Он завел разговор об экстремальном сексе — тема для советской девушки оказалась новой, он увлек ее, рассказал, что в Европе все этим занимаются кто в соборе, кто в лифте.
В соборе сделать шансов не было, в лифте воняло, Сергеев предложил подвал, сухой и чистый, девушка согласилась.
Толкнув дверь в кромешную тьму, пара гнедых, запряженных зарею, окунулась не в океан страстей, а в журчащий поток дерьма, текущего по полу, — недоработка в системе ЖКХ грозила убить запретную любовь.
Отступать было некуда, они встали на кирпичики, внизу шумел ручей, в воздухе пахло любовью, они сплелись, как пара змей, но потеряли устойчивость, зыбкая конструкция их любви рухнула с кирпичей на грешную землю, девушка потеряла внешний вид и одну туфлю вместо девственности.
Сергеев нашел башмачок, обтер его от дерьма и надел своей Золушке. Он на удивление подошел, так она превратилась в принцессу, но в подвальном говне.
Сергеев привел ее костюм в порядок, посадил на такси на последний рубль, а сам пошел к себе на Песчаную. Ноги летели в старых ботинках последний раз, он чувствовал, что туфли у него уже в кармане, и не ошибся.
Утром позвонила Золушка, попросила приехать за ботинками. Она вынесла лакированную коробку, в ней лежали два мешочка, в них сияющие ботинки, он сразу их надел. Понял, что никогда больше не наденет другие, выбросил старые в урну и ушел походкой свободного человека.
Он шел и не чувствовал их, он летел в них над землей, у него наконец выросли крылья, нигде ничего не жало. Он понял, что старые туфли тянули его к земле, а теперь он мог летать.
Прошло много лет, у него огромный шкаф ботинок, которые он не успевает сносить, да и машина не дает насладиться упругой ходьбой — куда ходить?
Иногда звонит Королева обуви: приходи на распродажу, дам скидку. У нее свой бутик, мужчины нет, обуви стало много, а двуногих мало.
Сергеев не ходит, не любит сейлы и старых подруг — они расстраивают его, показывая своим видом, какой он старый.
Техника на грани фантастики
У мужчин, рожденных при Сталине, есть ахиллесова пята: слишком насыщенное по времени прошлое и настоящее с бабками, давлением на все органы и пристальным вниманием представителей женского пола, годящихся кому в дочери, а кому-то и во внучки.
Технический прогресс от утюга в детстве до навороченного телефона со всеми прибамбасами иногда играет с ними злые шутки, доходит до мордобоя.
Сергеев купил диктофон для фиксации своих мыслей по совету товарища, работающего в крупной газете. Товарищ объяснил, что сегодня без подобного прибора политтехнолог такого уровня, как Сергеев, выборы проиграет еще на старте — какой кандидат позволит своему консультанту пропустить хотя бы одно слово, которое он изрекает за свои деньги?
Сергеев диктофон купил, лег дома на кровать и решил испытать прибор, обещающий лучшую долю из причитающейся за свои советы тем, кому никакие советы не нужны. Но порядок есть порядок — у порядочного человека все должно быть свое: врач, стилист, консультант по принятию решений и специалист-геммолог по камням — только не в почках, — по драгоценным. Сейчас все норовят всякую херню впарить — кто картину фуфловую с атрибуцией Русского музея, кто помидоры на рынке из кремлевской теплицы с сертификатом ФСО. Мастеров развелось перворазрядных — пробу негде ставить…
Так вот, Сергеев лежал на диване и тыкал пальцем в диктофон. Инструкцию, как всегда, читать не стал, только предисловие — мы народ самобытный, смекалистый, все своим умом постичь желаем, не зря про нас поэт сказал: «Во всем мне хочется дойти до самой сути…» Устал Сергеев от их японских инструкций и, методом проб и ошибок овладев тремя кнопками, решил записать свой голос в цифровом режиме, Включил «запись», а что сказать, не придумал. Лежал минут пять, потом решил лучше спеть, его девушки хвалили в караоке, когда он пел. Спел он куплет любимых «Московских окон», прослушал и охуел.
Какой-то пьяный мужик отвратительным козлетоном выл, а суки эти говорили ему: «Мужчина, у вас роскошный баритон». А он, дурак, верил. Вспомнился случай из прошлой жизни про этот ебаный баритон.
До выборных фокусов их агентство спорт окучивало, ну там прессу заряжало, рекламу спортивную делали на радио и ТВ, трудились, в общем, на спортивной ниве, кто дальше клиента швырнет на бабки спонсорские. Время лихое было, первые спонсоры, водочники и табачники, денег не жалели. «О спорт, ты мир…» Водки тяпнешь, сигарету в зубы — и навстречу рекордам!
Задачу поставили однажды Сергееву организовать открытие турнира международного по спорту № 1, до дзюдо еще дело было.
Сергееву поручили, потому что у него единственного с культурой полный фулконтакт был — первая жена ноты учила в музыкальной школе, у всех остальных нормальные бабы были, нигде не работали.
Сергеев заказ принял, на диван лег и через день сценарий принес: «Оркестр Большого театра вместе с Академической капеллой поет „Славься“ М. Глинки». Всем понравилось, особенно спонсорам из Америки — им наш гимн советский был как серпом по яйцам, а Глинку они не знали. Один, правда, знал, но перепутал с Мусоргским: ему бабушка из Одессы рассказывала, что гениальный композитор был пьяницей — он запомнил.
Сергеев быстро договорился с мастерами культуры — время бедное было, музыкантов как собак нерезаных, а зарплата не то что с гулькин нос, а с гулькин хвост с банкой пустой и голой жопой. Сговорились по пятьдесят долларов на рыло каждому Карузо и пакет сувениров от спонсора в виде бонуса. Дирижеру и хормейстеру отдельно за заслуги перед отечественной культурой по штуке, по костюму сборной России и кроссовки с эмблемой дикого зверя. Сергеев под мастеров смычка и вокала смету завысил и себе — положил в карман ровно столько, сколько они все вместе получили. «Креатив денег стоит», — убедил он свою дремлющую совесть и успокоился.
Пришел день открытия турнира. Спорткомплекс сиял огнями и звездами политики, спорта и прочими. Ждали первых лиц.
За два часа до начала собрались оркестр и капелла и выяснилось, что Глинка у них в разных интерпретациях и вместе они играть не смогут. Сергеев попытался нагнуть народных, но они стояли насмерть, Сергеев не понимал, чего они кобенятся, но деньги уже потрачены, пришлось проявить смекалку.
Он рассадил оркестр и хор по отдельности, оркестр играл на сбор гостей на усмотрение дирижера, а хору предложил петь а капелла — он слышал это слово от жены когда-то в период их брачных игр, так она называла половой акт без криков: в квартире, где они жили с ее родителями, была очень плохая звукоизоляция.
Хормейстер удивился его осведомленности, но согласился, что такой вариант возможен, и за это потребовал всем бейсболки и себе вторую пару кроссовок для жены в качестве компенсации морального ущерба. Сергеев спорить не стал, все-таки с нотами был его косяк, а за косяки надо отвечать.
Сергеев отвел хор в ложу, где они должны были петь, и тут оказалось, что в хоре 75 человек, а мест всего 40. Хормейстер стал выступать, что они не могут петь стоя друг на друге. Сергеев напрягся и предложил сократить хор до физического наличия мест. Народный артист вспылил, но Сергеев твердо сказал: «Урезать» — и выразительно показал на коробку с кроссовками, бережно уложенную в сумку хормейстера. Народный потупился, борьба в его душе шла нешуточная, но он сдался и выдавил из себя: «Тогда будет без баритонов».
Сергеев побежал в правительственную ложу и доложил главному по спорту, что все готово, но для страховки проинформировал, что из-за недостатка площади хор будет сокращенным, без баритонов. Чиновник прожевал маслинку и сказал благодушно:
— Да хуй с ними, с баритонами!
Сергеев понял, что все он сделал правильно — культуры много не бывает.
Когда история с баритоном подходила к концу в воспоминаниях Сергеева, позвонил друг из Твери и рассказал свою горячую новость: девушка, с которой он познакомил Сергеева в прошлый приезд, едет в Москву, просит ей помочь оценить инсталляцию местного мастера современного искусства, в котором товарищ слабо понимал — не мог поверить, что кучка дерьма гепарда на серебряной фольге от шоколадки «Гвардейский» с концептуальной подписью «Остатки прежней роскоши» не только имеет художественную ценность, но и есть истинные ценители на это гуано, готовые заплатить за него какие-то деньги. Этот окаменевший кал он брал на комиссию, хранил на дальней полке, оно не пахло, но интерес вызывало у некоторых ценителей: их было двое — начальник милиции и вице-мэр, и он готовил аукцион, где честный поединок выявит добросовестного приобретателя, который прославится в городе как покровитель искусств. «На каждое говно всегда есть покупатель», — мрачно пошутил Сергеев, вспомнив о своей работе и о девушке-художнице.
