Сердце Лиль сжалось от неведомого страха. Новак был чрезвычайно способным коммерсантом. Живя в Вене, он искусно пользовался положением Австрии, расположенной между Востоком и Западом. Он торговал металлом и цементом, листовой сталью и трубами, электромоторами и токарными станками, торговал с Венгрией и Бельгией, восточными и западными немцами, румынами, французами, русскими, американцами и итальянцами. Он не упускал случая приобрести какой-нибудь замок, лес или поместье, чтобы при первой же благоприятной возможности выгодно сбыть их с рук. Он и сейчас собирался купить у графа замок и с этой целью вел с ним предварительные переговоры.
Лиль не допускала даже мысли, что Новак способен на сомнительные сделки, и она не на шутку испугалась, когда он, саркастически усмехнувшись, мрачно произнес:
— Я получил анонимное письмо, в котором мне угрожают расправой. Как это ни похоже на дешевый детектив, тем не менее это факт.
Он достал бумажник и протянул ей зеленоватый листок. Лиль прочла отпечатанный на машинке текст: «Ты просто сволочь, что требуешь от нас деньги. Предав нас, ты подпишешь себе смертный приговор. Немедленно выезжай в Грац. Если не приедешь до четверга, пеняй на себя».
Лиль недоуменно посмотрела ему в глаза.
— Кто это написал?
— Какая разница? Я связался с этими людьми, я и развяжусь.
Лиль поняла, что сейчас не время заниматься расспросами и что она должна сделать все, что бы ни потребовал Новак. Если она поведет себя с умом и сумеет доказать свою преданность, то одержит важную победу над женщиной в Вене — его женой.
— Да, но сегодня уже четверг! — напомнила Лиль.
— Неважно.
Он протянул ей листок с номером телефона.
— Ступай и позвони в Инсбрук господину Крёберсу. Передай ему от моего имени, что я требую немедленно перевести деньги на мой счет. Я буду ждать не больше двух дней. Впрочем, нет, потребуй, чтобы он завтра же выслал деньги, и передай, что в противном случае я разоблачу всю организацию. Ступай! А я тем временем приведу в порядок некоторые бумаги. Когда вернешься, я расскажу тебе кое-что еще.
— Хорошо.
Новак открыл дверь, которую запер, войдя в номер, выпустил Лиль и снова повернул ключ. Женщина несколько удивилась этому обстоятельству, но не придала ему особого значения. В вестибюле она встретила Губингера и показала ему записку с номером телефона.
— Я немедленно закажу разговор с Инсбруком, — сказал он и направился к телефонной кабине с обитой кожей дверью.
Из бара доносилась музыка. Лиль села в кресло и приготовилась ждать. Она сидела тихо, надеясь, что ее не заметят и не станут надоедать ухаживаниями. Губингер подошел к ней еще раз и спросил, не желает ли она чашечку кофе или что-нибудь еще, но Лиль отрицательно покачала головой; она желала только одного: остаться наедине со своими мыслями. Хотя все, что рассказал ей Новак, и вызывало тревогу, один момент не ускользнул от ее внимания: если до сих пор она была его любовницей, и только, то теперь Новак нуждался в ней, ее помощи. Лиль было двадцать восемь лет, ему — сорок восемь. Он был женат, имел двух детей: двадцатилетнюю дочь и четырнадцатилетнего сына. Жену он, вне всякого сомнения, не любил, но от нелюбви до развода и женитьбы на третьеклассной эстрадной певице Лиль Кардо лежал длинный путь Лиль знала, что она красива и что при разумном образе жизни ее красота не поблекнет еще долгое время. Высокий рост, пропорционально сложенная фигура, прекрасные светлые волосы и жемчужные зубы не могли не привлекать внимания мужчин. Она умела говорить обо всем, о чем принято беседовать в барах: напитках, автомашинах, теннисе и танцах, пела не лучше и не хуже большинства девушек, посвятивших себя ремеслу эстрадной певицы, но большего ей добиться не удалось, и она прекрасно понимала, что не удастся. Единственный реальный шанс добиться положения в обществе — привязать к себе Новака, и наиболее верный путь к этому — быть для него не только любовницей, но и помощником и другом. Так, в размышлениях, пролетели полчаса или три четверти часа.
Наконец Губингер сообщил, что Инсбрук на проводе, и Лиль встала с кресла.
* * *
Марио Феллини вышел из трамвая и направился к большому зданию, в котором размещалась уголовная полиция Милана. С каждым новым шагом в нем росло нетерпение, вызванное желанием поскорее узнать, изменилось ли что-нибудь на работе за четыре недели его отсутствия.
Нет, кажется, ничего не изменилось.
От каменных лестниц по-прежнему веяло холодом, паркет в коридорах снова был натерт той же самой мастикой, запах которой Феллини не выносил, а на углу, откуда начинались кабинеты отдела по расследованию убийств, как обычно в это время, две пожилые дамы из архива поливали на подоконниках цветы. С каждой минутой в душе Феллини росло ощущение того, что он снова дома. Докладывая начальнику отдела о своем возвращении, проходя через кабинеты, в которых сидели его коллеги, пожимая руки, выслушивая шуточки в свой адрес и отшучиваясь в ответ, он все более утверждался в этом чувстве и совсем уверился в нем, когда сел на свой стул и отпер ящики стола. Подошел молодой коллега и, присев на угол стола, спросил:
— Расскажи, как было?
— Великолепно! Перво-наперво тебя кладут в постель и целую неделю кормят манной кашей плюс четыре кусочка белого хлеба на обед. На следующей неделе к обеду добавляют немного картофельного пюре, а еще через неделю кусочек яичницы-болтуньи.
— Как же ты не похудел?
— Я отсыпался за прошлые месяцы. Язва засохла, умерла, словно ее и не было.
Феллини собрался было прочитать им популярную лекцию о причинах и последствиях язвенной болезни, в которой он мог считать себя специалистом, так как твердо решил целую неделю действовать коллегам на нервы, втолковывая им ту истину, что и они в конце концов угодят в больницу, если будут вести такой же образ жизни, какой вел он, но в этот момент раздался телефонный звонок: его срочно вызывал руководитель отдела. Едва Феллини переступил порог кабинета, как тот протянул ему телеграмму.
Феллини пробежал глазами текст: «Докладывает полицейский участок Тауферса. Убийство австрийского туриста Гериберта Новака. Новак заколот в номере гостиницы. Любовница арестована».
— Где находится Тауферс? — спросил он.
— В Верхнем Винчгау, неподалеку от городка Глурнс. Между Эцтальскими Альпами и Ортлерским массивом.
— То есть в непосредственной близости от швейцарской границы. И австрийской тоже. Территория с населением, говорящим на немецком языке.
— Неприятная история, — поморщился руководитель отдела. — Убийство туриста может повредить Италии как политически, так и экономически. Поэтому я бы хотел поручить расследование своему самому опытному криминалисту, то есть вам. Мое напутствие будет довольно кратким, — продолжал он. — Коллеги из Мерана, в ведении которых находится также и Тауферс, услышав о вашем появлении, станут метать громы и молнии. Постарайтесь вести себя как можно дипломатичнее. Пожалуй, на первых порах вам лучше выступить в роли советника. Если они начнут буксовать, вы всегда сможете официально возглавить следствие. Главное, чтобы ни австрийское посольство в Риме, ни консул в Милане не могли упрекнуть нас в халатности.
Полчаса спустя Феллини уже был дома и упаковывал необходимые в дорогу вещи. Часом позже он сидел в машине, увозившей его по широкому шоссе из Милана к северной границе Италии. День был не слишком теплый, такой, какие бывают на стыке зимы и весны. Поля уже освободились от снега, но еще не покрылись свежей зеленью. Облака висели так низко, что ни шофер, ни Феллини долгое время не видели гор. Лишь около Брешии небо снова заголубело и взору открылись величественные Альпы.
— Что ни говори, а Глурнс расположен на высоте девятисот метров над уровнем моря, — заметил Феллини, листая автоатлас, — а Тауферс — и того выше. Сейчас там глубокая зима. Вы бывали в Тауферсе раньше?
Шофер отрицательно покачал головой — он еще никогда не выезжал севернее Мерана.
— Не так давно, — вспомнил Феллини, — несколько сумасшедших взорвали там мачты линии высоковольтных электропередач.
Около Больцано они пообедали в небольшой сельской таверне. Когда они проезжали Меран, уже начинало темнеть, а в Глурнсе, куда они добрались вконец утомленные, их встретила глубокая ночь
В окнах полицейского участка, однако, еще горел свет, и у входа стояло несколько автомашин
— Смерть туриста не дает им покоя, — заметил Феллини.
В первую же минуту Феллини понял, что его приезд никого не обрадовал И не удивительно Впервые у криминалистов Мерана блеснула заманчивая возможность отличиться, попасть на страницы газет и привлечь к себе внимание высокого начальства из Милана, а то и из Рима И вдруг, как назло, появляется этот Феллини
