Утром, еще затемно, выезжаю автобусом на Краснодар. Поиски Крайсуда много времени не заняли. К председателю Акуличеву пробиться не удается. Попадаю к заму. Выслушав меня, он вызывает девушку из секретариата и дает ей необходимые указания. Но меня очень настораживает его тон. Чувствуется, что заместителю хорошо знакомо мое дело, отмену приговора по протесту зампредседателя Верховного Суда РСФСР он не одобряет — ведь крайсуд, судя по их отпискам, уже дважды «проверял» мое дело и «оснований для отмены приговора не усмотрел». Таким образом, пересмотр приговора в мою пользу ставит под сомнение компетентность, если не объективность, краевого суда.
В автобусе, идущем на Геленджик, мне становится не по себе. Тем более, что в крайсуде мне удается выяснить, что «доследование» поручено… Геленджикской прокуратуре!
Глава 6
ЧУДЕСА, ДА И ТОЛЬКО!
Приехав в Геленджик, срочно встречаюсь с друзьями. Нет, не все бывшие знакомые отвернулись от меня. Причем, особое сочувствие и готовность помочь встречаю, подчас, у людей не очень близких мне в прежние годы. Особое участие в моей судьбе принимают Рафик Габидулин, Марк Борисович Гульман, Фотий Эксизов, Лазарь Коган, семья ветеранов войны, педагогов-пенсионеров Блюм. Все они единодушно советуют: необходимо ехать в Москву, в прокуратуру РСФСР. Требовать передать расследование в «нейтральную» инстанцию. Мне неловко говорить, что для такой экспедиции у меня просто нет денег. В долг взять категорически отказываюсь — не верю, что когда-нибудь смогу вернуть… Но друзья буквально заставляют принять деньги. Их уверенность в моей правоте — в то время, когда большинство близких мне людей бросили меня, мобилизует, заставляет поверить в свои силы.
Опасаюсь ареста — ведь мера пресечения до сих пор не отменена. Перспектива снова оказаться за решеткой кажется мне кошмаром. Это заставляет, не мешкая, бежать из города. Переночевав дома, не сообщая никому своих планов — на всякий случай — мчусь в Краснодар. Можно было бы выехать из Новороссийска, но мне везде чудится погоня, кто знает, может быть в Крымск уже выехал наряд милиции для ареста и, не найдя меня там, спешит на квартиру… При мысли об этом прошибает холодный пот. Больше всего меня пугает возможность попасть в их руки живым. У меня ведь под рукой нет ни одного надежного средства покончить с собой в этой ситуации. Слава Богу, в это время года с билетами проще. Удается пристроиться в плацкартном вагоне поезда Адлер-Москва.
Москва встречает меня холодной, ветреной погодой. Снега не много, но он какой-то сухой, злой и колючий. Звоню Ирине, двоюродной сестре. Не зная, как примут родственники, на всякий случай предварительно заручился приглашением Жени Подреза. Ирина настойчиво зовет к себе. Знаю, что у нее попросторней — у Жени двое детей, жена и теща живут в двух комнатах. Еду на Новолесную, к Ире.
Принимает меня радушно. Приходят дядя Валя и тетя Тоня. Рассказываю о себе, своей жизни, если это можно назвать жизнью… Тетя Тоня ахает, всплескивает руками… Понимаю, им, наверное, дико слышать все это. Лауреату Ленинской премии дяде Вале, домохозяйке тете Тоне, Ирине, недавно вернувшейся из многолетней командировки в Вену…
Утром еду по указанному мне адресу — метро «Кузнецкий Мост». С трудом разыскиваю подворотню — именно здесь, в темной подворотне, вход в приемную Прокуратуры РСФСР. Крохотная приемная с полутора десятками стульев и двумя столами — прибежище сотен и сотен обиженных и их родственников. Не вяжется как-то нищета той части здания, что «для народа», с помпезной пышностью парадного входа для избранных. В этом плане прокуратура РСФСР не выделяется из шеренги других цитаделей бюрократии.
Не буду утомлять читателя рассказом о том, как «пробивался» к зональному прокурору. Важно то, что пробился.
Приняла меня Баграева — нестарая еще, худощавая женщина. Убеждаю ее в том, что передавать новое расследование Геленджикской прокуратуре, по меньшей мере, бессмысленно. Им предоставлялась не одна возможность исправить свою «ошибку». Требую передачи дела в любую «нейтральную» прокуратуру. В заявлении перечисляю: «Новороссийск, Краснодар, Крымск, Анапа и др.».
Вернувшись в Геленджик, узнаю, что краевая прокуратура из моего списка возможных кандидатов в «нейтральные» выбрала именно «и др..», справедливо полагая, что, возможно, в указанных мною городах прокуратуры куплены мною «на корню». Дело передано в Туапсе…
Из Крымска поступает информация, что наконец-то (более, чем через месяц после отмены приговора) из краевого суда в Крымскую комендатуру поступила бумага об отмене «меры пресечения». Я могу не бояться ареста. Теперь выполняю роль красной тряпки. Мне становится известно, что кое-кто из моих «крестников» весьма болезненно воспринимает сложившуюся ситуацию. Это радует. К сожалению, состояние эйфории продолжается недолго. Встречаю адвоката Тоскина. Знаю, что он считается сильным адвокатом, поэтому его мнение о возможных последствиях отмены приговора для меня много значит. Присаживается на скамейку, благо теплый день, и пытаемся вместе прогнозировать возможные варианты решения моего вопроса. Тоскин хорошо знает обстоятельства моего дела — оказывается, оно долго служило пищей для споров в кругу местных юристов. Несмотря на то, что Василий Павлович считает это дело «липовым», тем не менее прогноз его неутешителен. Он полагает, что наиболее вероятный вариант — «закрытие дела „отбытым сроком“». На что я возражаю, что срок-то я и так почти отбыл… «Ну на что же Вы рассчитываете?», — вопрошает адвокат. «На реабилитацию, естественно», — отвечаю я, однако без особой убежденности. «Поверьте, я четырнадцать лет работаю адвокатом, до этого пять лет учился на юридическом, имею друзей-адвокатов, но ЕЩЕ НЕ СЛЫШАЛ о том, чтобы по таким статьям человек реабилитировали полностью, да еще после фактически отбытого срока!» «Значит, я буду первым!» — отвечаю я. Но в споре этом мною руководит не уверенность или вера (веру в справедливость я давно потерял), а скорее упрямство. Эта черта моего характера раздражает многих. И Тоскин не является исключением. «Плюнете мне в лицо, если Вам удастся добиться своего», — в сердцах говорит Василий Павлович и поднимается со скамейки.
От разговора остается неприятный осадок на сердце… Как это всегда у меня бывает, главная пытка предстоит ночью. Давно мучающая меня бессонница — питательная почва для ночных кошмаров. Обычно засыпаю рано — уже в девять-десять вечера начинаю клевать носом. Но где-то в час — половину второго ночи просыпаюсь и до утра ворочаюсь, пытаюсь как-то отвлечься от жутких мыслей, уже под утро проваливаюсь в короткий неосвежающий сон и просыпаюсь разбитый и истерзанный. Именно в это время жизнь кажется особенно враждебной и бессмысленной…
Понимаю тщетность надежд, и все-таки хочется дождаться решения вопроса. Помню, давным-давно мне попалась книга какого-то зарубежного автора. Речь в ней шла о подпольной группе Сопротивления. Там один из героев приговорен к смертной казни через отсечение головы. Друзья с воли сумели передать ему ампулу с мгновенно действующим ядом — чтобы избавить от мучений. На казнь приговоренный идет с ампулой во рту. Но так до последнего мгновения и не воспользовался ею — ампула нетронутой выскользнула изо рта отлетевшей головы… Я не мог понять этого, а теперь понимаю. Но, во всяком случае, мне необходимо какое-либо «верное средство», чтобы уйти из жизни в любой момент. Поэтому последующие дни занимаюсь поисками подходящего лекарства. Использую все свои связи и, наконец, вот оно — маленький остроконечный пузырек без надписи. Поворачиваю на ладони — хрупкая ампула поблескивает прозрачными боками, за которыми маслянисто переливается чуть желтоватая жидкость. Человек, передавший ее мне, произносит какое-то мудреное, сразу забывшееся название «лекарства». По его словам, действует мгновенно и наверняка, теперь я ничего и никого не боюсь. Иду домой, сжимая в кулаке заветную стекляшку. Решаю нигде и ни при каких обстоятельствах с ней не расставаться. Однако, придя домой и снова рассматривая ампулу, прихожу к выводу, что емкость эта ненадежна — носик легко обломится при малейшем механическом воздействии, да и стенки сосуда прочностью не отличаются…
Вспоминаю, что в Стасином ящике видел пустую ампулу из-под болгарских духов «Роза». Тоненькая, но изготовленная из более-менее толстого стекла трубочка с запаянным концом и полиэтиленовой пробочкой, входящей далеко внутрь сосуда. Да и емкость вполне подходящая. Это то, что надо! Осторожно отламываю кончик крошечной ампулы, переливаю по капле «лекарство» в пузырек, плотно вгоняю пробочку. Вот теперь я могу носить ее всегда с собой. В случае ареста или еще какой необходимости никто не сможет мне помешать…
Вечером в комнату входит бегавший за почтой Стасик и кладет передо мною маленький бумажный листочек. Повестка в Туапсе. В указанное время мне необходимо быть в межрайонной прокуратуре у следователя Апонасько. Не скажу, что повестка вселяет в меня какие-нибудь надежды, но все-таки какая-то определенность…
