Однажды он решил было посоветоваться с отцом, но быстро отказался от этой затеи, с грустью заметив, насколько отдалился от него Николай Васильевич после смерти Анны Алексеевны. Дело не в том, что отец разлюбил Антона или сделался равнодушным к маленькому внуку, просто со смертью жены он как будто лишился той опоры, что незримо поддерживала его на протяжении всей жизни, потерял интерес ко всему и всем. Он редко навещал теперь молодых и не играл с Костиком даже в те редкие минуты, когда находился рядом с внуком. Выходные он проводил дома в полном одиночестве, а по будням, придя домой с работы, интересовался лишь обществом запотевшей, из холодильника, бутылки. Познакомился с какими-то странными субъектами, вел с ними долгие философские разговоры ни о чем и опускался — в житейском понимании — с немыслимой быстротой.
Антон замечал это. Он не узнавал отца, однако мог приезжать к Николаю Васильевичу лишь изредка, когда позволяли собственные дела и семейные обязанности, что случалось весьма нечасто. Сам же Житкевич-старший никакой инициативы к общению с Антоном не проявлял, и сын с отцом все более отдалялись друг от друга.
Однажды в субботу утром Антон отправился с Костиком на прогулку. Светлана еще спала; она любила допоздна засиживаться перед телевизором и вставала после таких ночных бдений, которых становилось все больше, лишь к обеду.
Антон, стараясь не шуметь, накормил сына завтраком, одел его, и они, взяв санки, тихо вышли за дверь. Снега в том году было много, и молодой отец медленно покатил Костика мимо знакомых бульваров, мимо детского сада, куда надо было уже через год оформлять ребенка, через широкий и запорошенный белой поземкой сквер. Такая прогулка не мешала Антону думать о своем: сын лепетал что-то на своем языке, а его отец, двигаясь медленным, широким шагом, прокручивал в голове возможные варианты решения неотложных своих проблем.
Они уже дошли до широкой магистрали, когда Антона вдруг осенило: он больше не может вариться в собственном соку, изобретать велосипед и решать все вопросы самостоятельно. Он должен, просто обязан немедленно поговорить с кем-нибудь о своих делах. Ему нужен совет старшего, рассудительного и мудрого товарища. Отец уже не в счет — его самого нужно поддерживать. А вот профессор Лаптев…
Имя, так неожиданно вспыхнувшее в памяти, подтолкнуло Антона к решительным действиям. Он не успел еще сформулировать для себя мысль: «Вот кто мне сейчас нужен!» — а его рука уже поднялась, подзывая такси. Он быстро засунул малыша и санки в подкатившую машину, назвал адрес Ивана Петровича и помчался в сторону Ленинского проспекта.
Разумеется, ранним субботним утром профессор оказался дома и несказанно обрадовался неожиданному приходу Антона. У него, как обычно в каникулярное посленовогоднее время, гостила любимая внучка. Настенька уже давно стала школьницей. Она обрадовалась появлению малыша, заботливо помогла раздеть Костика и потащила его играть в свою комнату. Мужчины получили свободу и смогли спокойно поговорить.
В аскетичной, но стерильно чистой холостяцкой кухне профессора Антон расслабился. Иван Петрович быстро соорудил для гостя несколько аппетитных тостов с сыром, поставил перед ним чашку ароматного кофе, заковыристым рецептом варки которого очень гордился, и уселся напротив. Антон уже отвык от того, чтобы за ним кто-то ухаживал, и несколько этих простых и гостеприимных жестов старого друга вдруг ввергли его в состояние, близкое к слезам. Только теперь он понял, как истосковался по нормальному общению, по теплу и заботе семейного дома, по дружескому участию. Он и не подозревал, что сможет так открыться перед, в сущности, посторонним, далеким от семьи Житкевичей, хотя и давно знакомым человеком, так распахнуть перед ним тайники души и подробно рассказать о наболевшем.
Не замечая, как бежит время, он поведал старому профессору о состоянии отца, о его депрессии после смерти матери. Рассказал и о том, что сам тоже близок к отчаянию, потому что запутался в семейных проблемах. Он не знал, как помочь отцу, прежде такому умному и сильному, — Антон искренне недоумевал, как подобные превращения могут вообще происходить с людьми. Не знал и как справиться с тоской по матери, которая столько лет незаметно опекала его и гордилась им.
Но уж вовсе не знал, что теперь делать со своей не прошедшей, но запутавшейся в каких-то силках любовью. Рассказывая Лаптеву о жене, о том, что у нее другие интересы в жизни, непонятные ему, Антону, он ни словом не пожаловался на Светлану. Утаил, что она бесконечно ноет, раздражается, сердится на них с Костиком. Сказал лишь, что жена его, видимо, не создана быть домохозяйкой. Выполнение каких-то элементарных дел, простая работа по дому, уход за ребенком — все это вызывает у нее отвращение. Она настаивает на том, что муж должен ей помогать, и это требование, конечно, справедливо; Антон старается соответствовать изо всех сил. Но если он полностью возьмет на себя обязанности по дому, то ничего не успеет сделать в науке и это отразится не только на его карьере, но и на благосостоянии семьи, на финансовом положении той же Светланы… Ведь ему еще два года учиться, а халтурить в медицине нельзя.
Иван Петрович внимательно слушал Антона, ни словом не перебивая и только время от времени кивая в знак того, что он все понимает.
У себя дома профессор еще больше походил на старого доброго волшебника; его борода оставалась все такой же сияюще белой, какой запомнил ее Антон по первой встрече на ВДНХ (только он ее слегка укоротил, и от этого стал немного моложе); глаза были по-прежнему внимательными и лукавыми, а улыбка, как и раньше, приветливой. На фоне аккуратной и чистенькой кухоньки, где все необходимое хозяйственное оборудование было сокращено до минимума и тем не менее отвечало несколько даже изысканным вкусам хозяина, Лаптев казался Антону самым желанным в мире слушателем, мудрым и понимающим другом.
— Вы знаете, Антон, я думаю, вы совершаете ошибку, которую и до вас совершали миллионы людей в мире, — неторопливо проговорил он, отпивая душистый кофе из большой чашки и внимательно глядя на гостя из-под сильных стекол очков. — Вы смотрите на Светлану только как на свою жену, воспринимаете ее главным образом как мать Костика. А мы ведь все прежде всего люди, а потом уже чьи-то жены, мужья, отцы, матери, дочери. Подумайте, на что в жизни настроена, нацелена по-крупному ваша жена. Какая у нее структура личности, каков характер, жизненные устремления, планы, мечты; что и кого она любит. И тогда вы поймете, кто на самом деле стал матерью вашего ребенка и с кем вы связали свою жизнь.
— Да поздно уже об этом думать, Иван Петрович, — отмахнулся Антон. — Дело сделано, сын растет. Ему в любом случае нужна мать, и другой у него не будет. Но беда в том, что иногда мне кажется, будто рядом со мной совершенно незнакомая женщина. А то, что я прежде принимал за любовь, словно бы вовсе никогда и не существовало. Но если все это было, то куда подевалось?
Лаптев молчал, покачивая головой. Он не хотел навязывать юному гостю свою философию жизни, свои ценности и собственное отношение к миру. По рассказам Антона, ему не слишком-то понравилась Светлана, но он же сам отвечал за свой выбор, свою семью и ее будущее. И, словно по какому-то молчаливому уговору, они перешли от конкретной проблемы к общим рассуждениям. Например, о том, можно ли переделать человека — объяснить взрослой женщине, индивиду, что она неправильно живет, напрасно мучает себя и других… И пришли к неутешительному выводу, что сделать это, даже при наличии большой любви, в принципе невозможно.
А потом они от семейных дел Антона как-то незаметно и быстро перешли к тому, что интересовало их больше всего на свете, — к медицине и электронике.
Короткий зимний денек уже догорал, когда Антон с Костиком вышли от Ивана Петровича. Проведя день в такой дружеской обстановке, Антон будто глотнул свежего воздуха. Конечно, семейная жизнь у него складывалась не совсем так, как хотелось, но теперь он опять был полон решимости не сдаваться, исправлять ее по мере возможности. Сегодня все казалось ему по плечу. К тому же его очень радовало, что Костик выглядел таким веселым, сытым, наигравшимся — Настенька, как выяснилось, прекрасно умела обращаться с малышами. Она занимала ребенка целый день: накормила его обедом, уложила спать, придумала для него кучу интересных игр. Костик не капризничал, чувствовал себя, словно дома, и даже не хотел расставаться со своей новой подружкой.
С этого дня Антон стал часто бывать в доме у профессора; их совместная работа и дружба возобновились. Иногда, когда предоставлялась возможность, Житкевич даже оставлял сына с Настенькой, и они с Иваном Петровичем могли засесть в институте и хорошо, долго поработать. Лаптев и прежде был наставником для Антона, но теперь, когда у студента Житкевича возникло столько проблем, вроде бы не имеющих прямого отношения к науке, профессор стал ему еще ближе. Целеустремленности, оптимизму, умению не сворачивать со своего пути Антон в те годы учился именно у него.
