Иисус должен вот-вот умереть в муках от рук иудеев или римлян, и та же самая ужасная смерть постигнет всех его учеников, — так они думают и страшатся собственных дум. Но. собравшись снова вместе, они вспоминают не смерть, которая их пугает, а иудино предательство, смысл которого не могут постичь. Каждый из них пытается что-то понять и объяснить, но убедить остальных не удается никому.
— То была алчность, — говорит Матфей.
Алчность — это змея, которая клубком свивается в сердцах людей и высасывает соки любви и нежности. Когда Матфей был мытарем, он видел, как бледнеют лица богатых, когда наступает час платить подати, видел, как они корчатся не хуже рожениц, когда расстаются со своими драхмами. Этот Иуда, бывший их казначеем, не раз удивлял Матфея тем, как ласково он гладил монеты, подобно сластолюбцам, руки которых поглаживают тело голой женщины. Первосвященники предложили ему тридцать серебряных сиклей за выдачу Сына человеческого, и Иуда, ослепший и оглохший от жадности, уже не мог оценить всю меру своей подлости, ему лишь виделись толстые круглые монеты и слышался звон металла — Матфей не сомневался. Алчность — это ворон, который может растерзать самую благородную душу; капкан, который подстерегает нас в жизни; поток, который несет нас к смерти.
— То было властолюбие, — говорит Иаков-старший.
Властолюбие — это мрак, обволакивающий людей и сбивающий с пути; грязь, мутящая светлую воду дружбы; скверна, отравляющая чистоту души. Иаков-старший думает, что Иуда шел с ними не из-за любви к Иисусу, а дабы заполучить часть царства, обещанного Иисусом. Когда в Галилее толпы пели победные гимны, славя приход Учителя, и завороженно слушали его притчи, Иуда Искариот считал, что уже завоевано это царство, подобное тем земным царствам, которые он так вожделел. Он уже видел Иисуса сидящим на золотом троне, с усыпанной рубинами короной на голове и с серебряным скипетром в руках. Он видел апостолов вокруг него, правящих суд и вкушающих власть над покорными им народами. Но когда люди стали отходить от них, ибо Иисус уже представлялся не Сыном Давида, а потомком Иова, Иуда тоже утратил веру в Учителя, затаил злобу на его милосердие, от которого нет никакого проку, и решил предать его, чтобы отомстить за крушение родившейся надежды на собственное возвеличение.
— То была ярость, — говорит Симон Зелот.
Ярость — это волк, вспарывающий клыками спокойствие людей; ураган, швыряющий их в кровавую бездну. Симон Зелот не раз слышал, как Иуда говорил во сне громким голосом о мечах, ножах, копьях и пиках. Душа Иуды возмущалась и горела нетерпением добыть свободу Израилю, стремилась заполучить ее сегодня же, не дожидаясь завтрашнего дня. Но не ему было дано затеять это сражение, а Сыну Божьему, ибо Отец небесный наградил Сына даром творить чудеса, и не виделось Иуде чуда более славного, чем изничтожить врагов народа нашего, как это сделали Моисей, Давид, Самсон и Илия. Гнев уязвил сердце Иуды, и он донес на Учителя, отдал в руки палачей, дабы заставить его своей силой чудодейственной разбить в щепы перекладину, на которой его должны распять, и сделать это так, чтобы началась война и закончилась победой и жесточайшей местью.
— То была трусость, — говорит Петр.
Трусость — это смердящее болото, которое засасывает в гнилую трясину достоинство человека. Иисус четырежды возвестил о том, что будет иссечен бичами и прикончен своими врагами, и боязнь пыток овладела его учениками, и страх смерти преследовал их по ночам, как привидение, которое сотрясает засовы старого замка, крича: тебе тоже исполосуют спину плетями, тебе раздробят твои кости, ты захлебнешься в верблюжьем дерьме, все вы умрете, оросив слезами дорожную пыль. Сам Петр, который сейчас говорит, сам Петр, который вчера вечером собрался с духом и ранил мечом одного из людей, схвативших Иисуса, и который шел за пленным Иисусом до самого дворца Каиафы, сам Петр оробел и с перепугу трижды сказал, что знать не знает Учителя. Петр уверен, что отречение — это не такая подлость, как предательство, и уверен, что когда-нибудь громко и открыто скажет правду, которую не был в силах сказать той ночью. Иуда же Искариот предал Иисуса, потому что его трусость гнездилась в душе, которая не смогла ее одолеть, а его дрожащие руки не встретили ветвь смоковницы, за которую можно было бы уцепиться.
— Так было написано, — говорит Фома.
Фома научился читать Священные Книги и как истый израильтянин знает, что наставления Писаний и предсказания Пророков будут почитаемы людьми и претворены в жизнь. Не может не исполниться чудесное откровение Святого духа, вложенное в уста Давида: «Даже человек, мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня свою пяту». И другое: «Если бы еще враг мой меня презрел, я смог бы стерпеть, но не ты, друг мне близкий, с которым вместе шел я, радуясь, в обитель господню». Иисус в двух случаях упомянул эти изречения, указав таким образом, что один из апостолов готов предать его. Нет, он не избрал преднамеренно кого-то из них, скажем, Искариота, чтобы словом своим подтвердить предсказание Псалмов, нет! Ибо предположить такое — значило бы усомниться в милосердии Сына Божьего. Однако Иисуса тревожила и смущала уверенность, что один из его учеников продаст его врагам, ибо Отец небесный это ему открыл, но имени предателя еще не назвал. Позже, поняв, что коварный замысел затаил Иуда, он отнюдь не выказывал ему своего презрения, а старался удержать его от бесчестия, говорил с ним душевно и посадил с собою рядом во время вечери, и только когда понял, что преступления не отвести, сказал ему: «Что делаешь, делай скорее». И тогда Иуда побежал предавать его стражам Каиафы, ибо так было написано, говорит Фома.
— То был Дьявол, — говорит Иоанн.
Иуда и Дьявол — один злой дух в двух разных телах, так говорит Иоанн. Учитель как-то сказал об этом апостолам у дверей синагоги в Капернауме. Холодные огненные сумерки заливали кровью остекленелое озеро, все двенадцать окружили Учителя. Петр пылко заверял его в верности их всех и в их вере в слова о вечной жизни, а Иисус вдруг сказал: «Один из вас — Дьявол». Иисус сразу понял, что Дьявол — это Иуда Искариот, как только увидел его среди своих учеников. Они не встречались лицом к лицу со времени испытаний, когда Дьявол признал себя поверженным и сказал перед уходом: «Мы еще свидимся, время настанет». Теперь настало время четвертого испытания, но Лукавый уже не был ни безликим облаком, ни высокородным жрецом, ни величавым царем, а простым селянином из Иудеи в желтом плаще на зеленых одеждах. Иисус издали распознал его, когда фигура Иуды еще только появилась на поле и приближалась к ним; Учитель со вниманием отнесся к незнакомцу, выбрал его в число апостолов и вверил ему общинные деньги, и никто из одиннадцати и думать не мог о жестоком безмолвном сражении, которое опять началось между Божьим сыном и недругом Божьим. Иоанн говорит: настал, мол, решающий час поединка и завтра же утром все кончится. Дьявол, то есть Иуда, отдал Иисуса его палачам, которые готовятся истязать его и распять. Четвертое испытание Дьявола состоит в том, чтобы искусить Иисуса освободиться с помощью последнего чуда от таких мук и от такой смерти. Это испытание будет гораздо труднее трех предыдущих, ибо легче отказаться от хлеба, от власти и от славы, которых еще не имеешь, чем выносить уже пришедшее страдание, которое болью режет тело, и видеть смерть, которая уже сжимает сердце.
Все одиннадцать, кто был другом и собратом Иисуса, говорили вплоть до утра, но так и не убедили и не поняли друг друга. Наверное, только два человека на этом свете знали разгадку тайны: тот, кто был предан и находился во власти Каиафы и кого больше не увидят в живых, — Иисус Назарянин и предатель Иуда Искариот, который тем смутным утром бежал как безумный подальше от стен Иерусалима в поисках дерева, чтобы повеситься на его ветвях, или бездны, чтобы броситься вниз и разбиться насмерть.
Каиафе принесли победу его старания обрушить гнев синедриона на Иисуса. Великое собрание приговорило Назарянина к смертной казни, и не только в наказание за святотатство, но и в отместку за его дерзость. Именно это, второе, преступление решительно осуждается Второзаконием: если кто ведет себя не смиренно, не внемлет ни жрецам, которые служат Яхве, ни старейшинам, да будет этот человек истреблен.
Иисус безучастно хранил молчание и во время обвинительных показаний свидетелей, и во время обращений к нему судей с вопросами, и во время злонамеренных допросов жрецов, и только однажды разомкнул уста, чтобы провозгласить себя Христом.
Однако Палестина была не свободной землей, а римской провинцией (точнее, римской колонией). Иудейские власти не имели права свершать смертные казни уже более двадцати лет, с тех пор как этнарх Архелай был обвинен собственными подданными в тирании и смещен по велению императора Августа. Иисус Назарянин должен был умереть, но, чтобы его убить, надо было получить санкцию римского прокуратора.
