Она повторила эти же слова несколько раз, по–разному их перетасовывая; он смотрел на нее с открытым ртом, совершенно ошарашенный.
Это, теперь он видел, была Лидия Фергессон.
— Просто стоишь здесь, и все! — кричала она, ее лицо удлинялось, вытягивалось, как бы перестраиваясь изнутри. — Никогда ничего не делаешь в обширном мире, кроме как для себя, ты, эгоистичный, отвратительный тип!
— Что? — сказал он, двинувшись, чтобы закрыть воду.
Лидия указала на мастерскую.
— Его там нет, — сказал Эл. — Целый день не было. Я заглядывал около двух.
Рот у нее раскрылся, и она сказала:
— Он лежал там больной.
О господи, подумал Эл. Вот те на.
— Больной чем? — спросил он. — Может, скажете? — У него самого повысился голос, сделавшись почти таким же пронзительным, как у нее. — Ты, чужестранка истеричная, дура повернутая! — заорал он на нее, стоя так близко, что различал каждую пору на ее коже, каждую складку и морщинку, каждый волосок. Она попятилась, выказывая страх. — Убирайся отсюда! — орал он. — Убирайся с моей стоянки! — Когда она стала отступать, он побежал за ней. — Что с ним случилось? — крикнул он, бросая шланг и хватая ее за рукав. — Говори!
— У него был приступ, — сказала она.
— Где он сейчас?
— Дома. — Голос у нее стал тише, в нем больше не было обвинительных ноток. — Один хороший клиент, у которого есть привязанность к нему и забота, случайно приехал и нашел его сидящим в офисе; он даже не мог позвонить. И он отвез его к доктору, который сделал ему рентген и перевязку.
Испуг Эла несколько уменьшился.
— Вы это так подали, словно он умер. Как будто концы отдал.
Его трясло, а голос звучал неровно.
— До свидания, — сказала Лидия. — Я приехала сюда на такси, чтобы сказать вам, к чему могло бы привести ваше отношение.
— Какое отношение? — Он последовал за ней до края своего участка. Там, на парковочной площадке, стояло такси, новое, желтое и блестящее; его водитель, сидя за рулем, читал газету. — Я сам отвезу вас обратно, — сказал он. — Повидаю его, ладно? Могу я его увидеть, посмотреть, как он там?
— Будете ли вы управлять машиной с осторожностью? — спросила Лидия.
— Конечно, — сказал он, уже направляясь к лучшей своей машине, «Шевроле».
Он открыл дверцу, завел мотор и дал ему набрать обороты, нажав на педаль газа. Потом он подошел к припаркованному такси и заплатил шоферу. Вернувшись, обнаружил, что Лидия уже забралась в «Шевроле» и устроилась на заднем сиденье. Она сидела, уставившись вперед, с ничего не выражающим лицом… нарочно, подумал он, усаживаясь за руль. Заявилась сюда затем лишь, чтобы мне стало плохо, потому что я его не нашел.
Он вел машину, маневрируя в потоке транспорта. Никто из них не раскрывал рта.
Подъехав к их дому на Гроув–стрит, он пошел впереди Лидии, прежде нее поднялся на крыльцо. Но входная дверь была заперта, и ему пришлось ее дожидаться. Как только она отперла дверь, он вошел внутрь.
Там, в гостиной, он и застал старика, который выглядел почти так же, как всегда, за исключением того, что вместо хлопчатого рабочего костюма и башмаков был облачен в голубой банный халат и домашние тапочки. Он сидел посреди кушетки, положив ноги на пуфик, и смотрел телевизор. Телевизор был включен на такую громкость, что его звук наполнял всю комнату. Эл остановился, глядя на старика, но тот его вроде и не замечал.
В конце концов Эл подошел к телевизору и убавил звук. Тогда старик повернул голову и заметил его.
— Что случилось? — спросил Эл.
— Грудь рассек, — сказал старик.
— И все?
— Может, ребро треснуло. Доктор сделал рентген. Перевязал меня.
— Как это произошло?
— Упал, — сказал старик.
— Что, поскользнулся на масле?
— Нет.
Эл ждал.
— Как же тогда? — спросил он наконец.
— На мокрой траве, — сказал старик.
— Черт, где же ты ее нашел, мокрую траву?
— Он был в округе Марин, — из–за его спины сказала Лидия.
— На отдыхе, что ли? — предположил Эл.
— По делам, — сказал старик.
Какое–то время он сидел молча, с мрачным лицом. Ничего больше не говорил. Эл не мог придумать, что сказать; он просто стоял, переводя дух и успокаиваясь. В конце концов, все вроде было не так уж плохо. Очевидно, жена его просто переволновалась.
— Ты в чем–либо нуждаешься, тебе что–нибудь требуется? — спросила Лидия, приближаясь к старику.
— Может, кофе, — сказал старик. — Как насчет чашки кофе? — спросил он у Эла.
— Идет, — сказал Эл.
Лидия исчезла на кухне. Мужчины остались наедине, и оба молчали.
— Как она меня перепугала, — сказал Эл.
Старик ничего не сказал, и выражение его лица нисколько не изменилось.
— Ты ведь неплохо себя чувствуешь, да? — сказал Эл. — Когда думаешь вернуться к работе? Что сказал доктор?
— Он мне позвонит. Когда получит рентгеновский снимок.
Эл кивнул.
— Могу я чем–то помочь? — спросил он вскоре.
— Нет, — сказал старик. — Спасибо.
— Скажем, позвонить каким–нибудь твоим клиентам?
— Нет.
— Ладно, — сказал Эл. — Дай мне знать, если что.
Старик кивнул.
Из кухни донесся отчетливый голос Лидии:
— Мистер Миллер, зайдите сюда на минутку.
Он спустился в прихожую и прошел в кухню.
Лидия, стоя спиной к нему у буфета и готовя кофе, сказала:
— Пожалуйста, теперь, когда вы достаточно долго его видели, покиньте наш дом.
— Послушайте, — сказал Эл, — я проработал с ним немало лет…
Его переполнял гнев, смешанный со всегдашней неприязнью к ней.
— Достаточно долго, — сказала она быстро и четко, командным, едва ли не веселым голосом, отходя, чтобы взять кофейные чашки.
— Что я такое сделал? — спросил он.
Повернувшись к нему, Лидия сказала:
— Несмотря на все, что он говорит, он болен. Он — больной человек.
— Ну да, — сказал Эл.
— Позвольте ему оставаться дома, где ему подобает быть и где он восстанавливает свои силы. Не предъявляйте требований.
— Каких? — спросил он. — Каких требований? Что вы имеете в виду? Чего, по–вашему, я от него добиваюсь, что получаю? Думаете, я всегда прошу его помочь с починкой моих машин? Может, и так.
Он чувствовал и ненависть к ней, и унылость, обычную свою застарелую унылость. Конечно, так оно и было; он действительно использовал старика. И ей он никогда не нравился. Она и сама использовала старика, так что легко могла видеть, что происходит.
— Учтите только, что и я ему помогаю, — сказал он. — Со всякими тяжестями. Вы это учитываете? Лучше бы подумали и об этом.
Она ничего не сказала. Продолжала сновать по кухне, не обращая на него никакого внимания, с застывшей, по обыкновению, улыбкой. Теперь, произнеся слова своей роли, она лишь ждала, чтобы он убрался.
Какое–то время он не двигался с места. Пытался придумать, что еще сказать, но никаких мыслей не появлялось. Ничего не было, кроме переполнявших его чувств. Наконец он повернулся и направился обратно в гостиную. Старик, обнаружил он, опять смотрел телевизор, звук которого оставался приглушенным; старик не отводил глаз от экрана, все его внимание было направлено на водянистые серые очертания.
— Пока, — сказал Эл. — Мне надо ехать.
Старик тут же кивнул. Эл подождал, но тот не говорил. Так что он, сунув руки в карманы, прошел через дом к входной двери.
Минуту спустя он уже был снаружи, на тротуаре, и забирался в «Шевроле».
Не надо было мне уходить, думал он, отъезжая. Надо было остаться там, как–то там зацепиться и спасти его от этой ведьмы. От этой старой гарпии.
Но он не мог придумать никакого предлога, чтобы вернуться, никакого способа представить свое возвращение оправданным.
Черт возьми, я действительно ни на что не гожусь, сказал он себе. Бездельник, просто бездельник. Неудивительно, что я ничего не достиг. Нет у меня ни напора, ни амбиций. Я обречен, и сам это знаю. Для меня просто нет места. Кишка у меня тонка пробить себе место.
Он не стал возвращаться на стоянку; вместо этого, увидев, что уже около пяти, он поехал домой, в свою собственную квартиру в трехэтажном деревянном доме, сером от старости.
Когда он открыл дверь, его встретили звуки и запахи: Джули вернулась раньше него и хлопотала у кухонной плиты, готовя отбивные на ужин. Он вошел и поздоровался с нею.
— Привет, — сказала она. На ней были джинсы и сандалии, и это напомнило ему о том, что сегодня был один из ее нерабочих дней. — Ужин будет готов только через полчаса. Ты сегодня рано.
Он подошел к холодильнику и достал из него бутылку шерри.
— Тебе кто–то звонил, — сказала Джули. — Женщина.
— Назвалась?
— Да, миссис Лейн. Сказала, что ей надо сообщить тебе что–то важное. Что тебе надо обязательно ей перезвонить.
