Вскоре Ольга познакомила его со своей семьей, где он сразу же стал своим. Александр Иванович, как выяснилось, прекрасно знал отца Андрея, что было тоже немаловажно. Оказывается, они воевали в одном партизанском отряде Медведева в лесах Белоруссии.
— Смелый был человек твой отец, сильный, красивый, — рассказывал он ему. — Ты же знаешь, наверное, что он вместе с Кузнецовым участвовал в покушении на того самого гауляйтера Коха. Потом, прекрасно помню, когда они вместе с моим приятелем Феликсом, как только нас в тыл врага забросили из Москвы, взрывным делом под руководством инструкторов в лесу занимались. Несколько эшелонов под откос пустили вместе с другими ребятами. Еще помню, когда с известным поэтом Юрой Левитанским, моим сокурсником, они у местечка Черная Грязь по Ленинградскому направлению, где мы оборону держали вначале, пулеметный расчет составляли. Отец твой в одной из своих картин блестяще отразил весь психологизм тогдашнего момента, когда немцы у самой Москвы уже были. После войны я его следы, к сожалению, совсем потерял. Не знал даже, где он, что с ним. А на ежегодные встречи партизан на стадион «Динамо», откуда мы отправлялись в немецкий тыл, он почему-то не приходил. Теперь в свою книгу воспоминаний о нашей партизанской молодости, которую я назвал так же, как он свою известную картину, словами из стихотворения нашего однополчанина-студента Семена Гудзенко — «Ненависть, спрессованная в тол», все, что от тебя узнал о нем, обязательно вставлю. Надо будет и фотографии картин его «Партизанского цикла» в издательстве заказать. В качестве замечательных иллюстраций для книги. Лучше вряд ли что найдется. Это будет настоящая память о твоем отце, — говорил Ольгин отец Андрею.
Блестящие отношения сложились у Андрея и с Ольгиной матерью. Татьяна Алексеевна частенько с большим вниманием слушала его бесконечные рассказы о художниках, о его учебе, о планах на будущее. При этом непременно подкладывала Андрею в тарелку лучший кусочек своей изумительной сдобы. Дело дошло до того, что в ожидании Андрея она специально для него готовила пышные, сочные, с золотистой корочкой и размером с хорошую ладонь потрясающе вкусные котлеты в сметанном соусе, рецепт которых скорей всего знала только она одна на всем белом свете. Гарниром же к этой вкуснятине всегда шло только что приготовленное ей самой в огромной эмалированной кастрюле вкуснейшее и нежнейшее пюре, которое она мастерски раскладывала по тарелкам, положив сверху еще кусочек сливочного масла. Пальчики оближешь!
Не были безучастны к общению и братья Ольги. Старший, Станислав, учился в аспирантуре и с большим удовольствием всегда участвовал в их беседах. А младший, Геннадий, активно присоединился к ним в поисках иконы, сопровождал Андрея с Ольгой в их бесконечных поездках и походах по московским и подмосковным храмам и монастырям, участвовал в воскресных путешествиях на электричках в соседние области.
Что касается отношения к Ольге в семье Андрея, то Маргарите Павловне она очень нравилась, причем с самого начала. Она приняла ее сразу как родную. А вот у бабушки вопросы сразу возникли. Она даже как-то невзначай сказала Андрею:
— Внучек, ты не огорчайся, конечно, но уверяю тебя, не по себе сук рубишь. Знаешь, твоей Ольге хорошо было бы мужиком, на мой взгляд, родиться. А Бог иначе рассудил. Такое ангельское обличие ей специально дал, чтобы она вас, мужчин, могла скорее в бараний рог скрутить, использовать в своих интересах, да потом и выбросить на помойку за ненадобностью. Слабак ты перед ней, Андрюша. Настрадаешься ты с ней, когда женишься, уж поверь мне, старой.
— Да прекрати ты, бабуля, меня пугать. Если она тебе не нравится, так и скажи. Но перестань глупости говорить. Совсем ты, видно, бабуля, слаба умом стала. Заговариваешься уже. Неприятно даже, — прервал Андрей ее тогда довольно грубо. Но слова ее все же запомнил. И не раз вспоминал в разных ситуациях, в немалой степени подтвердивших правоту старой, знающей жизнь женщины.
В одну из поездок в очередной храм Спаса Нерукотворного совсем недалеко от Москвы, в провинциальной маленькой гостинице они разместились на ночь в крошечном номере. Ольга тогда запросто приняла решение — остаться с Андреем вдвоем, не испытывая при этом абсолютно никаких эмоций. Они перекусили прихваченными из дома бутербродами с колбасой и сыром, попили из китайского термоса остывшего за день хождения по холоду какао. А потом она просто и буднично сбросила с себя всю одежду на глазах Андрея и залезла под единственное одеяло на единственной кровати, приглашая его поступить так же. Андрей, конечно, давно в мыслях ждал такого момента. Но то, что он будет настолько прозаичен, и представить не мог. Все было как бы само собой разумеющимся, обыденным, без всякой романтики и даже без всякого стеснения.
Отдалась она Андрею легко и просто. Любовницей Ольга была неповторимой: страстной, ненасытной, цинично откровенной и совсем не знающей слов «нельзя» и «хватит». И его она выпила, можно сказать, до самого конца. «Табу в постели не должно быть», — любила говорить она ему потом не раз. «Раз хочется и можется именно так, значит, только так и нужно делать и поступать. Нельзя наступать на горло собственной песне». Ее упругое, смуглое, сильное и нежное тело сводило Андрея с ума. В его объятиях Ольга была то покорной рабыней, то властной повелительницей, то хозяйкой, женой и любовницей вместе взятыми. Причем всегда по-новому. И это все приводило его в неописуемый восторг, от которого отойти он не мог потом долго, до следующего раза. Ведь в своей повседневной, обычной жизни он всегда был человеком ведомым. Понимая это, Ольга крутила и вертела им, как хотела. Впрочем, Андрею нравились именно такие отношения. Он так был воспитан, привык к ним с детства. Мама и бабушка всегда решали все за него. В данном случае их нишу спокойно без всякой суеты заняла Ольга, поступавшая с ним примерно так же. При этом постельные отношения были для нее далеко не самыми важными, а скорей естественными.
Постепенно Ольга все глубже посвящала его в связанную с иконой семейную тайну. Рассказывала ему об этом, не таясь, и Татьяна Алексеевна. Любил он с ней почаевничать вечерком, послушать, как увлекательнейшие сказки, ее бесконечные истории о предках — лихих уральских казаках, получивших от матушки Екатерины Второй титул потомственных дворян. О влиятельном сановном прадедушке Татьяны Алексеевны — царском генерале, о ее добродушном и отзывчивом дедушке Василии Васильевиче Агапове, служившем начальником канцелярии генерал-губернатора Оренбурга. И конечно же о Марии — сестре ее любимой бабушки, красавицы Ольги, — миллионерше-золотопромышленнице, известной на всю Россию и описанной в произведениях знаменитого русского писателя Мамина-Сибиряка.
Татьяна Алексеевна рассказывала Андрею, что у многих из них судьба сложилась трагически. Дедушка, Василий Васильевич, вместе с казачьим генералом Дутовым и жалкими остатками его войска бежал в Харбин. И больше в семье о нем никто, никогда и ничего не слышал.
Марию, родную сестру ее «бабы Ольги», не только нажившую многомиллионное состояние, но и превратившую золоторудный поселок Айдырлу близ Оренбурга в комфортное, удобное для жизни старателей и их семей место, слава о котором гремела по всему Уралу, судьба тоже не миловала. Большевистский комиссар Назар Шувалов, присланный в Оренбург из Москвы, выгнал ее из дома вместе с детьми на жгучий уральский мороз, даже не разрешив взять с собой ничего теплого. О вещах ее да и о ценностях, многие из которых были уникальными произведениями искусства, речи вообще не шло. Прииск, конечно, национализировали. Он давал золотишко стране до самого последнего времени, пока не иссяк. Богатый был прииск, что и говорить. А дом, в котором жила Мария, варварски под руководством того же Шувалова разграбили. О дальнейшей судьбе бабушкиной сестры и ее детей знали только, что на какое-то время их приютили у себя небогатые дальние родственники в станице Наследницкой, где она родилась. Но время шло лютое, злое, бескомпромиссное, кровавое. По российской земле с острой казацкой Шашкой наперевес безудержно гулял и буянил пьяный «красный террор». Начиналась Гражданская война. Каждый спасался, как мог, и спасал свою семью.
— Куда делась Мария, что стало с ней и с ее детьми, где потерялись ее следы — так и осталось тайной, — рассказывала Татьяна Алексеевна. — Одно время ходил слух, что им удалось все же скрыться за рубежом. Потом — что их казнили красные кавалеристы где-то в степи близ Уральска. Но точно известно лишь одно: Мария с детьми растворилась в бескрайних российских просторах.
Тогда же пропала из дома дедушки и бабушки Татьяны Алексеевны и икона «Спас Нерукотворный». Как рассказывала ей бабушка Ольга, тот же самый комиссар Шувалов появился в их оренбургском доме вскоре после учиненного им вместе с его опричниками разгрома в Айдырле. Ольга с дочерьми едва успели перед этим отвезти и спрятать кое-какие ценные вещи в той же казацкой станице Наследницкой. Икону же они надежно, как им казалось, укрыли в тайнике в своем доме. Назара Шувалова, однако, не так-то просто было провести. Тем более что вероятней всего он прекрасно знал, что искал. Краснощекий, кривоногий крепыш в кожаной куртке с портупеей и в ярко-синих галифе, заправленных в хромовые сапоги, вместе с тремя подручными холопами из местной казачьей голытьбы перерыл весь дом, вынес и вывез из него все, что только можно, ограбил до нитки. А что не смог, разгромил, разрезал, сжег. Бабушке Ольге посоветовал на прощанье, негодяй, как можно поскорее выметаться из города куда глаза глядят. Но вот что интересно. Как только за ними закрылась дверь, Надежда, старшая дочь Ольги, тут же метнулась к тайнику. Он был пуст. Семейной иконы, которую они здесь спрятали, в нем не было!
