Здебский взял бутылку и осушил ее до дна.
— Может, и не знаю, — кивнул он. — Но если в этом заключается знание, то я предпочитаю не знать. Лучше ни бельмеса не смыслить.
Он с размаху бросил бутылку, встал и исчез в кустах сирени.
Помянович еще долго сидел в одиночестве на скамейке. Лишь когда на небе заблестели первые звезды, он встал и, бережно неся свои моральные принципы, поплелся домой.
Решение Помяновича на первый взгляд ничего не изменило, но на самом деле изменило многое. Прежде всего в «Трансатлантике» откуда ни возьмись стали появляться деньги. Увеличился тираж, объем газеты, даже стали платить гонорары.
Чем богаче становилась газета, тем меньше можно было сказать на ее страницах. Каждую минуту Помяновичу звонили товарищи из разных инстанций и что-то деликатно ему внушали. И всякий раз это была рекомендация, которой нельзя было пренебречь.
В редакции появились новые люди, лет тридцати и даже старше. Все они давно закончили вузы, все до одного были партийные и имели различные связи в учебных заведениях, районных и бог знает еще каких органах власти. Здебский перестал появляться в редакции (хотя взамен одной комнаты, которую они занимали раньше, им были выделены три просторных кабинета). Он встречался с Помяновичем в городе, чтобы передать тому материалы для печати. Помянович с грустью наблюдал, как газета, заполненная статьями тридцатилетних, становится все более скучной и невразумительной. Лишь отделу культуры удавалось держаться на уровне. Иногда.
А в то время, когда Помянович искал и хранил свои моральные принципы, а затем пытался приспособиться к новой ситуации, Юрчак поднимался вверх по карьерной лестнице. Словно подхваченный смерчем, он перемещался из одного кабинета в другой, занимал все более просторные помещения во все более престижных местах. Ему удалось, как тогда говорили, «прицепиться» к одному деятелю, который стремительно шел в гору. Того звали Здислав Мончинский.
Однажды, после очередного повышения и получения новой должности в партийной иерархии, Юрчак вызвал к себе Помяновича. Редактор был настроен позитивно и не предполагал ничего дурного. Когда после долгого ожидания он был приглашен в кабинет, кроме Юрчака он застал там незнакомца, энергичного, аккуратно подстриженного, но с виду угрюмого. Без долгих вступлений Юрчак представил мужчин.
— Это и есть товарищ Помянович. А это товарищ Кубелик из службы госбезопасности.
— Из службы… — повторил удивленный Помянович, но опомнился и немедленно умолк. Что, черт побери, службе госбезопасности было от него нужно?
— Садитесь, товарищ Помянович, — предложил Кубелик, словно это был его кабинет. — Как поживает ваша газета?
— Нормально. Развиваемся.
— Да, читаю, читаю… — Кубелик дружески хлопнул его по плечу. — По долгу службы положено, но в действительности читаю по зову сердца.
— Товарищ Кубелик — ответственный за студенческую прессу, — поспешно пояснил Юрчак.
— Только вот одна вещь нас беспокоит, товарищ Помянович, — продолжал эсбэшник. — А именно: отдел культуры.
— Его весьма хвалят, — осмелился заметить Помянович.
— Прекрасно. Интересные мысли. Новые формы. Но дело не в форме, а в содержании. Я прав?
— Конечно, — согласился Помянович. — Но я на все обращаю самое пристальное внимание. К тому же у товарищей цензоров тоже не возникает возражений.
— Может быть, и не возникает… — сказал эсбэшник. — Однако есть во всем этом что-то неуловимое, как бы это сказать… не наше…
— Не понимаю…
— Ну, не будем ходить вокруг да около. Независимо от того, что вы там публикуете, скажу прямо — не нравится нам этот ваш Здебский.
Помянович не знал, что ответить.
— Он очень способный, — быстро нашелся Юрчак.
— Тем хуже, товарищ. Тем хуже. Способный, но он наш враг.
— Я бы не сказал, что он враг… — несмело возразил Помянович.
— Вы с ним водку пьете?
— В последнее время нет.
— А у нас есть сведения от тех, с кем он пил. И не только пил. Они его записали. Знаете, что ваш Здебский говорит о Польской народной республике?
— Что касается наших с ним разговоров…
— Ну конечно, с вами он сама невинность. Хитрец? Но мы его раскусили. Одним словом, этому подлецу не место в нашей газете.
Помянович вопросительно взглянул на Юрчака. Неужели «Трансатлантик» — газета службы госбезопасности? Юрчак просматривал разложенные перед ним бумаги, было очевидно, что он не собирался отвечать на вопросы. Эсбэшник тем временем подошел к столу и нажал большую красную кнопку.
— Слушаю… — раздался приятный голос секретарши.
— Вызовите товарища Бабинца.
Дверь открылась, и в кабинет вошел невысокий неприятный блондин. Маленькие хитрые глазки быстро оглядели кабинет и верноподданнически уставились на Кубелика.
— Товариш Бабинец, — сказал эсбэшник, — тоже поэт, но наш, пролетарский. Он член художественного товарищества рабочих, приверженец союза поэтов-студентов и поэтов-рабочих.
Только теперь Помянович вспомнил Бабинца. Тот был мишенью шуток молодых творцов в Варшаве.
— Отныне отделом культуры будет руководить товарищ Бабинец, — заключил эсбэшник.
— Но профиль газеты… — промямлил Помянович. — Профиль, товарищ…
— Капитан… — подсказал Юрчак.
— Товарищ капитан, профиль — вещь важная. Читатель одобрил нашу концепцию. Мы обрели авторитет, и…
— Не несите ахинею, Помянович! — разъярился эсбэшник. — Не существует никакого читателя! Существуем только мы, и вы должны думать, как понравиться нам! Ясно? А этого Здебского чтобы я больше в вашей газете не видел. Никакого стихоплетства! Довольно!
— Простите, товарищ капитан, что я вмешиваюсь не в свое дело, — осторожно вмешался Юрчак. — Лично я за эволюцию.
— А зачем нам какая-то эволюция?
— Партия ценит эволюционный путь.
— Все это современные глупости. Ну да ладно. Принимая во внимание линию партии, я позволю вам немножко эволюции. О чем конкретно идет речь?
— Вот если бы у Здебского была возможность публиковать небольшие фельетоны, скажем, объемом в одну машинописную страницу, в уголке на предпоследней странице.
— Вы тоже за этого Здебского?
— Нет, конечно. Но, полагаю, было бы неплохо его контролировать. Мы даем ему самую малость, зато держим в кулаке. Уж так он никуда от нас не денется.
— И так никуда не денется, — сказал эсбэшник. — Ну да ладно. Нашему строю не повредит какой-то вражеский зародыш.
Приняв решение, собравшиеся разошлись по своим делам.
Кто бы знал, с каким тяжелым сердцем Помянович переступил порог «Харенды», чтобы сообщить Здебскому о его увольнении с поста редактора отдела культуры и назначении на его место Бабинца. К его удивлению, друг принял известие весьма спокойно.
— Может, все к лучшему, — сказал он. — Я и так подумывал, что пора смываться.
— Ты хотел уйти из «Трансатлантика»? Почему?
— Газета никуда не годится, это невооруженным глазом видно.
— Юрчак выбил для тебя фельетон. Небольшое местечко на предпоследней странице.
— Думаешь, я буду писать фельетоны для газеты, в которой отдел культуры возглавляет Бабинец? Ты, должно быть, с ума сошел.
— Зато ты будешь на слуху. Может быть, скоро «Трансатлантик» станет распространяться через киоски.
— А зачем? Мало им макулатуры?
— И тебе не жаль?
— Мне жаль одного, — сказал Здебский. — Если бы я еще немного продержался, возможно, удалось бы узнать, что за мерзавец настучал на меня в службу госбезопасности.
— Это для тебя имеет значение?
— Имеет. У нас собирались одни поэты. Талантливые поэты, некоторые даже очень одаренные, не какой-нибудь там Бабинец. Один из них записал нас на диктофон и побежал в эсбэ. Не думал, что такое возможно.
— Теперь ты об этом знаешь.
— Но не знаю кто.
— Это так важно?
— Важно. Если один раз настучал, то и впредь будет доносить. Теперь даже водку с друзьями не выпьешь… Что ты так на меня уставился? Тебя это не касается.
— Я в партии, и на меня никто не стучит?
— Ерунда. Ты сам знаешь кто.
— Думаешь, Бабинец?
— Я ничего не думаю, дорогой Юрек. Я знаю. Но это знание вовсе не делает меня счастливым. Пока.
Здебский с трудом встал из-за стола и поплелся к выходу. Так из жизни Помяновича ушел его единственный друг.
Три месяца спустя из его жизни исчез и «Трансатлантик». Это случилось до банального просто. Когда однажды утром он вошел в редакцию, то застал там Юрчака, сидевшего в кресле и просматривавшего последний номер газеты.
— Ну что, Юрек… — задорно начал тот. — Пакуем вещички.
— Кто пакует? — побледнел Помянович.
— Ты. Тебя повысили. Надеюсь, не забудешь, кому обязан, а? С тебя бутылка.
