И, выскочив из очереди за кофе, она заспешила в женский туалет, где заперлась в ближайшей кабинке. Убедившись, что защелка закрыта, Шарлотта присела на крышку унитаза, тяжело дыша и чуть не плача от сознания того, что ей приходится прятаться по туалетам, вдыхая аммиачные пары и прочие ароматы, – и все только для того, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из знакомых. «Господи – Глория!»
Всю остальную часть дня Шарлотта так и провела, опасливо перебираясь из аудитории в аудиторию. Она ужасно хотела знать, что Глория рассказала Люси Пейдж: ведь если Люси Пейдж разболтает Эрике, то Эрика уж непременно все передаст Беверли. Стоило оказаться в ее поле зрения кому-нибудь хоть из случайных знакомых, как у Шарлотты замирало сердце: «А что, если они знают… а если знают, то что именно?…» – И масштабы этого «что именно» все разрастались и разрастались, достигая невероятных размеров, как она ни старалась от них отвлечься. Шарлотта тщетно пыталась убедить себя в том, что она не первая девушка в Дьюпонте, которой воспользовались, а потом бросили. Другое дело, что ни одну девушку в истории Дьюпонта или еще какого-нибудь колледжа не использовали, а потом не отвергли так унизительно, как ее. Ну почему, почему все сложилось именно так? Почему ее сначала затащил в постель, а потом выставил на посмешище не кто-нибудь, а член самого крутого дьюпонтского братства, и не просто «один из братьев», а местная знаменитость, герой «Ночи трахающихся черепов», рыцарь с львиным сердцем, готовый вступить в поединок с кем угодно, даже с таким буйволом, как Мак Болка. И вот эта звезда Дьюпонта, само олицетворение понятия Крутизны, красавец из красавцев… «О, Хойт! Как же ты мог!»
Шарлотта шла по дорожке, пересекая Главный двор, понурив голову, охваченная стыдом, стараясь не смотреть на окружающих. Остановившись на перекрестке дорожек, она заставила себя поднять голову и оглядеться. Вот он, тот самый вид с открытки: огромная, идеально подстриженная лужайка, величественная готическая башня – пейзаж, известный всей стране, наверное, даже всему миру, – символ американского высшего образования высочайшего класса. Вот только… эту идиллию разрушали сновавшие туда-сюда по университетскому двору студенты. Почему-то сегодня Шарлотта обратила внимание не на всех вообще, а на студенток. Вот они – бесконечные хвостики, челочки или гривы распущенных волос, вот они – голые животы между короткими курточками и низко сидящими на бедрах джинсами. Ох уж эти джинсы, обтягивающие тело, как вторая кожа, идеально выношенные – по всей видимости, еще до того, как их надели в первый раз, – не столько прикрывающие наготу, сколько подчеркивающие все формы тела, призывающие обратить внимание на каждую ямочку и выпуклость… Интересно, поступали ли эти девчонки так же, как она? Попадались ли на ту же удочку? Удавалось ли Хойту затащить их в постель? Впрочем, наверняка они потеряли девственность в интимной обстановке, в каком-нибудь укромном, скрытом от посторонних взглядов месте, а не под аккомпанемент и комментарии целой толпы практически незнакомых людей. Ну почему именно он? Почему этот похотливый, сексуально озабоченный самец, явно страдающий синдромом Казановы, оказался для нее тем самым мужчиной? В чем она сама виновата? Может, она прогневала Бога? Того, маминого Бога? Может, дело в том, что она, понимая всю опасность происходящего, продолжала играть с огнем? Шарлотта была в отчаянии. Казалось, что душа и жизнь вот-вот покинут ее тело. Девушка на глазах превращалась в соляной столб, и солнце, вода, ветер могли легко разрушить ее телесную оболочку.
В половине третьего, после окончания занятий, Шарлотта уже успела придумать, куда спрятаться до вечера. Место было выбрано действительно не слишком многолюдное: Музей Дельера, посвященный китайскому и японскому искусству семнадцатого-девятнадцатого веков. Эта небольшая галерея находилась в колледже Лэпхем, но входить туда нужно было с другой стороны, противоположной главному входу в здание. Риск встретить в Музее Дельера кого-нибудь из знакомых практически равнялся нулю. Дальше нужно было дождаться сумерек – а в декабре они наступают уже в половине пятого, и тогда можно будет рискнуть вернуться в Малый двор и засесть в библиотеке в дальнем тихом углу, обложившись книгами и тетрадями, снова превратившись в мисс Шарлотту Библиотечную Крысу, как выразилась Беверли. Беверли… Шарлотта не могла представить, как снова встретится с соседкой. Та ведь опять будет наезжать со своими расспросами… а впрочем, может быть, и не наедет… может быть, она и так уже все знает… ведь если Глория рассказала Люси Пейдж, та, конечно, разболтала Эрике, а Эрика… в общем, по секрету всему свету. Если Беверли уже просветили на ее счет, можно вполне рассчитывать на саркастические комментарии третьего, а может быть, даже второго или первого уровня. Она уж найдет способ дать понять, что в курсе.
Домой в общежитие Эджертон Шарлотта возвращалась, как заправский диверсант: со всеми возможными мерами предосторожности – даже сняв сандалии, чтобы те не шлепали по полу. Для начала она украдкой заглянула в гостиную на первом этаже, чтобы убедиться, что там ее не поджидают Беттина или Мими. Что ж, здесь, внизу, все чисто. Затем лифт. Дверцы открыты, внутри никого. А если подниматься по лестнице, то в результате как раз и возможны непредсказуемые и чаще всего неприятные встречи. В общем, Шарлотта поднялась на свой пятый этаж, так никого и не встретив. В коридор она вступила крадучись и босиком – ни дать ни взять индеец, скрытно пробирающийся к лошадям мимо ковбойских патрулей. Проходя мимо комнаты Беттины, она даже встала на цыпочки – на тот случай, если Беттина, например, лежит на кровати и прислушивается. Она уже миновала опасное место, как вдруг ей в спину, словно метко брошенный нож, вонзилось ее собственное имя – «Шарлотта». Кто-то там, в комнате, говорил о ней. Девушка замерла на месте, глубоко вдохнула раскрытым от испуга ртом – и снова услышала, как у нее колотится сердце. Да они же ее услышат! Собственное дыхание показалось Шарлотте таким громким, что она сжала губы и постаралась дышать только носом.
– Кто бы мог подумать! И это она, наша Шарлотта. – Голос Беттины.
– Вот именно – кто бы мог подумать. – Довольный, даже злорадный голос и ехидный смешок. Это Мими.
– Даже не верится, что она с ним спала! – сказала Беттина.
– И не говори, – согласилась Мими. – Всегда такая правильная. А нам еще вечно… проповеди читала. Что, разве не правда?
– Да уж, что есть, то есть, – ответила Беттина – Любит она не по делу наехать. Ты еще даже на парня посмотреть не успеешь – а она уже тебя в последние шлюхи записывает. Иногда это просто достает.
– Вот и довыпендривалась. Думала – она самая умная? Как же, разбежалась. Надо быть полной дурой, чтобы трахаться с этим долбаным Хойтом Торпом на этом долбаном официальном приеме. – Слова Мими прозвучали вполне убедительно: не зря она все эти месяцы отрабатывала разные варианты «хренопиджина» и училась говорить с презрительной – «уж-мы-то-все-повидали» – интонацией.
– Ясное дело! Нет, он, конечно, парень горячий и спец по женской части, но если ты, твою мать, первый раз собралась потрахаться, то какого хрена отдаваться по этому случаю такому козлу?
Мими засмеялась:
– Нет, это просто полная задница! Ты только представь себе: комната в гостинице, казенная койка, на которой хрен знает кто хрен знает чем занимался, а за дверью – целая очередь парочек, которым приспичило, стоит и ждет, когда помещение освободится. Вот уж повезло Шарлотте: съездила, называется, на официальный прием Сент-Рея.
– Ну, в общем-то, она все-таки не виновата, – сказала Беттина.
– А я и не говорю, что виновата. Соображать просто надо. Если ты в первый раз спишь с мужиком – то продумай хотя бы, как кровать кровью не заляпать! Не дома ведь, в конце концов! А эта Глория… как ее? Да, Глория Барроне, из «Пси-Фи». Так ведь она сама эту кровь видела.
– Как же это получилось-то?
– Как, как! Очень просто: Хойт ей показал!
– Bay! Какой же он все-таки мудак! Нет, ну редкостный ублюдок. Так подожди, может, у нее просто месячные были?
– Ничего подобного. Я слышала… ну, Хойт так Глории рассказывал: у нее это был первый раз, и он сам тоже растерялся. Говорят, злится, что такой облом вышел.
– В каком смысле облом? Получил он свое или нет? – решила уточнить Беттина.
– Да получил, получил, не в том дело. Я имею в виду – ему самому, небось, не очень-то в кайф было. И вообще, я его даже в чем-то понимаю. Тоже мне – первая брачная ночь. Лишать девчонку девственности – это и так для мужика дело серьезное: возни много, а удовольствие ниже среднего. Я думаю, не на это он рассчитывал. Не для того девчонок приглашают на выездной прием.
