«Я попросила у них где-то помыться. Я вполне могу ходить, не совсем ровно, но могу. Коля показал мне этот кран, к которому крепят шланги, когда кто-то сам хочет помыть машину. Я помылась и постирала свои вещи. Пришлось надеть мокрыми, но, наверно, ещё лето – жарко, сохло не очень долго. Сначала они боялись, что я уйду. Куда? Здесь – так здесь, там – так там, мне всё равно. Только мне не нравится в гараже, потому что они здесь очень грязные, эти люди. Сколько времени я здесь провела? Несколько дней, точно. Я к ним почти привыкла. Я сижу на пороге, дышу воздухом. Васька орёт на меня, что ноги мне оторвёт, ну не оторвёт, а… Ладно. Зато Шарван принёс мне этот карандаш. Мимо проезжают машины. Солнечно. Я как-то мельком увидела своё лицо в зеркальце заднего вида одной из машин. Страхолюдье. Всё-таки здорово мне его разбили – так и не знаю, это Шарван был или не он. На всякий случай не спрашиваю. Шарван меня куда-то должен везти. Я не против. Я согласна, о’кей, я хотела бы жить в каком-то определённом месте. На своём месте. Больше всего мне хотелось бы сейчас к родителям, за город. Там сейчас хорошо, в последние тёплые дни. Но не ехать же к ним такой. Да и сколько лет мне, чего мне ждать от них?»
Анна сложила бумажку вдвое – это была этикетка от банки тушёнки – и разорвала: вдоль, потом поперёк. Бросила обрывки перед собой. Ветер трогал их, но поднять не мог. Смотрела, как пыль заметает бумагу. Где-то глухо захаркал двигатель. Лаяли на чужих псы возле охранки. Мимо прошёл человек в спортивном костюме. На Анну мало обращали внимания, считая алкоголичкой.
Вышел Шарван – не успела понять откуда. Как всегда при его появлении, боль в костях и мышцах, с которой Анна освоилась и научилась сосуществовать, была разбужена страхом, доведена до порога. Но что, если страх разозлит его, как, говорят, злит собак? Оставалась неподвижной. Нет, он не обратил внимания на то, что она у порога, так близко к свободе.
– Ты писала стихи? – спросил Шарван, глядя на клочки бумаги. Что-то неестественное было в каждом его движении, как у ненормальных людей.
– Нет.
– Жаль. Говорят, многие женщины пишут стихи, почти все, но я никогда не встречал такой.
Пожала плечами. Он смотрел на неё пристально, отчего начинало тошнить. Даже не на лицо, догадалась она, а на высохшие волосы, прикрывающие глаза.
– Я пришёл предупредить тебя, что мы завтра едем. Машина здесь, через пару гаражей. Если хочешь – сходим, посмотрим.
– Зачем? Я же завтра её увижу.
– Как знаешь.
Она не осталась на пороге, когда Шарван уехал, – его визит сбил постепенно поднимавшуюся уверенность в жизни. Вошла в гараж и сердито прикрикнула на игроков, чтобы они убирали карты. Они как бы не услышали, тогда она закричала.
– Бл… сейчас же, жрать будем!
Они послушались, вышли из-за стола. Анна скинула карты на пол, один пытался что-то завыть, но другие одёрнули его. Игроки нерешительно наклонились к полу – поднимать. Уже не могли разобрать, где чьи карты, испуганно косились на неё. Первый день они лезли щупать её, щекотать и прочее. Но на второй день, когда Анна смогла подняться, она стала наводить свой порядок. Игроки не внушали ей ужаса, как Шарван. Только отвращение. На них ей было плевать, но она не могла есть за грязным столом. Четверо относились к ней с удивлённым уважением, почти как карлики.
Анна протёрла стол мокрой тряпкой, нарезала колбасу и хлеб. Достала вечный бутыль. Ей тоже хотелось.
Ни с того ни с сего она расхохоталась, и игроки посмотрели с беспокойством. Ничего – просто она вспомнила сказку «Белоснежка и семь гномов». Ну четыре гнома.
Долго ели. Потом Анна смотрела из угла, как четверо играют в карты. Вникала в суть игры, ей становилось интересно. Словно знала, чего стоит и к чему ведёт игра. Узнавала в ней пережитые ситуации. Потом потемнело. Ночью она не спала, она вообще немного спала, из боязни, что один из четверых может к ней притронуться. Всю ночь просидела у входа, облокотившись на ржавые ворота, в полудрёме. Около полуночи, кажется, под боком у неё оказалась тёплая собака. Собака тихо дышала.
Из рассветных сумерек выплыл чёрный «Фольксваген».
– Вау, – сказала Анна.
Шарван открыл перед ней дверцу. Она села на мягкое сиденье. Захотелось плакать от того, что телу наконец удобно и хорошо, так удобно и так хорошо! Кто придумывает эти сиденья?! Разбуженная собака смотрела им вслед жёлтыми глазами.
Мелькали белые цифры на воротах гаражей. Анна забыла о Шарване. Она уснула.
Когда проснулась, было светло. Уже покинули город, ехали по трассе. Дорога показалась знакомой, будто где-то её видела. Водитель смотрел вперёд. Она – в сторону, на холмы, поля. Спросила, куда он её везёт.
– Это не так просто сказать. Туда, где тебе будет хорошо. Мне сложно объяснить.
– Наконец-то мне будет хорошо. Я так рада. А объяснить чего не можешь?
– Ты же знаешь – каждый видит по-своему.
– По-своему? Волшебное место, которое каждый видит по-своему. Хорошо. – Сама не знала, шутит или всерьёз. – Я постараюсь для себя придумать, так чтобы было… Всё точно как у Лили. Навечно. И Лиля.
– Что значит придумать? Люди все места видят по-разному. Я там никогда не жил и не могу видеть его как те, кто внутри живёт, и наоборот…
Анна усмехнулась холмам.
– Ну расскажи хотя бы, как ты видишь. Подумай – сейчас приедем, а я совсем не подготовлена.
– Сейчас не приедем. Три-четыре дня как минимум. Бывает дольше, иногда несколько месяцев, но мы с тобой быстро управимся, Анна. Мне кажется. А там… Там просто хорошо. Люди наконец любят друг друга, обращают друг на друга внимание. Там никому не бывает одиноко. Тебе ведь бывало одиноко? От этого ты хотела умереть.
– Я никогда умереть не хотела.
– Странно. Что тогда от тебя русалки хотели? Почему ты здесь?
– Какой вопрос! Я как раз тебя хотела спросить – почему я здесь? А?
– Потому что тебе было одиноко.
– Одиноко? Я бы могла жить дальше одиноко, я прекрасно жила одна у Лили, с карликами!
– Видишь – сама путаешься. То одна, то какая-то Лиля, то карлики. Ты же понимаешь – человек из тех животных, которым необходимы подобные. Вернуться у тебя возможности нет. Ты знала, когда по мосту через реку…
– Только не об этом!
Смотрела на поля… Или не поля – на полном ходу не разглядеть. Что-то серое, возможно, каменистое. Жарко. Открыла окно. Воздух ударил в лицо, отбросил волосы. Шарван пробормотал, что может включить кондиционер, она отрицательно покачала головой. Без большой уверенности. Всё ещё опасалась его, хотя понятно – говорить с ним легко. Можно сказать не то. В разговоре он слишком быстро уходит в оборону. Анна почувствовала капельки пота над верхней губой. Больше к теме не возвращались. Ни к одной. Прошлое и будущее отсоединились от дороги. Вернулось беглое воспоминание об автобусе, в котором ехала к Сергею. Всё те же живые сущности в дороге, передвигались в том же направлении, сливались в одну, делились на семь, на две, на сколько нужно. Людей.
В конце третьего дня пути тонкой полоской у горизонта появилось море, такое же, как в снах Анны. Но оно не нарушало равнодушия. За три дня они не проехали ни один населённый пункт. Всё те же мятые равнины за окошком. Ничего не менялось. По представлениям Анны, за три дня можно было бы доехать до Мурманска или Лиссабона. Но, наверно, они двигались в ином направлении.
– Что, Анюта, останавливаться тебе нужно?
Она оторвала сонный взгляд от моря. Шарван говорил как переодетая Лиля. Или у неё в ушах теперь всегда гудела Лиля.
– Неплохо бы… Только кустов я не вижу.
– Проблема, что ли? Ты – направо, я – налево.
– Ну да.
«Фольксваген» съехал на обочину. Вышла, размяла затёкшие ноги.
– Ну чего стоишь? Иди.
Посмотрела на него, на свои ноги, на траву, чему-то удивляясь.
Вернувшись, предложила:
– Давай уже останавливаться. Покушаем и спать ляжем. Устала я.
– Нет, километров пятьдесят ещё сделаем.
Тёплая трава щекотала щиколотки.
– Садись… Ты чего не пристегнулась?
Хлопок дверцы…Дорога. Сумерки.
– Всё, Шарван. Хватит на сегодня. Ты же вслепую ведёшь.
– Боишься в аварию попасть? Здесь и сталкиваться не с кем.
– Да, боюсь! Ты бы хоть очки надел.
– На дальнее я и так вижу. Ладно, Анюта, хватит. Только с одним условием. Свари сегодня что-нибудь, а? Я на консервы больше смотреть не могу. Там, в багажнике, печка есть и кастрюли. Всё что надо.
Вот те раз, ещё один гном. Вари ему. Она была вполне довольна консервами. Но перечить не стала. Не то чтобы всерьёз его боялась. Просто. Опять в ловушке. Опять двое и больше ничего разумного в мире.
После того как машина стала, шумело в голове. Или этот стрекот и шёпот – сверчки да комары?.. Глотнула горько-сладкого воздуха. Шарван установил портативную печурку, которая минут через пять вывела Анну из себя. Плюнула на всё и сказала Шарвану развести огонь. Он не понял.
