Больше Галаор не выдержал: уснул, уронив голову на руки.
БРУНИЛЬДА: Не понимаю… Не понимаю того, что Вы говорите.
КСАНФ: Фырканье… стрела вонзается…
БРУНИЛЬДА: Да, мы летим, как стрела, но мы не вонзимся, а мягко спустимся.
КСАНФ: Прыжок, вода, скачка в дыму…
БРУНИЛЬДА: Это не дым, это облака. Как ты странно говоришь! Как тебя зовут?
КСАНФ: Земля, земля… Летучий конь, солдаты в его животе, город в воздухе…
БРУНИЛЬДА: Я спросила, как тебя зовут. Почему ты не ответил?… К тому же я не поняла, что ты сейчас сказал. Ты можешь повторить?
И они продолжали беседовать подобным образом.
Галаор проснулся, поднялся на ноги, подошел к Ксанфу и потрепал его по холке:
– Успокойся, успокойся, дружище: скоро поскачешь по равнине.
БРУНИЛЬДА: Мы несколько часов беседовали с этим господином, но я не понимаю, почему он не выражается ясно?
ГАЛАОР: Потому что это лошадь, принцесса.
БРУНИЛЬДА: Принцесса? Меня зовут Брунильда. И что меняется от того, что он лошадь?
ГАЛАОР: Лошади не могут говорить. Ксанф – исключение. Но понять его все равно невозможно.
БРУНИЛЬДА: Почему его невозможно понять? А зачем он тогда говорит?
ГАЛАОР: Позвольте, Брунильда, я посмотрю, как управлять этим животным. Нам нужно попасть в Страну Зайцев, а я понятия не имею, над какими местами мы пролетаем сейчас.
БРУНИЛЬДА: Вы тоже не знаете, где Вы и что делаете? Все живут, как я: ничего не понимая?
Страшная паника началась во Дворце Засушенной Принцессы, когда в небе над ним показался конегриф. Женщины хватали в охапку игравших во дворцовом дворе детей, из всех окон высовывались головы любопытных. Дисциплинированных лучников остановили лишь в последний миг, когда разглядели на спине чудовища штандарт принца из Гаулы.
Король и Королева спустились во двор. Улыбающийся Галаор сжимал между колен птичью голову конегрифа, заставляя его сделать круг над дворцом. Когда конегриф спустился уже совсем близко к земле, Ксанф, который не мог больше мириться с ролью всадника, спрыгнул на землю и начал скакать и бить копытом, словно хотел проверить, не поднимается ли в воздух и не полетит ли и этот замок Галаор с принцессой Брунильдой на руках передвигался вниз по крылу послушного гиганта. Толпа любопытных окружила конегрифа. Сердца короля и королевы охватила им самим непонятная радость. Под ногами у них путалась какая-то курица. Король хотел осторожно отодвинуть ее, но курица словно окаменела, уставив неподвижный взгляд на Галаора. Король пробовал кричать на нее, топнул ногой, но тут курица вдруг исчезла в клубах неизвестно откуда взявшегося дыма. Галаор остановился. Дым постепенно рассеивался, и из него появились сначала обезьянка, а за ней – Валет Мечей, фея, которую когда-то знали под именем Морганы.
ВАЛЕТ МЕЧЕЙ: Вот и я, детки. Что ж, Галаор, ты отыскал Брунильду. Дай мне взглянуть на нее. О, она нежна и свежа, как спелое яблоко! Меня всегда восхищала точность, с какой исполняются заклятия.
Король и королева встревоженнно переглянулись.
ГРУМЕДАН: Простите, госпожа, но наша дочь Брунильда, к вящей нашей радости, уже давно с нами. Она нежна и прекрасна, и уже вознаградила нас своей заботой и любовью за долгие годы ожидания.
ВАЛЕТ МЕЧЕЙ: Есть только одна Брунильда, – которую держит сейчас на руках Галаор. Другая только выдает себя за Брунильду.
Галаор опустил принцессу на землю. Королева, не слушая, о чем говорят между собой король и фея, и неотрывно глядя на Брунильду, двинулась к ней сначала медленно, а потом все быстрее, быстрее, бегом. Она подбежала к принцессе, обняла ее и зарыдала.
ДАРИОЛЕТА: Дочь моя, которую ждала я с такой любовью! Это ты, моя Брунильда! Меня нельзя обмануть, я всегда знала, что ты где-то далеко, живая или засушенная, лишенная моей ласковой заботы. Брунильда-малышка была моим утешением, я отдала ей всю свою любовь. Не упрекай меня за это. Сколько раз смотрела я на тебя, как же могу я не узнать эту длинную линию век, эти миндалевидные глаза? Где остались твои детские годы? Где остались игры, в которые ты никогда не играла? Девочка без прошлого, как новорожденная луна.
БРУНИЛЬДА: Ты та… Ты… Да, да! Ты та любезная толстуха, которая поспешила мне на помощь, а потом исчезла… Начинаю вспоминать… Нет, не могу… Белая, огромная, с таким нежным голосом… да, да, моя толстая, моя белая, моя дорогая мать!
Когда король хотел обратиться к Галаору, то его рядом не оказалось. Королю сказали, что видели, как Галаор бегом поднимался по дворцовой лестнице.
ВАЛЕТ МЕЧЕЙ: Я поведаю тебе о деяниях храброго Галаора. Не забывай: я могу находиться везде в одно и то же время, оставаясь для всех незаметной.
Валет Мечей глубже нахлобучила обезьянку, которая служила ей головным убором, приставила ко лбу руку на манер козырька, и тут же на дворцовом дворе пропела лучше всяких рапсодов торжественным гекзаметром подвиги рыцаря Галаора.
Услышав молниеносно распространившуюся новость о появлении жеребца, орла, льва – необыкновенной огромной птицы, принц Неморосо в сопровождении всех своих уродцев поспешил в Страну Зайцев.
НЕМОРОСО: Все же победил Охотник Фамонгомадана. Не зря мы с ним родились в один день…
ГРИМАЛЬДИ: Хотя в это трудно поверить. Звезды любят устраивать нам сюрпризы, и ваши с Галаором пути еще пересекутся.
К ночи свита Неморосо добралась до Дворца Засушенной Принцессы. Принц Неморосо помчался смотреть на конегрифа.
– Я отдал бы за это животное все, что угодно, – восклицал он в восторге, – все: и карликов, и толстяков, и даже Верблеопардатиса и двух слонов. Я за него тебя бы в рабство продал, Гримальди!
ГРИМАЛЬДИ: Спокойно, спокойно, не доверяй первому впечатлению. Давай зайдем во дворец: невежливо сначала бежать к животному, а уж потом к королю.
У самого большого во дворце камина собрались король, королева, принцесса Брунильда, склонившаяся головой на грудь матери, и Валет Мечей, вскочившая с места, когда в залу вошел Неморосо.
ВАЛЕТ МЕЧЕЙ: Это он! Он! Принц Неморосо! Он снял заклятие с Брунильды!
НЕМОРОСО: Простите, госпожа, но это не входило в мои планы.
ВАЛЕТ МЕЧЕЙ: Это неважно, молодой человек, совсем неважно! Я знаю, что вы восхищаетесь моим искусством таксидермиста, но вы еще и самый великий влюбленный из всех, какие когда-либо существовали на земле.
НЕМОРОСО: Я?!!
Галаор вбежал во дворец, стрелой взлетел по витой лестнице и распахнул дверь в восьмиугольный зал.
ГАЛАОР: Слониния, где Тимотея?
СЛОНИНИЯ: Не знаю, господин: едва заслышав весть о вашем возвращении, она куда-то убежала и спряталась.
Галаор бегал по всему дворцу в поисках Тимотеи. Он громко звал ее, он заглядывал во все углы, во все шкафы и вазы, отодвигал доспехи, отдергивал занавески, падал на пол и заглядывал под мебель, рылся в сундуках и переворачивал кастрюли на кухне. В конце концов он сел на нижнюю ступеньку витой лестницы и долго сидел, задумчиво глядя на ступеньки, торчавшие, как клыки странной изогнутой пасти.
Он медленно направился в банкетный зал. Ему показалось, что с того дня, как он ужинал здесь вместе с другими рыцарями, прошло уже очень много времени. Ему даже показалось, что он слышит смех и песни, визг дам, которых поднимал огромными руками Брудонт Добрый. Он вспомнил презрительный взгляд Фамонгомадана, хохот сыновей короля Кальканта, вспомнил дона Оливероса.
Задумчиво пошел Галаор дальше. «Коротким был путь, – думал он, – но успел я потерять все карты и сбиться с пути. Каноны странствующих рыцарей – это собрание всех совершенств, о которых только может мечтать пылкая юность. Ни к чему задумываться, ни к чему действовать. Кому нужна любовь, если она результат обдуманного действия? Все, что я сделал, имело смысл, когда я делал это… Может быть, цель неважна, а важно лишь то, что ты живешь? Разве пейзаж теряет свою красоту от того, что ты не понимаешь его? Сражаться со свиньей, разрушать отвратительно совершенные сады, отказываться от блаженства безумия, биться с другим воином… имело смысл, пока происходило. Последствия? Разве полагается награда или наказание дереву за то, что на нем вызревают плоды, или быстрому леопарду за то, что он настиг косулю? Я потерял лишь то, чего не имел и чего никто не может иметь. Блаженно все, что растет, все, что течет, меняется, чему приходит срок; все, что начинается, продолжается и достигает зрелости; блаженно все эфемерное, все, что рождается, живет и умирает без всякого смысла – неосмотрительное и щедрое, разнообразное и единообразное; и хаос, из которого рождается красота, и то, что порождает скуку, и то, из чего родятся желания; и время, чьими рабами мы являемся, – рабами, хозяевами и созидателями. Тимотея, оставь свои совершенства для других: я люблю тебя за то, что ты маленькая, за то, что непохожа на других, за то, что ты – финал всех размышлений и всех действий, за то, что ты – лучший цветок лучшего из садов».
