Петров действительно прется на фирму и пытается произвести там ревизию. Я аккуратно и молча снабжаю его всем, чем пожелает.
И тут, наконец, до них доходит, что раз нам наплевать, значит, Генеральный директор и Генеральный менеджер готовы развернуться и уйти на все четыре.
А где еще найдешь профессиональных и порядочных людей, вкалывающих на совесть?
С нами явно перегнули палку, это надо исправлять.
И нас снова вызывают в «Пекин». Предстоит решить вопрос с акциями. Мистер Ушаков пребывает без эскорта, за ним подтягивается Иришка, нас сажают за круглый стол, с нами все вежливы, обходительны и предупредительны. Карта козырная у меня есть — и не одна, — и для начала я выкладываю на стол все бумаги Вольдемара. Смотреть их некому не хочется, все кривятся и куксятся, но — деться некуда, надо смотреть. Всем противно — но почему противно должно быть только мне? Хороню, денег нет, вложить нечего — но что нам нужно? Мне нужно, чтобы меня слушали и перестали вставлять палки в колеса. Я говорю, что утомился бороться с ними — и вдруг мне становится нехорошо. Ах, как это некстати — впрочем, это всегда некстати. Меня тут же тащат в соседний модуль — в смежные номера, где обретается брат Бориса Львовича, мануальный терапевт, и, сразу видно, хороший. Он велит мне раздеться до пояса, нагнуться, давит болевые точки железными пальцами и говорит, что у меня — запущенный остеохондроз. Что мне и так хорошо известно. И я даю ему слово стать его пациентом — когда он будет мне по карману. Но: работая на «УЛЬТРА Плюс», я знаю, что в ближайшее время обо всем можно забыть. Забыть про все. Про здоровье, задыхания, мнимые и блуждающие боли.
Нет, нет, у меня не будет денег ни на бассейны, ни на докторов, ни на квартплату, — ни на что.
Потому что мы с Лерой решили причитающиеся нам деньги вложить в новые сто фильтров.
Все потому что Лере жаль эту клиническую дуру Ирину Еремину, записавшую ее в лучшие подруги.
И за это я люблю Леру.
Или думаю, что люблю.
И мы делаем так, как решили.
Перечисляем деньги «Машец» — с которой вдруг начинают творится странные вещи.
Это, впрочем, происходит не сразу.
В начале случается вот что: фильтры — а разлетаются они у нас мгновенно! — начинают течь. В разных местах и по разным причинам. Текут они один за другим — и заливают квартиры наших весьма респектабельных клиентов и их весьма респектабельных соседей, проживающих ниже этажами. Я тут же понимаю, что канадцы поставили нам брак. А, почему, собственно, не поставить брак в Россию, которой продают дерьмо со всего света — тем более, что юридических отношений с нами нет — чуть что, все претензии к «Машец». Та присылает нам по факсу чертеж — фильтр в разрезе, с просьбой пометить места протечек — для чего и для кого? На всякий пожарный я отбираю у клиентов заявления со ссылками на статьи Закона о правах потребителей, каждая бракованная запчасть, с трещинами, свищами, закладывается ими в отдельный пакет — и пломбируется. Главное, чтобы все было сделано по форме. Наш поставщик, R-Can — в сущности, отверточное производство. Картриджи они закупают у американцев, мы понятия не имеем, где — поскольку Иришка, вместо того, чтобы дать мне возможность закрутить их в соглашения, велела удалить со всех частей и компонентов фабричные клейма — и теперь иди докажи, что это произведено R-Can. Кроме того, у нас заводится один установщик-изобретатель по фамилии Земсков, который вкручивает нам сутками, что мы неправильно устанавливали фильтры — вода должна идти наоборот. Оказывается, — это было до меня, — какие-то идиоты под руководством нашего Юры неверно перевели нашу скверно отпечатанную инструкцию. Далее, оказывается, что адреса R-Can у нас нет — и писать можно на деревню деду. И, наконец, — это выясняется позже — наши картриджи вообще не идут к нашим фильтрам. Картриджи просто не оттуда, зато они дешевле. Дешевые картриджи отыскала «Машец». Мы, знаете ли, прямо-таки достали фабрику — достала «Машец», — чтобы фабрика ставила именно такие. Что канадцы и делают. Картриджи становятся криво, болтаются в стаканах, они на несколько миллиметров больше по размеру, чем положено. Естественно, в стаканах протечки.
Естественно, маленький менеджер все это узнает последним. Обманутый муж. Поскольку Иришка, у которой покаянная истерика, умоляет Леру на коленях все это не говорить мне. Она, несомненно, знает, что я считаю ее законченной идиоткой, но идиотизм все же подразумевает некий конечный предел, Иришкин идиотизм беспределен, как просторы Вселенной.
Не знающий до поры до времени всех пикантных подробностей, я урезониваю клиентов и наших представителей, — но поставьте себя на их место, продайте за восемьсот долларов знакомым людям устройство, обошедшееся дополнительно в пару-тройку квартирных ремонтов им — и соседям снизу Представители боятся продавать наш сногсшибательный фильтр — и абсолютно правы. Вот когда я перекрестился, что не занял пятидесят тысяч у Бориса Львовича — хорош бы я был, вложив их в брак и рекламации!
И тут — точно всего этого мало — начинается новая клоунада: Борис, гонявший в Германию за автомобилем и «распустивший» свою сеть, решил ее почистить, в связи с чем необходим немедленный приезд в Ярославль руководства компании — для чего не пойму, но раз он так просит, надо ехать. Договоров от них практически нет. Что-то вообще надо делать с этим ярославским представительством. Но что? Еще Борис просит кучу писем — к мэру, губернатору, представителю Президента, другим персонам, принимающим решения в его городишке — и я исправно снабжаю его ими. Все для Бориса. Еще ему нужно ведро — в качестве образца, разумеется.
И мы едем — Любовь Семеновна, и я. Ярославль — маленький городок, из которого, похоже, вчера выбили немцев. Сплошь руины и кривые домики. Мы проводим в Ярославле день, нахваливая этого стервеца и урезонивая его менеджеров. Я привселюдно обещаю ему полное содействие, вплоть до контактов с телевидением — у меня есть возможность получать в Посольстве США сериалы WorldNet, кроме того мы можем помочь с поставками, инвестиционными проектами и прочим — и все это я пишу местным властям. Тут Борис открывает мне душу: он хочет быть депутатом, надо помочь нынешнему мэру, его дружку — словом, надо, надо, надо. Ради Бога. Я готов для него горы своротить, лишь бы он выполнял план по продажам. Плана нет. Вот в чем беда. И товарищ Хоменко, натасканный в ФСБ, в один прекрасный день вдруг спрашивает Бориса: какие еще дела он крутит помимо наших продаж? Борис синеет, краснеет, начинает заводиться, но — внутренний голос мне подсказывает, что Хоменко — прав. Слишком уж много дядя Борис задает работы нам — не делая своей. Я мастер запрягать начальство и хорошо знаю каждую фигуру этой кадрили. Борис делает это для отвода глаз. И я знаю, что раньше ли, позже, я поймаю его на горячем, но еще не знаю, на чем.
Зал обучения пуст по-прежнему, и чета Хоменко просится в неоплачиваемый отпуск, в санаторий ФСБ. Чтобы развеяться и отдохнуть от «УЛЬТРА Плюс».
Понимаю и приветствую. Из-за всей этой кутерьмы им не платили с Нового года, и мы не получили ни доллара, а деревья у института уже выгнали листву…
И тут происходит нечто непредсказуемое. Иришка в куски ссорится с «Машец». Официальная версия — они поссорились из-за Ушакова, который, как я и предполагал, не просто банкрот — он должен полтора миллиона, пытается стать посредником в чужих делах, продает рыбу и видеокассеты, живет на холостяцкой квартире Иришкиного бывшего мужа Пети и голодает неделями. Бывает и так. Мне, собственно, все ясно. Прежде всего, ясно то, что наш договор с «Машец» не работает, и что нового нет. Что мы лишились базового продукта, нашего несравненного фильтра 1Q, о котором моими стараниями заговорил город.
Еще мне ясно, что нам немедленно нужно либо соглашение с R-Can, либо другой производитель — и что поиски и переговоры займут месяца полтора. И что, поскольку подходят сроки поставки клиентам, мы вынуждены выкупить еще одну партию брака. Вот что мне ясно, как день Божий.
Никого не спросясь, я готовлю в R-Can письмо, где последовательно излагаю претензии и предлагаю соглашение, но куда его направлять? У Иришки якобы нет адреса, адрес — у «Машец», которая забилась под плинтус и не подходит к телефону неделю. Отыскать эту чертову фабрику для меня дело получаса — я звоню в коммерческий офис посольства Канады, и через двадцать минут мы получаем факс, где есть все: адрес, телефон, факс, количество служащих, дата основания, фамилия президента фирмы. Мне нужно немедленно выяснить: раз — заменят ли они брак, два — подпишут ли они с нами соглашение, поскольку в конце мая в Москве ожидается выставка производителей очистительных систем, в которой, как я уже прослышал, они намерены участвовать, три — вывести неизвестно куда канувшую «Машец» из наших деловых отношений. Я посылаю факс с соглашением и письмом, и ближе к вечеру — погожим канадским утром, звоню в R-Can. Их президент что-то мямлит: они скоро ответят на наш факс, но меня поражает другое — они не получили наши деньги за сто фильтров.
