Ознакомительная версия.
Еще на первом году обучения один из старшекурсников решил поиздеваться над убогим видом Самбиева. При всех оскорбленный Арзо с яростью бросился на обидчика. Победить более взрослого юношу он не мог, их вовремя разняли, но все видели, с какой яростью и отвагой защитил свою честь Самбиев.
Так и пролетели эти студенческие годы – считая копейки, глотая слюну… Правда, было еще что-то; теплое, нежное – тогда, и горькое после. Это любовь! Дважды Арзо трепетно влюблялся и оба раза безнадежно страдал. Доходило до того, что он начинал писать стихи, ночи напролет простаивал под окнами квартир, а на рассвете поджидал любимых у подъезда…
Первую свою любовь Самбиев вспоминал с особым отвращением. Его идолом стала дочь важного в республике чиновника, действительно, очень красивая, неглупая и расчетливая девушка. Она с презрением отвергла докучливого молодого «оборванца», и мало того, публично указала на его порванную сбоку подошву. На сей раз кулаки Арзо были бессильны. После этого Самбиев ровно месяц болел, а вылечившись, со стыдом, пряча глаза, ходил по университету, предпочитая пользоваться черным входом и боковыми лестницами. Это произошло на втором курсе.
… Вторая любовь родилась на четвертом году обучения. Полюбил Арзо девушку с физического факультета. Звали ее Совдат Кулаева. Каждый день Самбиев мчался в дальний новый корпус университета, чтобы повидаться с любимой. Совдат не обладала броской внешностью. Ее красоту надо было разглядеть, увидеть, понять и по достоинству оценить.
Совдат, как и Арзо, росла без отца в многодетной семье. Одевалась очень скромно, но со вкусом, с изяществом. Она умела придать простенькому костюму элемент неординарности, изысканности – в виде бантика, косынки или недорогой брошки. Оказывается, свои незатейливые наряды она шила сама. Позже Арзо узнал, что Совдат также шьет и вяжет одежду на продажу. Этого она почему-то всегда стыдилась и скрывала от Самбиева.
Они встречались более года. Их отношения становились все теплее и нежнее. Ни он, ни тем более она никогда не объяснялись друг другу в любви. Но этого и говорить было не нужно. Все видели, как они сияли при встрече, как Совдат горевала, если Арзо не мог приехать или не мог позвонить, будучи в родном селе. Они часами могли сидеть в библиотеке, потом пешком медленно шли до дома Кулаевой и там долго стояли, с улыбкой глядя в глаза. За все время встреч они ни разу не преступили грань приличия, ни словом, ни жестом.
Есть редкие девушки, прелесть которых расцветает в атмосфере любви и гармонии. К таким принадлежала и Совдат. Вступила она в пору девичьей зрелости, округлилась женственная стать, а походка стала грациозной, вызывающей, манящей. Словом, зацвел цветок, раскрылись лепестки, обнажив соблазнительный плод. А Арзо все ходил влюбленный и предложения не делал. Ослепленный любовью, он не замечал, как вокруг его цветка закружились трутни и шмели.
Только младшая сестренка Совдат Лиза сняла с его глаз ослепляющую пелену. Огляделся Арзо – все понял. На дорогих машинах и в богатых костюмах молодые люди, гораздо старше и обеспеченнее его, вились вокруг любимой. И в это время подружка Совдат отвела как-то его в сторону и серьезно сказала:
– Арзо, ты молод для Совдат, вы почти одногодки. А ей замуж выходить надо. Разве сможешь ты содержать семью? – слезы выступили на глазах подруги. – Оставь ее, пожалуйста!
– Это ее просьба? – задергался нервно кадык на длинной шее Самбиева.
Только мотнула головой подруга, отвернулась, плача.
– А чья?… Я прошу тебя, скажи!
– Ее матери… Только ей не говори, я слово дала.
Как раз наступили летние каникулы, и опечаленный Арзо умчался, как обычно, на заработки в Сибирь. В неделю раз по ночам ездил он на мотоцикле бригады за тридцать километров от своего объекта в райцентр, чтобы позвонить любимой. Совдат с нетерпением ждала междугородних звонков. Она первая хватала телефон, но в трубке слышались только далекие шумы и свист проводов.
– Арзо, Арзо, это ты? Говори! Почему ты молчишь? – кричала она в аппарат.
Однажды к телефону подошла младшая сестра Лиза, и Арзо не выдержал, заговорил с ней, а рядом, оказывается, подслушивала Совдат, она выхватила трубку.
– Арзо! – крикнула она.
– Я, Совдат, – только ответил он.
И больше не говоря ни слова, они застыли в молчании, слушая учащенное дыхание друг друга.
– У меня время на исходе, – нарушил молчание Самбиев.
– Ты еще позвонишь? – тихо спросила она.
– А можно?
– Да-да! Можно-можно! Звони, пожалуйста!
Через день полетели звонки. Вначале разговор был натянут, сдержан, а потом вновь залились они смехом, шутками, с взаимной заботой и лаской. И вдруг, неожиданно, Арзо нарвался на мать. Он хотел бросить трубку, но женщина опередила его.
– Арзо, это ты? – парализовал его печальный, хриплый женский голос. -…Мне стыдно говорить, но послушай, пожалуйста… Я знаю, ты очень хороший парень. Я знаю, что вы друг друга любите, но это детство, игра, беззаботность. Если вы поженитесь, то житейские проблемы быстро развеют вашу любовь. Нищета и любовь несовместимы… Арзо, извини меня, не проклинай меня и не смейся надо мной. Ради Бога пойми меня!… Я прошу тебя – пойми меня правильно! Мы люди бедные, а Совдат старшая в семье. Как я их в люди выведу? К тому же вы почти что одногодки, а это с возрастом… ну короче нехорошо… Арзо, дорогой, оставь дочь в покое, у нас уже есть захал*… Ты слышишь меня?
Связь оборвалась… Больше Самбиев в Грозный не звонил. Только в неимоверном труде – от зари до зари – он находил успокоение и забытье. Как в жизни бывает – не везет в любви, везет с деньгами. Как никогда выгоден был строительный договор в тот год. Арзо пахал не только каникулярные июль и август, но и, сфабриковав справку о болезни, весь сентябрь. В начале октября он тронулся домой, вез с собой огромные (для него) деньги. Путь лежал через Москву. В столице он надеялся накупить себе всякой одежды, чтобы потом «рисоваться» перед Совдат. В неотступных терзаниях, он мечтал назло любимой встречаться с другой девушкой, даже с ее подружкой. Какие только глупости не лезли в голову! Как он страдал!
Себе Арзо купил простенькое пальто и ботинки. Кое-что купил матери и сестрам, а остальные деньги сохранил на погашение части долгов. Правда, про Совдат тоже не забыл – после долгих поисков купил любимой, на прощание дорогие французские духи.
В конце первой декады октября Самбиев, выслушав нарекания со стороны деканата, приступил к занятиям. Несколько дней не ходил в новый корпус. Потом не выдержал. С друзьями гулял он по коридорам физического факультета – шутил, смеялся, напустил на себя беззаботность и безразличие, но когда увидел Совдат, опечалился, сник, как одуванчик после дождя, и убежал в общежитие, ничком бросился в постель, чтобы никто не видел горестных глаз и печали.
Решил он твердо больше не появляться в новом корпусе. И неожиданно через пару дней друзья сказали, что перед входом в их корпус стоит, кого-то ожидая, Совдат. Бросился Арзо, увидев любимую, остановился, как вкопанный. На секунду их взгляды встретились, и Арзо медленно, с торжественной строгостью подошел к Кулаевой. Большие карие глаза девушки снизу смотрели в его лицо и не могли скрыть радости от встречи. Она пылала, не выдержала, широко улыбнулась, образовались ямочки на упругих девичьих щеках.
– Эти шарф и свитер я связала тебе на память, – протянула она пакет,- если свитер не подойдет по размеру, я перевяжу… Почему ты не звонишь?
– Я случайно напоролся на мать.
– И о чем вы говорили?
– Говорила она, я молчал.
– Теперь все понятно… Я пойду.
– Можно я провожу тебя? – тихо вымолвил Арзо.
Совдат ничего не ответила.
Октябрь перевалил за бугор. День стоял теплый, солнечный, тихий. Под ногами шелестели упавшие листья. Пахло переспевшим виноградом и айвой. В лужах, чувствуя, что напоследок, с ненасытностью купались воробьи. Пирамидальные тополя уже полностью оголились, на фоне еще праздничных кленов казались скелетами. За рекой Сунжой, в городском парке имени Кирова, кричала малышня. У трампарка на повороте противно заскрежетал трамвай.
Из самого центра до микрорайона, где жила Совдат, они шли пешком. Почти не говорили. С грустью расстались, а на следующий день Арзо поджидал ее с самого утра у дома. Совдат улыбнулась, заразила тем же молодого парня… И вновь они гуляли почти каждый день. Правда, договорились как можно реже звонить (точнее, чтобы Арзо звонил, связь была только односторонней). Так они встречались еще два месяца. Все было вроде бы прекрасно, однако меж ними провели какую-то неощутимую грань, которая незримо довлела над их отношениями. И только в середине декабря Арзо окончательно набрался смелости и как бы нечаянно выпалил:
– Совдат, давай поженимся.
На улице стояла промозглая, сырая погода. Проходящие машины обдавали их грязью. Совдат остановилась в оцепенении.
Ознакомительная версия.
