Стало тоскливо от одной мысли, что, расставшись с нынешней подругой, я начну искать новую. И все начнется сначала.
Я вздохнул и решил больше не думать ни о чем. Сколько ни думай, чему быть, того не миновать.
Вечерело. Под окном темным полотном расстилалось море. Облака почти исчезли, и луна освещала песчаное взморье и белые барашки волн. На рейде виднелось желтое пятнышко парохода. Породистые мужчины наливали друг другу вино, вели светские беседы, громко смеялись... Я в одиночестве молча доедал рыбу. Когда закончил, от рыбы остались лишь голова и хвост. Сливочный соус я промокнул хлебом и съел без остатка. Затем отрезал ножом голову от костей. На очистившуюся тарелку аккуратно выложил рыбью голову и кости. Смысла никакого. Просто хотелось так сделать. Вскоре тарелки унесли и подали кофе.
Когда я открыл дверь номера, на пол упал клочок бумаги. Поддерживая дверь плечом, я наклонился за ним. На гостиничном листке травяного цвета шариковой ручкой были выведены мелкие иероглифы. Я закрыл дверь, сел на диван, закурил и принялся читать.
Извините за мое поведение днем. Дождь перестал, не хотите прогуляться, чтобы развеять скуку? Жду вас в девять около бассейна.
Выпив стакан воды, я перечитал записку. Текст тот же.
Бассейн?
Я хорошо знал этот бассейн. Он располагался на холме за гостиницей. Сам я в нем не плавал, но несколько раз видеть приходилось. Широкий, с трех сторон окружен стеной деревьев, с четвертой открывается вид на море. И, насколько я знаю, это место совсем не подходит для прогулок. Для такого куда лучше прекрасные тропинки вдоль моря.
Часы показывали двадцать минут девятого Хотя что тут ломать голову? Кто-то хочет со мной встретиться. Почему бы и нет. И если учесть, что место встречи — бассейн, это не просто так. Завтра меня здесь уже не будет.
Я позвонил портье и, сославшись на дела, отменил последний день проживания. Проблем никаких не возникло. Затем вынул из гардероба и выдвижных ящиков одежду, аккуратно все свернул и уложил в чемодан. Без книг, взятых с расчетом оставить их здесь, кучка вещей заметно сократилась. Восемь сорок.
Я спустился на лифте в вестибюль, вышел на улицу. Стояла тихая ночь. Кроме шума волн, ничего не слышно. Дул сырой юго-западный ветер. Оглянувшись на здание, я увидел, что в некоторых комнатах горит желтый свет.
Я закатал рукава, сунул руки в карманы и побрел к дальнему холму по пологому склону, выложенному мелкой галькой. По обеим сторонам дороги тянулись низкие кустики. По небу разбрасывали свои молодые свежие листья огромные дзельквы.
Слева, за углом парника есть каменная лестница. Длинная и крутая. Стоит преодолеть тридцать ступеней — и окажешься на вершине холма с бассейном. Восемь пятьдесят — девушки еще нет. Я глубоко вздохнул, раскрыл опиравшийся на стену шезлонг, проверил, не мокрый ли, и после этого сел.
Фонари бассейна не горели, но от ртутных ламп и лунного света темно не было. В бассейне имелись трамплин, вышка спасателя, раздевалки, автомат с соками, для загорающих — газончик. Сбоку от вышки лежали разграничительные поплавки дорожек и плавательные доски. Сезон еще не начался, поэтому бассейн наполнили водой не полностью. Может, у них сейчас какая-нибудь техническая проверка? Смешанный лунный и ртутный свет окрашивал водную гладь в загадочные оттенки. Посередине плавали труп мотылька и лист дзельквы.
Ни жарко, ни холодно; легкий ветерок едва шевелил листья деревьев. Изрядно впитавшие дождевую влагу деревья расточали свой зеленый аромат по всей округе. Действительно приятная ночь. Опустив спинку шезлонга почти до упора, я лежал лицом вверх и, глядя на луну, курил.
Она пришла в десять минут десятого. В белых сандалиях и плотно прилегавшем к телу платье без рукавов. Платье синее, с сероватым отливом было украшено узором из розовых линий, которых издалека совсем не разглядишь. Она появилась из-за деревьев с другой стороны. Я же присматривался лишь ко входу и не сразу заметил ее появление. Она медленно шагала вдоль бассейна ко мне.
— Извините, — сказала она, — я пришла намного раньше, но, пока гуляла по округе, сбилась с пути. К тому же, порвала колготки.
Она, как и я, разложила шезлонг и уселась перпендикулярно, ногами ко мне. Где-то по икрам на колготках бежала продольная стрелка длиной сантиметра в четыре. Стоило девушке нагнуться, из глубины выреза платья сверкнула белым грудь.
— Вы тоже меня простите, — извинился я. — Говорил без злого умысла.
— А-а, вы о том разговоре? Да ладно уже об этом Забудем. Дело-то пустячное, — сказала она, развернула руки ладонями вверх и положила на колени. — Какая прекрасная сегодня ночь.
— Точно.
— Мне нравится безлюдный бассейн. Тишина, все остановилось. Все выглядит как-то неорганически... А вам?
Я смотрел на рябь, шедшую по воде.
— Так-то оно так, только напоминает мертвеца. Может, конечно, из-за лунного света.
— Вам приходилось видеть мертвеца?
— Да, приходилось. Утопленника.
— Ну и как?
— Как непопулярный бассейн.
Она засмеялась. В уголках глаз пробежали морщинки.
— Правда, видел очень давно — в детстве. Его выбросило волной на морской берег. Для утопленника — вполне симпатичный мертвец.
Она подровняла пальцами пробор. Видимо, только что принимала ванну. Волосы пахли шампунем. Я поднял спинку шезлонга до ее уровня.
— Послушайте, вы когда-нибудь держали собаку?
Я слегка удивился и заглянул ей в лицо. Затем вернулся взглядом к бассейну и ответил:
— Нет, не держал.
— Что, ни разу?
— Ни разу.
— Не любите собак?
— Хлопотно. С ними же нужно гулять, играть, готовить им еду. А так я против них ничего не имею. Просто хлопотно.
— Не любите хлопоты?
— Вот именно такого рода — нет.
Она о чем-то задумалась. Я тоже молчал. Лист дзельквы, подгоняемый ветром, продолжал свой путь по воде.
— А я когда-то держала мальтийскую болонку, — сказала она. — Мальчика. В детстве. Попросила отца, вот он и купил. Я была единственным ребенком в семье, росла молчаливой и замкнутой. Хотелось с кем-то поиграть. А у вас есть братья, сестры?
— Старший брат.
— Как это, наверное, прекрасно — иметь брата.
— Да как сказать. В последний раз мы виделись лет семь назад.
Она откуда-то вынула сигарету и закурила. Затем продолжала:
— Как бы там ни было, вся забота о песике легла на мои плечи. И это в восемь-то лет! Кормила его, убирала какашки, водила на прогулку, на прививки, посыпала пудрой от блох и прочее, и прочее... Спали на одной кровати, вместе принимали ванну... И прожили так восемь лет. Очень хорошо ладили. Я понимала его мысли, он — мои. Например, уходя утром, я говорю: «Сегодня куплю тебе мороженое», — а вечером он встречал меня метров за сто от дома. Затем...
— Собака ест мороженое? — уточнил я.
— Да, конечно. Это же мороженое.
— А, ну да.
— Когда мне было грустно, когда я падала духом он всегда меня утешал — показывал все, что умеет делать. Понимаете, да? Мы так прекрасно ладили. Были очень-очень дружны. Поэтому когда через восемь лет мой мальчик умер, я не знала, что мне делать, как жить дальше. Думаю, то же самое можно сказать о собаке. Если бы ситуация была противоположной и я умерла раньше, ему было бы так же.
— А от чего умер?
— Закупорка кишечника. Набился комками шерсти. Вздулся живот, он отощал, а потом умер. Мучился трое суток.
— Показывали его ветеринару?
— Да, конечно. Но уже было поздно. Когда я это поняла, принесла его домой. Он умер у меня на руках. Умирая, смотрел мне в глаза. И когда умер, тоже... смотрел.
Она согнула на коленях руки, словно нежно обнимала невидимую собаку.
— Через четыре часа начал застывать. Из тела постепенно уходило последнее тепло, и в конце он отвердел как камень... Все закончилось.
Она некоторое время молчала, глядя на свои руки. Не зная, чем закончится рассказ, я ждал, по-прежнему разглядывая водную гладь бассейна.
— Похоронить трупик я решила в саду, — продолжала она, — под кустарником в углу. Отец вырыл яму. Было это майской ночью. Неглубокую такую — сантиметров семьдесят. Я обернула его в свой самый любимый свитер и положила в деревянную коробку. Кажется из-под виски. Еще положила разные вещи: нашу с ним общую фотографию, собачью еду, свой платок, его любимый мячик, прядь моих волос и еще банковскую книжку.
— Банковскую книжку?
— Да. Сберегательную книжку банка. Там были все мои детские накопления. Пожалуй, тысяч тридцать иен. Когда собака умерла, было так невыносимо, что мне казалось, будто ни деньги, ни все остальное мне больше не понадобятся. Поэтому я зарыла их в землю. Хотела так утвердиться в собственном горе. В крематории, пожалуй, сожгла бы вместе с гробиком. Мне так было бы лучше.
Кончиками пальцев она почесала край глаза.
— Так я прожила первый год. Мне было очень грустно — казалось, в сердце никак не хочет затягиваться широкая дыра. Но... как-то, выходит, прожила. И это понятно. Никто ведь не кончает с собой из-за смерти любимой собаки. В конечном итоге, для меня тот период стал неким поворотным моментом. В общем, как бы это лучше сказать... сидевшая сиднем дома нелюдимая бука открыла глаза на внешний мир. Я сама стала постепенно понимать, что дальше так жить нельзя. Поэтому смерть собаки, если задуматься уже сейчас, в каком-то смысле можно назвать событием символическим.
