Борис в одних спортивных брюках пошел варить свой эксклюзивный кофе, а Люба бесцельно щелкала пультом телевизора.
«Он оставил меня только потому, что не хочет тащиться в Озерки! А на самом деле с гораздо большим удовольствием поспал бы один. Что ж, в некоторых вопросах мы с ним проявляем редкое единодушие».
Борис заснул быстро, несколько раз сердито толкнув ее во сне. А Люба ворочалась до трех часов ночи, злясь и на него, и на себя.
А с другой стороны, это даже хорошо! Они сразу начнут жить нормальной семейной жизнью, минуя эфемерный период влюбленности и горькие разочарования. Как в песне поется, если вы не живете, то вам и не умирать! Если вы не влюблены, то вам не придется в один прекрасный день обнаружить, что под маркой прекрасного принца жизнь подсунула вам мутного гоблина.
После планового аорто-бедренного шунтирования Стас давал наркоз на резекции желудка, и, не успели они с Колдуновым перекурить, косяком повалили аппендициты.
Стас привозил больного в реанимацию, быстренько проверял состояние всех пациентов и сломя голову мчался обратно в операционную, где его уже с нетерпением ждали.
Плохо одному. И жить, и работать плохо, размышлял он на бегу. Но что поделаешь, если лето и все в отпусках? И Варя уехала...
В момент разлуки он почувствовал какую-то щемящую тоску. Но может быть, его растрогали Варины родители, которые обнимали его и приглашали заходить по-семейному?
Однако Стас к ним не торопился. Грусть сменилась странным чувством облегчения, что целых полгода он будет предоставлен сам себе. Как порядочный жених, он ежедневно звонил Вариной маме, но всегда ссылался на то, что у него много работы.
Варя была в своем праве, когда обнимала его и называла мужем в присутствии Любы. На ее месте так поступила бы всякая женщина, и наверняка намерения у Вари были самые добрые. Наверное, она хотела извиниться, что ругала Стаса за общественно полезные порывы, вот и зашла.
Жених не имеет права обижаться на невесту за то, что она помешала ему флиртовать с другой женщиной, Стас прекрасно это осознавал, но все равно думал о Варе с досадой.
И как теперь подобраться к Любе – совершенно непонятно! Допустим, она поверит, что он свободен. Но для того чтобы убедить ее в этом, надо сначала ее найти! Как? Зоя очень сурово относится к нравственности подчиненных. Когда кто-то из женатых докторов пытался завести роман с медсестрой, начальница бывала безжалостной.
«Какой я дурак, Господи! – думал Стас, проверяя аппарат ИВЛ перед очередным наркозом. – В первую же минуту нужно было брать телефон! И адрес! Хотя бы фамилию выяснить! Но я решил почему-то, что у меня уйма времени! А о Варе и не вспомнил, идиот! Даже не подумал, что она может за мной прийти! Ведь раньше такого никогда не бывало. Ага, понял, почему я так на нее злюсь! Если бы она регулярно навещала меня на работе, я был бы начеку, но она нанесла удар внезапно... Первый раз в жизни я так обалдел от женщины, что забыл взять ее координаты! Что при первой встрече, что сейчас... Если подумать, судьба благоволит нам с Любой, она ведет нас своими тайными дорогами так, что мы все время встречаемся, наверное, хочет нас соединить... Но я не принимаю в дар от судьбы то, чего хочу больше всего на свете, нет, я не таков! Мне обязательно нужно создать кучу трудностей и преград, и добро бы я еще с ними боролся! Но я просто сижу и плачу!»
Это были такие гнетущие мысли, что Стас радовался наплыву больных. За работой удавалось забыть о собственной несостоятельности и о том, что самая желанная женщина потеряна навсегда.
Хирурги угомонились только в третьем часу ночи.
Стас аккуратно, стараясь не шуметь, осмотрел своих пациентов. Все койки заняты, и не просто все, а ВСЕ. То есть работают все аппараты ИВЛ, и даже если они оставят вновь прибывшего пациента на каталке, его некуда будет подключать. А ведь закон подлости действует в реанимационном отделении безотказно. Если отделение интенсивной терапии забито под завязку, значит, жди пару-тройку ком. И наоборот, если ты приходишь на смену и принимаешь пустые палаты, смело ложись спать – до утра никого не будет. Существует правило, согласно которому в реанимационном отделении обязательно должно быть свободное место. А медицина – это такая наука, где все законы обязательно срабатывают именно тогда, когда их нарушаешь. Можно сделать флюорографию тысяче человек и случайно пропустить одного, но именно у этого одного впоследствии обнаружится ужасающий туберкулез. Если врач не выполняет даже одно-единственное правило из многих в надежде, что обойдется, можно быть на сто процентов уверенным: НЕ обойдется.
Стасу очень не хотелось поднимать персонал хирургического отделения, но оставлять стационар без реанимационных коек он не решился.
Написав переводные эпикризы, он немножко расслабился и тут же ощутил сосущую пустоту под ребрами. «Я же с утра ничего не ел!» – сообразил Грабовский и принялся быстро делать бутерброды.
Не успел он положить на колбасу маринованный огурчик, как его вызвали в приемное отделение.
С треском опустив трубку на ни в чем не повинный телефонный аппарат, Стас схватил реанимационный чемодан и побежал в приемное, на ходу откусывая от своего бутерброда. Огурчик, увы, свалился на первом же повороте.
– Ну? – спросил он грозно, шлепая чемодан на стол медрегистратора.
– Ничего страшного, доктор! – Медсестра Соня улыбнулась ему так, что Стас сразу забыл про усталость. – Обычный эпилептический припадок. Иван Сергеевич уже бинт между зубов засунул, под голову подложил одеяло, сейчас за руки держит.
– Иван Сергеевич, похоже, только и делает, что борется с больными. – Соня была свой человек, с ней можно было и позлословить.
Стас всегда удивлялся, как на такой собачьей должности ей удается сохранять доброжелательность и какое-то особенное, светлое, спокойное, но слегка ироничное обаяние. Помимо легкого характера, Соня обладала великолепной фигурой и очаровательным личиком фотомодели, но при этом коллеги женского пола любили ее не меньше, чем мужчины. Аура спокойной доброжелательности, исходившая от нее, уничтожала на корню и похотливые мысли мужчин, и зависть женщин. В Сонины дежурства приемное отделение становилось самым людным местом в больнице, врачи обоих полов покидали свои комфортабельные ординаторские и отправлялись к Соне в гости. Она поила всех чаем с печеньем, внимательно слушала докторские рассказы, ахала, охала, но в самый неожиданный момент говорила какую-нибудь колкость, улыбаясь хитро, как лисичка. В любое время суток она была готова к работе и никогда не уговаривала докторов обойтись, например, без ЭКГ или без гипсовой повязки.
Хороший аппарат ЭКГ в приемном отделении появился совсем недавно, еще весной приходилось снимать пленки допотопным прибором, который нужно было заземлять на батарею или водопроводный кран и который никак не хотел записывать кардиограмму, зато с похвальной чуткостью реагировал на электромагнитные колебания в атмосфере.
Однажды Зоя Ивановна брала в операционную молодого мужчину с холециститом. По стандарту, людям моложе сорока лет можно не снимать кардиограмму перед экстренной операцией, но Стас с Зоей, посовещавшись, решили все же ее сделать. Соня долго воевала с кардиографом, а потом в сердцах спросила: какой дурак вообще назначил ЭКГ?
– Вот они мы, – засмеялась Зоя, – два дурака сидим. Выбирай, кто тебе больше нравится.
Если бы какая-нибудь другая медсестра вздумала обзывать докторов в прямом эфире, Зоя Ивановна жестко отчитала бы ее, но в Сониных устах это прозвучало невинной подначкой.
Купаясь в лучах Сониного обаяния, Стас просмотрел направление «скорой помощи» и набрал в шприц противосудорожные препараты. Ваня, конечно, мужик хороший, но толку от него мало. За год аспирантуры только и научился крепко держать пациентов за руки да громко на них орать. Диагнозов у него в арсенале было всего два, и те не значились ни в одном медицинском справочнике. Доставив очередное тело в реанимацию, Ваня цыкал зубом, говорил «урод комнатный» или «мудило гороховое», и все его рекомендации по лечению сводились к надежной фиксации больного на койке.
Поэтому Стас чуть не выронил шприц, когда вошел в смотровой кабинет и увидел, как Люцифер гладит по голове пациентку, неопрятную женщину лет пятидесяти.
– Вот и все, моя хорошая, – ворковал он. – Отдохнешь немного у нас, а завтра домой пойдешь. Ни о чем не волнуйся. Все хорошо. Все в порядке.
– Что тут, Ваня?
– Обычный эпилептический припадок. Больная самостоятельно вышла, думаю, в реанимацию смысла нет класть. Я ее к себе в отделение заберу, пусть до утра поспит. А ты чего пришел? Я вообще-то не звал.
– Соня позвонила.
– Вот тебе и раз! Очередной предательский удар по самооценке, – фальшиво вздохнул Ваня. – Они тут все думают, если я ведрами не лью в пациентов психотропные препараты, значит, я плохой врач. А может, и не думают, а у меня, наоборот, бред величия. Все так сложно, так сложно. Ну, как ты, все в порядке? – Он обернулся к женщине. – Вот и славно. Сейчас еще один доктор посмотрит, и поедешь в палату.
