Оберегая деда от насмешек, Таня, а за ней остальные, благодарно захлопали.
— А шашку свою Семен Михалыч отдал тебе? — допытывался Павел.
Авдей Авдеич безнадежно махнул рукой:
— Безмозглый ты! Пра, безмозглый! Я, чать, не из-за шашки ходил в разведку — за революцию! А хотя бы и стал дарить, не взял бы. Да сказать, больше-то я его и не встречал. Баили, Фрунзе вызвал его, по случаю агромадного дела!
А дождь между тем все накрапывал.
Захар Черников домой пришел после захода солнца. Перешагнув через порог, что есть силы грохнул дверью. Он немного был выпивши, лицо его пылало, как и космы. Ни слова не говоря, сел за стол, положил лист бумаги.
— Ты что, говорить разучился? Или твоя мокрохвостка Дунька не пустила? — зло спросила Зина.
— Побыла бы на моем месте, посмотрел бы тогда, как бы ты запела! Да еще какую-то Дуньку приплела! — вспылил Захар. О встрече с Ландышевой, о скандале в поле он промолчал. — Пилит и пилит! Когда-нибудь этому конец будет или нет? Хоть сейчас заткнись, не мешай. Мне над лекцией сидеть надо.
— Сам заткнись! — наступала Зина. — Чего молчать, когда весь Атямар знает о твоих поганых делах! Ведь твои рыжие гривы отовсюду видны.
— Замолчи, зараза! — Захар стукнул кулаком по столу. — Если бы не я, до сих пор бы кур щупала!
— Вон он что! Нет, уж молчать не буду! Хватит, повил веревки из меня! Думал: деревенская, ничего не видит, ничего не понимает? Всегда стелиться перед ним будет, кланяться, да?
— Сама перестанешь гавкать или тебе заткнуть хлебалку? — Захар вскочил с места.
— Руки коротки! Да и грязные очень, чтобы с ними налетать на меня.
— Если у меня руки такие, тогда сама выкатывайся из квартиры. И сейчас же, слышишь?
— Как бы сам отсюда не вылетел, пьяная морда!
— Выкатывайся, сказали тебе! — Рассвирепев, Черников схватил Зину за плечи и с силой вытолкнул ее за порог, накинул крючок.
На всякий случай постоял у двери, прислушиваясь, будет ли жена плакать или проситься обратно — там было тихо.
Захар снова сел за стол. «Тут и без нее тошно, да еще она! И Дуську еще позорит. Да ты и пальца на ее ноге не стоишь — с таким-то ее голосом и красотой!» — оправдываясь, распалял себя Захар. Он взял шариковую ручку и под запал начал мысленно грозить уже Татьяне Ландышевой: «Ну погоди, девка, очень уж голову дерешь высоко! Если я беспартийный, думаешь, хуже тебя разбираюсь в текущем моменте? Э-ге! Да и оскорбление моей личности не пройдет тебе даром. Заставлю отвечать, как в разгар уборки срывать прямо в поле концерты, как идти против массово-политической кампании. Саботажница!..»
На Ландышеву Захар Черников озлился еще и потому, что унизила его при всей бригаде, при той же Дуське. Ну нет, такого простить нельзя! На минуту задумавшись, он решительно написал: «В райком КПСС. Отдел пропаганды и агитации».
И сам подивившись запалу, без передыху накатал четыре страницы — о том, что было, и о том, чего не было на ржаном поле колхоза «Победа». «Ничего, ничего, немного заострил, так и надо. Пусть эта Танька попробует опровергнуть указанные факты, пусть выкручивается — свидетелей почти что не было, а комбайнеры… А что комбайнеры? Они и подтвердят. В конце концов при них же она нагрубила и сорвала концерт!..»
В порыве своего мстительного вдохновения Черников с ходу написал о том же и заметку в районную газету. «Жди там, когда в райкоме, да в такое время, обратят внимание на сигнал. Для редакции же такому острому критическому материалу цены не будет. Через газету всему району покажу подлинное лицо этой выскочки! Напечатают — и в райкоме пошевелятся. Пусть весь район узнает, кто такая Ландышева и кто такой Черников, что я хотел сделать и куда гнет Танька Ландышева», — удовлетворенно размышлял Захар, вкладывая состряпанные доносы в конверты.
Закончив дела, Захар с удовольствием потер руки, хотел было о чем-то спросить Зину, но вспомнил: он же выгнал жену! Теперь это ему показалось еще лучше — некому нудить и пилить, словно тупой пилой. Из тайника он вытащил чекушку, которую на днях припрятал, выпил за удачно завершенное дело, закусил остатком огурца и прямиком отправился к Дуське.
Утром чуть свет, чтобы никто не заметил, — на рожон лезть тоже незачем, — он вышел от Дуси, сходил на речку искупаться и вскоре уже был у Горки-баяниста. Тот еще спал.
— Все дрыхнешь? Ну-ка, быстренько вскакивай! Дело есть срочное, — Захар стянул с друга одеяло.
— Или опять что стряслось? — протирая кулаками глаза, недовольно спросил тот. — Что так рано?
— Ха, рано! Я вот всю ночь глаз не сомкнул, все сочинял депеши, а ему рано! Ну-ка, наложи-ка свою лапку под этой бумагой. — Захар положил перед ним письмо в райком. Заметку он хотел пустить под своей подписью — нечего славу делить пополам с кем-то там, — так ему и Дуся посоветовала, а она девка не промах.
— Что за бумага? Надо бы хоть взглянуть на нее, — засомневался баянист.
— Ты что, мне не веришь? — осерчал Черников. — Ландышева сорвала мероприятие? Сорвала. Можно сказать, при всех опозорила и прогнала. Надо по такому безобразию ударить? Безусловно! Только политически слепой дундук не может понять то, что допустила эта цаца, за которой ты бестолку приударить пытался!
Горка засопел, протянул пятерню.
— Если так, давай ручку.
— Так бы и надо, без увертюры.
Получив нужную подпись, Захар предупредил, чтобы тот пока помалкивал про жалобу: придет время — она сама заговорит о себе. И, уходя, строго наказал дружку не опаздывать на работу: сегодня очередной выезд в колхозы, по работе комар носа не должен подточить!
В отделе пропаганды райкома не было ни души, письмо пришлось оставить в приемной первого секретаря.
Зато в редакции заметку и самого Захара встретили с радостью — срыв концерта расценили как ЧП, неслыханно — секретарь комсомольской организации прогнала с поля агитбригаду! «Срыв концерта во время уборки — это срыв самой уборки!» — веско сказал ему молодой сотрудник. «Надо покрепче ударить по тем, кто в такое горячее время идет против культурной работы и культурного отдыха тружеников полей!» — еще резче, определенней сказал второй сотрудник. Настроение Захара Черникова взмыло вверх. Он чувствовал себя почти известным фельетонистом и уже не сомневался, что за принципиальную партийную критику его в райкоме похвалят.
Домой Захар вернулся в полдень — Зины не было. «Вот и поживи с этой ведьмой, — возмутился он. — Ни щей тебе не сварит, ни котлет не нажарит, баба бескультурная!»
Он еще не знал, что Зина уже никогда к нему не вернется. Чертыхаясь, пошарил в чулане, выпил прокисшего молока и ушел — надо отправляться с агитбригадой в колхозную глубинку…
А Зина все это время находилась у своей хорошей знакомой, с которой вместе работала в кинотеатре. Жила она на противоположной стороне улицы, неподалеку. Из окон ее дома хорошо просматривалась квартира Черникова. В эти окна вчера вечером Зина и видела, как Захар вышел из дома и куда направился. Она знала: муж дома не ночевал.
Ни с кем, кроме Тани Ландышевой, не делившаяся своими семейными невзгодами, она, что называется, исповедалась перед этой молодой и тоже не больно везучей женщиной; та в ответ рассказала ей, что Черников уже был женат, об этом, оказывается, знали многие в Доме культуры, не знала одна Зина. Горькая новость укрепила ее решение: пусть будет, что будет, только она больше не станет жить с этим подлецом!
Утром, с помощью приютившей ее женщины, Зина собрала чемодан и с попутной машиной уехала в Сэняж.
Это стало уже обычаем Веры Петровны: прослушать утром по радио последние известия и просмотреть свежие газеты и попутно отметить карандашом, о чем нужно потолковать с людьми.
Точно так же она поступила и сегодня, начав, как всегда, с районной газеты. На второй странице сразу же бросилась в глаза заметка под рубрикой «Острый сигнал», с крупным заголовком: «Как сорвали концерт».
«Теперь, когда на колхозных полях… культурно-массовая работа…» — не особо вникая, прочитала она начальные абзацы и вдруг словно налетела взглядом на фамилию Тани Ландышевой. Что, что?
«…На полевой стан колхоза „Победа“ наша агитбригада подъехала тогда, когда комбайнеры отдыхали после обеда. В это время мы и хотели показать специально подготовленный для тружеников села концерт. Концерт по вине секретаря колхозной комсомольской организации Т. Ландышевой не состоялся. Воспользовавшись тем, что на току не было ни председателя колхоза П. С. Сурайкина, ни секретаря партийной организации В. П. Радичевой, она запретила давать концерт, огульно обозвала участников агитбригады халтурщиками. Нас удивляет!..»
Вера Петровна была ошеломлена: ведь это вранье, с самого начала! В тот день во время обеда она сама там была, рассказывала, как среди комбайнеров идет соревнование. Да и ушла с крытого тока тогда, когда все комбайны работали. Никакой агитбригады там не было, никакой Черников там не появлялся. Зачем же этому Черникову понадобилось клеветать на лучшую комбайнерку колхоза?..
