— Он очень мил, правда, муж? — Летиция взяла в руки голую куклу и помотала ее ножками. — Ведь ты же ни за что не убил бы большого мужчину, правда, миленький? — обратилась она к кукле. — Да конечно, нет. Ты же такой крохотуля, правда?
Она повернулась к мужу:
— Труп Фокса еще не увезли?
— Нет, пока в холодильнике. Очевидно, его печень представляет огромный интерес для ребят из лаборатории по изучению последствий алкоголизма. Собственно, прочитав отчет, я понять не могу, каким образом его организм вообще еще действовал. Жуткое состояние здоровья для человека, которому нет и сорока: легкие ни к черту, варикозные вены, геморрой, блокированные склеротическими бляшками артерии, молоткообразные пальцы стоп, тонкий череп, пониженный интеллект, хрупкие кости, перхоть, засорение околоносовых пазух, полипы в носу, эпидермофития стоп, ожирение, пиорея, инкарнация ногтей на пальцах стоп... небольшой ушиб основания черепа, нанесенный нашим милым солдатиком, но никакого серьезного вреда он не причинил. По-моему, наша Ковентри вовсе и не убила мистера Фокса, Летиция. Думаю, он себя убил сам. Апоплексия... Ободряющая новость, а?
Летиция игриво стукнула мужа голым солдатиком по затылку.
— Стал бы ты во все это вникать, если бы Ковентри была страшна как смертный грех, а, муженек?
— Возможно, и не стал бы, женушка, — признался У. Д.
Однажды, вернувшись с работы, Дерек увидел, как вдова Фокса Кэрол отпирает дверь своего типового дома и, собрав четырех дочек в стайку, загоняет их туда. «Мужественная малышка, — подумал он. — Надо пойти выразить ей соболезнование». Со времени ее тяжкой утраты прошло восемь дней. Дерек подошел к книжному шкафу и поискал «соболезнования» в справочнике по этикету викторианской эпохи под названием «Манеры и правила поведения в приличном обществе, составленные представителем аристократии», но там ничего не было сказано относительно того, как принято себя вести в случае, когда муж убийцы встречается со вдовой убитого.
— Будет видно по ходу дела, — решил Дерек; он вышел из дома, пересек улицу и постучался в дверь дома № 12. Ему открыла четырехлетняя Керсти Фокс.
— Твоя мамочка дома?
— Да, она в уборной.
Дерек сказал Керсти, что подождет у дверей. Наверху дернули за цепочку, раздался шум хлынувшей воды, и, тяжело ступая по узкой лестнице, Кэрол Фокс стала спускаться вниз. Когда она заметила Дерека, она было отпрянула назад, будто Дерек собрался налететь на нее с кулаками.
— Вы меня смерть как напугали, — сказала она.
Дерек поморщился; у нее был резко выраженный местный акцент. Собственный акцент Дереку почти удалось искоренить.
— Миссис Фокс, я просто хотел сказать, как мне бесконечно жаль...
— Да ладно, чего там.
— Вы, видимо, в полной депрессии.
— В чем?
— В депрессии.
— В чем?
— В депрессии.
Кэрол кивнула, полагая, что, согласившись, она быстрее от него отделается.
— Как малышки это перенесли?
Она понизила голос:
— Я им еще не сказывала, они думают небось, что он пока в отпуске, в Пензансе.
— Как, разве они не видели?.. Своими глазами? Разве они не оказались свидетелями зрелища?.. Того, что случилось...
— Ну, да, ясное дело, видали, но они ж не знали, что он помер. Они уж привыкли, что он на полу валяется и глаза закрыты. Он, знаете, сильно попивал.
— А вы-то как себя чувствуете?
— Кто, я? О, я хорошо; без него-то спокойно. Ваша жена мне прямо услугу сделала. Он же скоро меня бы прикончил. Я его ненавидела.
— Можно мне зайти на минутку, миссис Фокс?
— Но только я сегодня не успела прибраться, — сказала Кэрол, будто Дерек был инспектором из Министерства Чистых Домов.
— Мне нужно у вас кое-что узнать.
— Ладно.
Кэрол провела его в комнату, отшвыривая ногами с дороги различные предметы одежды. Маленькие дочки Фокса сидели на полу и ели из мисок кукурузные хлопья. На экране телевизора крупным планом показывали операцию на сердце. Дневная программа. Кэрол и Дерек сели за стол в дальнем углу комнаты. Дерек посмотрел в окно на сад Фоксов — серо-коричневый участок земли без единого живого растения. Бордюр составляли лишь поломанные кукольные коляски.
— Вы читаете какую-нибудь газету, миссис Фокс?
— Кто, я? Нет, он вот читал, а у меня с детьми хлопот полон рот.
Дерек вкратце сообщил Кэрол, что бульварные газеты намекают, будто у ее покойного мужа была связь с Ковентри. Знает ли Кэрол что-либо об этих предположениях?
— Кто, я? Да я ж говорю: у меня забот полон рот. Он каждый вечер уходил, но... недаром говорят, жена узнает последней, так ведь? — Кэрол отвела глаза к экрану и смотрела на пульсирующие артерии, пока Дерек не заговорил снова:
— Я хотел бы что-нибудь для вас сделать, миссис Фокс.
— Для кого? Для меня? А что?
— Вскопать сад... полки смастерить... у меня хорошие руки. И теперь вам понадобится мужчина в доме, не так ли?
— Кому, мне? С чего это? У меня его и раньше не было.
— У вас все в порядке в финансовом отношении?
— Это в смысле денег, что ли?
— Да.
— Теперь даже лучше. Я уж и страховку выправила. Да вообще, что ни возьми — теперь куда лучше, правда.
Дерек почувствовал себя слегка обманутым. В кармане брюк у него лежал пакетик бумажных салфеток. Он рассчитывал выхватить их в тот миг, когда убитая горем вдова начнет рыдать. Более чем трезвый взгляд на вещи м-с Фокс смешал его планы. Он решил, что она потрясена, глубоко потрясена. В дружелюбном молчании они наблюдали, как ассистент хирурга зашил грудную клетку и тщательно привел больного в порядок. Когда передача закончилась, Дерек пошел в бедно обставленную кухню и заварил для Кэрол и для себя крепкого чая. Потом он помыл посуду и вытер пыль. Это было самое малое, что он мог для них сделать.
В Картон-сити никто, даже очумевшие от пьянства алкоголики, не мог урвать восьми часов полноценного сна. В полночь мы с Додо устраиваемся на ночлег в своем коробе, но в три часа обычно просыпаемся. И тогда ничего не остается делать, кроме как осторожно выкурить вдвоем сигаретку и поболтать.
Додо рассказала мне, как три года тому назад она овдовела.
— Мы с Джефри ехали на машине из загорода; мы гостили у Тобиаса Марроуз-Калландайна... прелестный дом... Среди английских достопримечательностей он в списке второго ряда. Георгианский стиль, или древнеримский, или еще какой-то. Шестнадцать неотапливаемых спален, непотребная собака, чудесное озеро — в общем, пилили мы себе по дороге в своем «порше»; я ехала по эстакаде Хаммерсмит очень осторожно. Мы хохотали до колик над тем, как провели эти два дня: бедный старый Марроуз-Калландайн заявил, что его жена больна и не может встать с постели, чтобы принять гостей и все такое. Я, естественно, вызвалась пойти к ней и отнести ей еды, — ну, сама понимаешь. Марроуз-Калландайн решительно отверг мое предложение и был при этом очень категоричен. Сказал, жена выразила желание, чтобы на все эти дни о ее существовании просто забыли. Это было в пятницу, в общем, на чем я остановилась?.. Да... В воскресенье под утро я в полном отчаянии рыскала по дому в поисках обогревателя. Ну, сама посуди — середина зимы, а на весь дом один дровяной камин. Захожу я в темную спальню, включаю свет и вижу: в постели лежит Люсия Марроуз-Калландайн. У нее два синяка, сломан нос и выбито четыре зуба. Несчастная корова принимается хныкать, говорит, что любит Тобиаса и прощает его; и не принесу ли я ей плитку шоколада «Марс» или что-нибудь еще, потому что она полтора дня не ела.
Конечно, я тут же иду с этим к Тобиасу, и он говорит: «Бедняжка Люсия, она в пятницу утром вспылила, посудомоечная машина потекла или что-то в этом роде, и она себя избила».
Вот мы с Джефри и хохотали над тем, что сказал распустивший руки засранец. Тут Джеф перегибается назад и достает бутылку кока-колы. Он поднимает ее ко рту. Вдруг перед самой машиной выскакивает кошка, я торможу, и бутылка влетает Джефу в горло, и все вокруг в крови.
Джеф умер. Не долго мучился. Моя мать — такая снобка. Я позвонила ей из больницы, чтобы сообщить. Она сказала: «Кока-кола? Боже мой, это попадет в газеты? Разве нельзя было сказать, что это была молвернская минеральная вода?»
Такие истории нас развлекают, хотя и не всегда веселят. Я рассказала Додо про себя почти все — кроме своего имени и того, что я убийца.
КЭРОЛ: Часов пять было. Я только-только свет в комнате зажгла.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: В той комнате, что выходит на улицу?
КЭРОЛ: Да. Слышу, он вошел. Уже по тому, как дверь открыл, я сразу поняла, что он не в духе. Потом слышу, бесится, оттого что коврик защемило дверью. В общем, входит он в комнату, и, ясное дело, напившись.
