— Откуда тебе знать, кто я и какой? — спросил я. — Агнес меня любила!
Биг Эппл и Джинджер жили в нескольких кварталах от нас, и не прошло и двадцати минут, как мы были на месте.
Всякий раз, когда мой дядя приходит куда - нибудь в гости, он после короткого приветствия сразу же направляется в туалет. Проходит немало времени, прежде чем снова его увидишь. Что уж он там делает — понятия не имею. Но в тот вечер, когда мы в первый раз зашли к друзьям Чака, всё это растянулось во времени как-то особенно надолго: Джимми исчез, и когда я к нему постучался, по другую сторону двери царила мышиная тишина. Только комарики звенели своими нежными крылышками.
Мы сели за стол и принялись пить беспошлинное виски. Бэбифейс у нас трезвенник. Он налил себе в кухне воды из-под крана:
— Прекрасно! Огненная вода жарче, чем солнце, — сказал он, — для настоящего навахо это опасно. Потом его язык всюду разжигает ненависть.
Вся квартира была уставлена бутылками и завалена блоками сигарет. В квартире — две маленькие комнатки без кондиционера, стены пропитаны никотином. Настоящая трущоба, притон, хорошо знакомый мне по тем временам, когда в Польше была запрещена продажа алкоголя до тринадцати часов дня и Джимми скандалил в очередях перед продовольственными магазинами. «Что дают? Мясо или водку?» — был в те времена расхожий вопрос.
Мужчины, пьяные уже с раннего утра, бегали как одержимые в поисках выпивки, кружили по одному и тому же маршруту и сплёвывали на дорогу сухую слюну. Процветала подпольная торговля.
Мы опорожнили полбутылки, и мне пришлось объяснять Биг Эпплу и Джинджеру, кто выиграл выборы в Польше. Это стоило мне больших усилий, потому что никак нельзя было сказать с уверенностью, действительно ли что-нибудь улучшится в моей стране.
— У нас в тылу с одной стороны немцы, с другой — русские, — сказал я после третьего виски, — и мы для них что-то вроде проходного двора; время от времени они заявляются к нам и говорят: «Здрасте». А мы никак не соберёмся как следует наподдать этим парням под зад!
Бэбифейс сказал:
— Да, похоже, поляки далеко не ирокезы. Если бы все индейцы были ирокезы, бледнолицым никогда бы не удалось отнять у нас нашу землю!
— Чепуха! — сказал Чак. — Тео рассказывал мне, как их отчаянные крестьяне на лошадях и ослах выступали против танков и самолётов. В мужестве им не откажешь. Просто у них не было шансов — так же, как и у нас!
Я бросил взгляд на свои часы — прошло почти тридцать минут с тех пор, как дядя бесследно исчез.
— Может, он принимает душ? — спросил Джинджер. — А то и римскую ванну?
— Не-е, — сказал Бэбифейс. — Он наверняка задремал!
Я поднялся из-за стола. Я должен был успокоить Джшщжера и пошёл проверить, здесь ли вообще Джимми или тайком выскользнул из квартиры. Управлять машиной я больше был не в состоянии, мозг готов был разорваться от нескольких доз спиртного, быстро последовавших друг за другом; я стал видеть все окружающие предметы удвоенными, а то и утроенными, и меня одолела сонливость, как в самые худшие зимние вечера, когда я тосковал по моей Агнес.
Дядя встретился мне в коридоре. Его затянувшееся заседание закончилось, и он как раз собирался ворваться к нам с журналом Джинджера «Вог». Он сказал:
— Этот тип — тотальный извращенец! Это голубое чудовище подтирает себе зад не туалетной бумагой, а красивыми женщинами! Я был бойцом Сопротивления — в самые тяжёлые хозяйственные кризисы, когда в магазинах продавался только хлеб и уксус, я всегда использовал для этих целей партийную газету «Трибуна люду»!
— Дядя! Джинджер не голубой, а трансвестит, — сказал я.
— Что? — спросил он. — В сортах я не разбираюсь, слава богу, уж увольте меня!
Мы снова подсели к нашим индейским друзьям и продолжили пир. Пустые бутылки размножались, как грибы после дождя. Джимми резко изменил программу вечера: никакого автокортежа! Потому что он нюхом учуял новый гешефт и постоянно пинал меня под столом, да так нещадно, что я уже боялся, что мне потребуется новая нога. По крайней мере, старая была вся в синяках.
— Ты только посмотри, — шептал мой дядя, — ни на одном блоке сигарет, ни на одной бутылке виски нет акцизных марок!
— Ну и что! — сказал я. — Ты разве забыл, где мы находимся? У Биг Эппла и Джинджера!
— Эти голубые гады просто спят на деньгах, — сказал он, — а мы судачим с ними, с дикарями, о нашей возлюбленной родине, вместо того чтобы сразу перейти к делу: сколько денег, где и когда?
— Самое главное, мы не сможем сдвинуть наши тарантасы с места, у нас сразу же отберут права, — сказал Чак.
— У меня есть двадцать долларов, — сказал я, — на такси хватит!
Я пересчитал свои купюры. Так двадцать или сорок? Я удивлённо таращился на них, и мне понадобилось немало времени, прежде чем я сообразил, что держу в руках вместе с деньгами фото моего дедушки.
— Ах, вот оно что, немец, — сказал я сам себе. — Значит, только двадцать!
— Кто это там у тебя? — спросил Чак, заглянув мне через плечо. — С каких это пор ты таскаешь с собой солдатские фотографии? Да ещё в такой отвратительной форме!
Индейцы стали рассматривать фото.
— Это мой немецкий дедушка. По крайней мере, я так думаю, но полностью не уверен, — объяснил я.
— А я думал, ты поляк! — сказал Биг Эппл.
— У меня тоже всё перепуталось в голове, — сказал Джимми. — Никто не знает точно, как тогда было дело. Но зато у Теофила есть фото его дедушки, настоящего солдата Вермахта Этот клоун, должно быть, и пропилил в тридцать девятом году польскую границу. Хорошенькая родня, ничего не скажешь!
Чак сказал:
— Какая разница! По крайней мере, Тео может приблизительно представить, как выглядели его предки.
— Конечно! — сказал Джимми. — Так же глупо, как этот тип на фотографии!
— Дядя! Кто же на самом деле мой отец? — спросил я.
— Понятия не имею, но тот недотёпа, которого я знал, всё равно сбежал!
Бэбифейс сказал:
— Чак тоже почти не помнит своих родителей. Они жили в резервации, и если бы я тогда не вытащил мальчишку оттуда, то из него наверняка вырос бы преступник, пьяница, такой же, как и те, кто произвёл его на свет!
— Не хочу об этом ничего слышать, — встрял Джинджер. — Это не те истории, какие хочется слушать!
— При чём здесь я и Тео? Мы себе родню не выбирали, — возразил Чак.
С отцом ли, без отца — всё равно придется выстраивать жизнь своими руками, хотя и по сей день я подозреваю моего дядю Джимми в том, что, возможно, именно он обрюхатил тетю Сильвию, мою мать.
Мне совсем не хотелось размышлять о тех событиях, которые так часто происходили в Ротфлисе: случайные встречи в тёмной кухне или в ванной на стиральной машине, когда кто-нибудь из нашей родни праздновал свои именины; под столом или на раскладном диванчике, когда все уже спали, напившись до потери памяти.
Кто бы ни был мой отец — восточный пруссак Беккер или лично мой дядя, — я не торопился узнать всю правду. Лучше я дождусь того дня, когда моя мать напишет мне из Рима. Она мне это обещала, когда уезжала, а мне тогда было девять лет. Чем позднее придёт её письмо, тем лучше, потому что тогда я по крайней мере смогу похвастаться перед Сильвией моей великолепной карьерой в Виннипеге. Ведь я собирался стать супервайзером, полностью переиначить всю работу видеопроката, стать лучшим — непонятно только зачем.
10
К автомату мистера Шорта я не прикасался. Когда мне приходилось выдвигать ящик стола, чтобы разместить там коробку с моим завтраком, я даже внимания не обращал на оружие: оно лежало наготове — рядом с карандашами, ластиком и коробкой кнопок. Иногда я вспоминал Леонида, но ни разу в связи с этим не подумал о том, что когда - нибудь мне придётся взять в руки автомат.
Видеопрокат открывался в десять часов: начиналась моя смена, и я должен был являться на работу точно, потому что по утрам я был в прокате один; до полудня я должен был всё подготовить к наплыву клиентов. Мои коллеги из второй смены приходили на работу в два часа, вместе с мистером Шортом, который всякий раз переспрашивал меня, обо всём ли я позаботилсм:
— Новые кассеты рассортированы правильно?
— Конечно, шеф!
— Цены в голове держишь? Можешь отличить старые от новых? А как с напоминаниями? Они разосланы?
— Естественно, шеф!
О состоянии видеомагнитофонов мы не говорили. Приборы представляли собой последнюю рухлядь. У моего шефа всегда была наготове одна и та же отговорка:
— Мы не можем себе это позволить! В нашем бизнесе не вкладывают деньги в мёртвую материю! Мы даём напрокат, а не продаём! Мы торгуем развлечением! Мы функционируем как банк! У нас каждый может осуществить свои мечты!
Я выслушивал его монологи вполуха, но они и того не заслуживали. Мне следовало бы в такие моменты вообще переключаться на глухонемого. Каким-то образом мне удавалось пополнять нашу программу, наряду с новинками, и лучшими фильмами из классики пятидесятых и шестидесятых годов — по каждому разделу и по каждой возрастной группе; я уделял внимание и тому, чтобы хоть несколько видеомагнитофонов были годны к употреблению и чтобы наши клиенты регулярно получали проспекты и прайс-листы. С тех пор как я начал работать на мистера Шорта, число наших клиентов в индейском квартале удвоилось, а это было достижение. Даже «экшн» и порнофильмы пошли в ход, стёрли пыль и с них. Русские и китайцы тоже снова потянулись к нам.
