Ознакомительная версия.
– Так-то лучше, – сказала она.
Постояла, поглядела на Люду нерадостно.
– Ты не их бойся, Людка, – сказала она, – бездетного конца бойся. Вот тогда конец и тебе, и мне, и матери…
Опять попреки. И после смерти попреки. Вот так всегда с бабушкой – наступит на больную мозоль и стоит, не отступает.
– Сыро тут у вас, холодно. Пойду я, – наконец объявила бабушка, снова передернув плечами. – Да и проход скоро закроется, как соколики эти полетят.
Кряхтя, она шмыгнула в вентиляционное отверстие.
– Бабушка!
Лицо старушки появилось в отверстии. Она мотала головой – слушать ничего не будет, вернулась сказать то, что запамятовала, уходя.
– Телогрейку-то мою не выбрасывай!
Бабушка унеслась прочь.
До Люды еще доносился ее шелестящий старостью голос. Он уходил все дальше, будто осенний листок: «Ишь ты, ироды, смотри, что кругом понаделали. Руки бы им пообрывать. Ишь ты… Ишь… шшш… шшш…»
– Люда!
Люда открыла глаза.
– Что ты там шепчешь? – спросила Марина.
– Да ничего, с щенками разговариваю…
Ничего сверхъестественного не произошло. Сырость, постоянная темнота и просачивающиеся в отверстие миазмы страха способны вызвать галлюцинации. Люда часто думала о бабушке, вот та и явилась.
Дом хорошенько тряхнуло раз. Тряхнуло два. Люда подумала: они похожи на кукол, которых сложили в одну коробку и нещадно трясут. С потолка посыпалась бетонная пыль. Вечер забросил в вентиляционное отверстие клубок свиста, и тот покатился по полу, распутываясь долгой ниткой. Началось…
Когда Люда очнулась от своих видений, Пахрудин уже вышел с кем-то на связь. Он не стал, как обычно, ловить в радиосети птиц. На этот раз он завел разговор с кем-то другим – радиолюбителем, от нечего делать путешествующим по волнам эфира.
– …странный вопрос, Пахрудим – если я правильно произношу ваше имя… – услышала Люда слова черного ящика.
– В конце – Николай, – поправил собеседника Пахрудин.
Важно закинув ногу на ногу, он сидел на кровати. Микрофон держал так, будто собирался в него запеть. И грохот снаружи, и сам подвал существовали отдельно от Пахрудина, а он находился в другом измерении, куда его унесло радиоволной.
– Итак, Пахрудин, могу я задать вам встречный вопрос – «с какой целью интересуетесь»? – спросил ящик.
– Да вот, как вам сказать, – Пахрудин еще выше задрал ногу, – сидим мы тут с супругой, ждем гостей и думаем: что бы такого для них приготовить на ужин… Вот, скажем так, и поинтересовался, что бы нам приготовить, скажем так, из блюд.
Попадая в эфир, Пахрудин всегда избегал разговорных пауз. Они возникали, когда подходящее слово на ум не приходило. Слова не всегда сидят на кончике языка и послушно выскакивают изо рта, стоит захотеть. Пауз Пахрудин боялся, поэтому набрал про запас фразы-затычки – «скажем так», «одним словом» и «как вам сказать». Ими он заполнял все словесные пустоты, и речь его лилась беспрерывно, как когда-то вода из кранта.
– Если позволите, я загляну в поваренную книгу, – сказал ящик.
– Если вам не составит труда, – болтнул ногой Пахрудин.
– Вах… – прошептала Фатима.
Ящик на какое-то время замолчал, только шумели волны, и снова звуками переднего плана для слепых, уже было увлекшихся чужой беседой, стали грохот и свист.
– Позвольте предложить вам следующий рецептик, – голос вернулся.
– Я весь внимание…
– Мясной фарш, двести грамм. У вас есть?
– Фарш… Да как вам сказать… Скажем так, фаршем у нас весь холодильник забит! Одним словом, не устаю супругу ругать – столько добра пропадает. А она все крутит и крутит, крутит и крутит свою мясорубку. Так, значит, берем двести грамм… – Пахрудин снова задрал ногу и хотел ею болтнуть, но получил шлепок от Валентины.
– Не держи так ногу! Черта качаешь – беду накликаешь!
Пахрудин разъединил ноги и сдвинул коленки.
– Да-да, двести грамм, – говорил ящик. – Одну морковку среднюю. Морковка у вас наверняка имеется?
– Морковки у нас – сколько хотите!
– Сельдерей. Есть ли у вас сельдерей?
– Сельдерей? А то как же! Сейчас пойду в огороде надергаю. Скажем так, сельдерей у нас в этом году уродился, можно сказать, заколосился и расцвел пышным цветом. – Пахрудин провел руками в воздухе над головой, изображая пышный цвет, с каким цвел сельдерей.
– Пахрудин, так ведь середина зимы на дворе… Или вы на Багамах живете?
– Не на Багамах, уважаемый, но на югах, на югах… – повторил Пахрудин, смакуя последнее слово, видимо, пришедшееся ему очень по вкусу. – А что там еще в рецептике?
– Полстакана сливок, пол-литра молока и щепотка тертого мускатного ореха.
– Щепотка и всего-то? Ого-го! Да у нас этого мускатного ореха! Мешками! Одним словом, эти мешки нам девать некуда. И я очень рад, что в вашем рецепте, скажем так, присутствует мускатный орех. Одним словом, мы теперь все с мускатным орехом стараемся готовить. А вы – «щепотку»…
– Пахрудин, если память мне не изменяет, мускатный орех произрастает в Западной Индии и на Шри-Ланке. – Ящик взял паузу, из него неслись флюиды сомнения, а Пахрудин их очень хорошо улавливал.
– Селектировали! – гаркнул он. – Скажем так, скрестили с грецким орехом, и теперь он растет у нас на югах! В каждом доме, то есть в каждом дворе у нас теперь по большому дереву-гибриду. Одним словом, местные власти решили провести такую селекционно-озеленительную программу, она даже получила свое, особое название – «Дадим каждому по ореху!». Ха-ха-ха… – захохотал Пахрудин, но ящик шутки не уловил.
– Что вы говорите! – воскликнул ящик. – И как мускат на вкус – не изменился?
– Да как вам сказать, небольшая горчинка появилась, но, одним словом, есть можно. Так… что там еще у вас в рецептике?
– Полкило моцареллы и пятьдесят грамм пармезана… Признайтесь, Пахрудин, этого в вашем холодильнике нет… – Ящик весело подразнил собеседника.
– Эге-ге! Да в моем холодильнике даже устрицы в винном соусе водятся, не то что моцеран!
– Пармезан и моцарелла – сыры итальянские… – Ящик затаил дыхание.
– Надо поискать, может, и найдутся. – Пахрудин почесал тюбетейку. – Уважаемый, а брынзу нельзя ли вместо вашей поцареллы использовать?
Гул нарастал. Несложно было догадаться, что в этот момент над их домом кружат самолеты, оглядывают его с высоты, решая, достоин ли он стать их добычей.
– Я слышу странный шум, – сказал ящик. – Что там у вас происходит?
– Гости! Гости идут! – заорал Пахрудин.
– Видимо, много гостей? – поинтересовался ящик.
– Сто! Сто, так сказать!
Дом подпрыгнул и сдвинулся с места. Казалось, ухнуло и разорвалось не снаружи, а в груди самих людей, подброшенных вверх сетками кроватей. Ящик съехал на пол и зашипел.
– Друг! – завопил Пахрудин, уже лежа в обнимку с ящиком на полу. – Скажи хоть, как это блюдо называется?!
Ящик выплюнул на него шорох, шипение, несколько раз квакнул. Но как только Пахрудин ни тряс его, как ни кричал в микрофон, ящик больше ничего не сообщил. Тогда Пахрудин выдернул из ящика шнур микрофона, на корточках дополз до отверстия, высунул в него голову и закричал в микрофон: «Эй вы! Летите в другое место! Хоть на Багамы! Не до вас сейчас! Надоели! Не видите, люди делом занимаются! Зачем мешаете?! Надоели вы нам!»
То ли там наверху уловили волну Пахрудина, то ли просто уже сделали свое дело, но свист моментально прекратился, а гул унесся по небу вправо – может быть, в сторону Багам.
– Так я и не узнал, как блюдо называется, – негромко проговорил Пахрудин, прислоняясь спиной к стене и утирая тюбетейкой пот со лба. Его черные очки пристально смотрели в никуда..
Спала Люда без снов, а проснувшись, почувствовала во рту странный привкус – горьковатый и едкий. Такой, появляясь по иным утрам, не зависел от съеденного на ночь и всегда был не к добру. Совпадение то или самовнушение, но горечь во рту обещала горечь в событиях начинающегося дня. Дурные предчувствия, с которых началось утро, скоро себя оправдали.
Капля воды не спасла бы их от жажды, но даже ее не оставалось в подвале. И во рту было сухо, слюна не натекала в рот, стоило потянуть ее из-под языка.
Память возвращала Люду в ее квартиру, на кухню, к раковине, где из крана бил напор горячей и холодной воды. Сильная нескончаемая струя. Случалось, Люда открывала кран, чтобы вымыть посуду, уходила в комнату, а вода лилась и лилась. Люда зачем-то даже пыталась подсчитать, сколько ведер воды можно было бы набрать из-под крана за пять минут. Наверное, семь. Весь подвал мог бы пить их ровно семь дней – на день по ведру, если экономить. Положим, если бы каждый пил по стакану три раза в день, ведра бы хватило. От этой совершенно бессмысленной арифметики с воображаемыми ведрами и стаканами ей еще сильнее хотелось пить. В жажде у нее случался припадок суеверия – ей мерещился водный дух, который теперь наказывает ее за то, что лила воду впустую – в пустую мойку, в колено трубы, соединенное с нечистотами подземной канализации. Чистая, прошедшая один круг чистилища – из-под земли на небо, с неба снова на землю, – вода уходила в ржавое колено, неиспачканная остатками с тарелок, уходила без пользы, впустую уходила вода.
Ознакомительная версия.
