы останетесь нашим избирателем. А может, как-нибудь потом, когда эмоции, захватившие нас сейчас, не будут иметь значения, мы снова встретимся.
— Наверняка встретимся. — Помянович душевно, крепко пожал руку порядочного человека и едва не выскочил из комнаты.
Он чувствовал себя обиженным, как ребенок, не нашедший под елкой игрушки. Идя по улице, чуть не плакал.
С того дня он впал в состояние оцепенения. Ходил на работу, делал, что следовало, но во время горячих редакционных споров сидел в углу и молчал.
— Заместитель боится, — секретничал курьер с машинисткой. — Я бы на его месте тоже испугался.
В газете появился новый главный редактор, и Помянович перестал быть заместителем. Какое-то время он работал простым журналистом, но при первой же возможности был уволен. Теперь она жили на зарплату Ани, которая отчаянно боролась за место на телевидении. Помяновича охватила апатия. Он сидел и часами слушал музыку. С Анной они почти не разговаривали.
Однажды жена решила прервать молчание. Поставила на стол бутылку хорошего коньяка, а когда они выпили, сказала необыкновенно тепло и сердечно:
— Я хочу с тобой развестись, Юрек.
— Почему? — удивился Помянович.
— По многим причинам. Во-первых, ты все время молчишь, мы перестали общаться. О других вещах мне даже не хочется говорить.
— Это правда, — согласился Помянович.
— Во-вторых, ты стар для меня. Ты тянешь меня ко дну, а я еще молода и прекрасна и хочу жить.
— Правда, — снова сказал Помянович. — Я для тебя стар.
— В-третьих, ты стал для меня обузой, я не могу тебя тянуть.
— Да, я обуза, — признал Помянович.
— И наконец — самое главное. Я тебя уже давно не люблю.
— И я тебя не люблю, — Помянович улыбнулся, сам не зная чему.
— Значит, ты согласен, Юрек, что ситуация требует радикальных изменений?
— Согласен.
— Я не воспользуюсь твоей депрессией. Оставляю тебе квартиру, забираю «ауди». Ты не против?
— Не против.
— Прекрасно. Желаю тебе всего самого наилучшего.
Очаровательная женщина, которой он так гордился, приблизилась к нему и в последний раз поцеловала.
