– Никто ничего не увидит, мистер Клеймор! Надеюсь, вы довольны! И ни один человек вообще не услышит Оливера.
Мистер де Трейси молитвенно смотрел на меня:
– Гений. Истинный гений.
– Так устал. О Боже.
– Ивлин, мне кажется, с Нормана хватит...
– Имоджен, дражайшая, милый друг, скрипка цыгана – это важно. Норман, старина, я вынужден снова вас приструнить. Ну! Еще разок. И потом – мило выпьем. Готовы, Оливер, мой мальчик?
– Мне уже кажется, что это место самое очаровательное на всем белом свете.
Выворачивая голову до упора и практически зарыв ухо между струн, я кое-как ухитрялся производить некоторый писк. Другое ухо таким образом успешно улавливало мистера Клеймора. Два комара. Меня уже начинал затягивать феномен этой призрачной игры, но я не успел еще войти во вкус, как мистер Клеймор вытащил из кармана мешочек и высоко подбросил в моем направлении.
– Вам надо ловить это, мальчуган, – сказал мистер де Трейси, и его обычный голос, мягкий и тихий, громом прогудел среди комарья. – Если упустите, ползать придется.
– Да, сэр. Ну как?
– Дивно. Прелестно.
– Я его совершенно не слышала, – кричала мама из глубины зала. – Ни единой ноты!
Мистер Клеймор сверкнул взором во тьму.
– Это интимная сцена, – пропел он. – Вы еще будете говорить, что и меня не слышали!
Мама весело расхохоталась.
– Ну, честно говоря...
– Ивлин, старина! Идея! Мы же его можем испо-о-ользовать! Чтоб оживить ту большую сцену – перед самым Великим Дуэтом! Помните?
– Да-да, старина. Но едва ли он может быть цыганом, верно? То есть во дворце!
Я молча стоял со смычком и скрипкой, покуда решалась моя участь.
– Ведь так и просится! В конце концов, по крайней мере двенадцать пар придворных, лордов и леди, участвовали в первоначальной постановке...
– Это идея, старина, это, бесспорно, идея.
– Он может, например, быть стражником. Встанет по стойке «смирно», обнажит меч. Отсалютует и уйдет.
– Где вы его хотите поставить?
– Здесь? Нет – там! Или в центре, в глубине сцены, против окна?
– Я думаю – справа, на авансцене. Станьте тут, пожалуйста, мальчуган.
– Ивлин, старина, когда я видел в этой роли Айвора, он отпускал придворных жестом – вот так. Но при единственном стражнике я, пожалуй, лучше скажу что-нибудь, верно? Как вы считаете?
– Мы это еще обсудим, Норман. В рабочем порядке. В каком он будет костюме?
– Пусть он будет гвардейцем, – сказала мама. – Он будет дивно выглядеть в шлеме или что там они носят.
– Безусловно, сударыня. Но – увы! Все пять мундиров заняты в хоре. И выстроятся с дамами, ожидая финала.
Мистер де Трейси снова распростер руки, склонил к плечу голову, по очереди нам улыбнулся. И содрогнулся слегка.
– Ничего не попишешь.
Я облегченно вздохнул. Но тут же услышал, как мама спешит через зал к зеленому занавесу.
– Мистер де Трейси, мы что-нибудь безусловно придумаем!
– Мама, мама...
– Ах, сударыня, мы бы и сами рады...
Мистер Клеймор стукнул себя по лбу.
– Идея. Мысль.
– Да, Норман, старина?
– У меня ведь... Я вам показывал заметку о моем Эссексе?
– Показывали, старина.
– Это на Барчестерском карнавале, – сказала Имоджен, несколько оживляясь. – Тысяча лет истории. Норман был изумителен.
– Ну так вот! Я ему это одолжу, и мы сделаем из него бифитера [14].
– Согласен, камзол и лосины – для бифитера в самый раз. Но у него же еще и шляпа, старина.
– У меня есть именно то, что надо, мистер де Трейси. Моя старая черная широкополая шляпа!
– Послушай, мама, по-моему, мне...
– Минуточку, Оливер. Я сегодня же сделаю ей бумажную оторочку и помпончик пришью.
– Прелестно. Великолепно!
Мистер Клеймор барабанил пальцами по столу.
– Может быть, мы это провентилируем в гардеробной?
– Но есть еще и цвет, старина. Бифитер же должен быть красный с черным, правда?
Мистер Клеймор расхохотался.
– Мы, между прочим, в Венгрии. И венгерский стражник вовсе не обязан быть тех же цветов, что английский бифитер, не так ли?
– Обо всем-то вы подумаете, Норман. Хотя – погодите. Он же должен держать алебарду. Эссекс, мне кажется, не носил алебарду?
– Ну конечно же нет, Ивлин, – пропел мистер Клеймор. – Вы просто издеваетесь надо мной! У меня был меч, конь, целый отряд слуг!
Мистер де Трейси туманно ему улыбнулся.
– Семеро моих слуг с покорной готовностью... [15].
– Даже больше. Но – действительно загвоздка. Алебарды у нас нет.
Я начал ненавязчиво ретироваться.
– Значит, ясно. Я только...
– Погодите, Олли. Генри Уильямс. Вот кто нас выручит. Да. Я поговорю с ним по дороге домой. Он нам мигом соорудит алебарду.
– По-моему, – сказала мама из-за зеленого сукна, – по-моему, у бифитера на туфлях тоже помпончики...
– У вас будет картинка, сударыня, я уверен.
– Ах да! – заходясь веселым смехом, вскрикнула мама. – Есть, есть – у Оливера в Детской энциклопедии!
– Мама!!! О Господи...
– Тэк-с, – пропел мистер Клеймор. – Вы можете после обеда взять у меня костюм, Оливер, и заберете алебарду у Генри, как только она будет готова. А теперь разработаем сцену.
Я слез вниз и оставил там свою скрипку, смычок и свой пенс. Хотел пронзить маму свирепым, пасмурным взором, но в зале было слишком темно. Когда я вернулся, мистер Клеймор и Имоджен сидели посреди сцены друг против друга, так задрав головы, будто переглядывались через забор. Мистер де Трейси изучал швабру. Потом подал мне.
– Вот вам алебарда, мальчуган. Справа, на авансцене. И так будете стоять всю последнюю сцену за исключением финала.
– Ивлин, старина, я же должен что-то сказать! Пожалуйста, дайте мне слова!
– А вы не хотели бы ограничиться жестом, как Айвор?
– Ага, знаю, Ивлин! Как там? «Но погодите, ваше королевское высочество, мы не одни...» – Повернулся и выбросил мне в лицо руку.
– Как величаво, дивно, старина. Редкое понимание театра. Айвер [16] сам не придумал бы лучших слов!
– И тут он, конечно, должен отдать честь.
– Интересно, как вы будете отдавать честь алебардой?
– Пусть лучше опустит ее концом к полу. Попробуйте, юный Оливер! Осторожно! Господи! Вы мне чуть глаз не вышибли!
– Я думаю, – не дрогнув коленками, сказал мистер де Трейси, – я думаю, лучше ее не опускать, потому что тогда она пересечет всю сцену. Может быть... позвольте мне, Оливер, мой мальчик. Стойте – вот так. И когда король к вам подходит – так величаво, дивно – и говорит, вы стойте та-ак и делайте та-ак. Да? А далее вы повернетесь и удалитесь – вот тут – и мы еще раз увидим ваш великолепный размашистый шаг, да? Ну, начнем!
– Оставь нас, любезный!
– Ах нет, нет, нет! – крикнула мама, посмеиваясь. – Не может он сказать «любезный»! Король! Бифитеру!
– Какое вы звание предпочли бы, сударыня?
– Может быть, генерал? – Мама еще смеялась. – Чем плохо? А?
– Я не собираюсь называть генералом какого-то мальчишку!
– Он в самом деле для генерала, пожалуй, несколько юн, старина. Оливер, мальчуган. Какое вы предпочли бы звание? Мм?
– Не знаю. Я бы...
– Я назову его – сержант. Вас это устроит, сударыня? Сообщите нам свое мнение!
– Ах, при чем тут я, мистер Клеймор! Мое дело – исключительно музыка. Но если вы меня спрашиваете, мне кажется, уж скорее полковник.
– Полковник! Ха! Это он – полковник?
– Осторожно, Норман, старина.
– Полковник!
– Как насчет майора, старина, мм? Подойдет вам майор, мальчуган?
– Пусть майор, очень хорошо – майор, да, Оливер?
Мистер Клеймор прошел три шага к краю сцены. Уперев в бока кулаки. Бледный, потный, трясущийся.
– Сударыня, – пропел он. – Вы только что изволили заметить, что ваше дело исключительно музыка. Вот и ограничьтесь ее пределами!
Мама зашлась звонким, серебристым смехом.
– Я-то музыку хоть умею читать, – сказала мама, – и не нуждаюсь в том, чтоб мне ее разобъясняли ноту за нотой!
Молчание было зловещим. Мистер Клеймор повернулся на пятках и медленно проследовал в глубь сцены налево, пока, оказавшись в углу, чуть не проткнул носом рисованный задник. Я в тоске разглядывал мою швабру. Имоджен все сидела, все улыбалась какой-то своей тайне вечной улыбкой сивиллы. И длилось молчание.
Вдруг мама бросилась к пианино, отпахнула крышку, громыхнула по клавишам. Даже в таком тусклом свете я видел, что она вся трясется, как мистер Клеймор.
– Пошли, Оливер!
– Куда?
– Домой, конечно. Куда же еще? В зоопарк?
Мистер де Трейси вышел на середину сцены. Он обнимал нас всех, от маминой прыгающей брошки до кудряшек на затылке мистера Клеймора, – улыбкой и жестом бесконечной нежности и сочувствия. Но он ни слова не успел сказать, а мистер Клеймор уже пел рисованному заднику:
– Больше никогда! Нет! В жизни! Клянусь, никогда-никогда!
Мама бухнула крышку на клавиши.
