Ф е д о н д. Давай тогда разберёмся: в каком смысле, каким образом тело постигается «не умом», как ты только что сказал. И для того, чтобы понять это, обратимся к музыке.
С о к р а т. С удовольствием.
Ф е д о н д. Верно ли, что когда музыка привлекает наше внимание, то первым на её звуки реагирует тело? Замечал ли ты, Сократ, что порой думаешь о чём-то своём, но в то же время отбиваешь ритм рукой или притоптываешь ногой в присутствии играющих музыкантов?
С о к р а т. Замечал, и не раз.
Ф е д о н д. Что же заставляет тело совершать все эти странные движения, если душа, которая по твоим словам создана для руководства, занята совсем другим?
С о к р а т. Я думаю, что душа заставляет тело двигаться таким образом, отзываясь на звуки музыки.
Ф е д о н д. Выходит, что душа это делает, сама о том не зная? Где же тогда её божественное начало, способное объять всё сущее?
С о к р а т. Пока человек жив, душа крепко связана в теле и прилеплена к нему, она вынуждена рассматривать и постигать всё сущее не сама по себе, но через тело, словно бы через решётки тюрьмы, и погрязает в глубочайшем невежестве. Поэтому она не способна постичь самое себя, Федонд.
Ф е д о н д. По-твоему тело - тюрьма для души, и лишь смерть отпускает душу на волю?
С о к р а т. В этом моя надежда - надежда философа, и человека, который собирается умереть.
Ф е д о н д. Я бы не хотел лишать тебя надежды, Сократ.
С о к р а т. Ты говоришь так, будто наверное знаешь, что я не прав.
Ф е д о н д. Я знаю лишь то, что говорит мне музыка.
С о к р а т. Продолжай, прошу тебя. Я вижу, что напрасно не познакомился с тобой раньше.
Ф е д о н д. Музыка подсказывает мне, что тело и душа - едины.
С о к р а т. Означает ли это, что душа телесна?
Ф е д о н д. Это означает, что тело - не просто груз или тюрьма души, но необходимая составная её часть: как палец музыканта, который может показаться кому-то отдельным органом, на деле всецело зависит от существования кисти и вряд ли дотянулся бы до струны, не будь у меня локтя или плеча…
С и м м и й…или головы. Всё это тебе сообщила музыка?
Ф е д о н д. Также она сообщила мне, что тот, кто заботится о душе, пренебрегая телом - теряет, а не приобретает. Я слышал от Филолая (думаю, ты с ним согласился бы, Сократ), что истинный философ гонит от себя желания тела, крепится и ни за что не уступает телу, не боясь разорения и бедности, горя и нужды.
С о к р а т. Прекрасно сказано, Федонд.
Ф е д о н д. И ты, конечно, принимаешь тело за обузу, думая что душа должна жить, лелея собственные свои, отдельные от телесных, стремления, а после смерти - отойти к тому, что ей сродни, и навсегда избавиться от человеческих бедствий.
С о к р а т. Верно. Я сам не сказал бы лучше.
Ф е д о н д. Какой же смысл в том, чтобы жить человеческой жизнью, заточая душу в телесные оковы? Если тело причиняет душе такой урон, не проще ли было бы ей вовсе не рождаться в человеческом облике, а обитать там, где ей лучше всего, не посягая на смертное и тленное?
С о к р а т. Хороший вопрос, клянусь Зевсом. Но я не стану отвечать на него, поскольку вижу, что ты сам готов ответить.
Ф е д о н д. Боюсь, Сократ, я разочарую тебя, ибо сейчас поведу себя вовсе не так, как полагается философу. Оправдание мне только одно: я не навязывался к тебе в собеседники, и не моя вина, что я принимаю вещи по-иному, не так, как привычно тебе.
С о к р а т. Говори же, Федонд!
Ф е д о н д. О том, что я сейчас скажу, мне поведала моя музыка, и никакие рассуждения и доказательства, даже если бы они и были у меня, не сумели бы убедить меня лучше. Послушай, Сократ: душа воплощается в теле затем, чтобы одухотворить его. Тело - вовсе не обуза души, но её научение. Нам нужно быть с телом заодно, нужно сделать его верным инструментом души - так, чтобы когда придёт пора расставаться с ним, мы оставляли бы его без сожаления - но не потому, что оно нам противно, а потому, что оно преобразилось, и вместе с тем - окончило свои земные труды. Но вот то, что не подчиняется осмыслению и пониманию, и поэтому, кажется, не может стать предметом рассуждения: я вижу, что тело и душа - едины и единосущны. Выходит, вопреки всякому человеческому разумению: там, где мы видим два, и говорим о двух различных вещах - нужно видеть одно. Более того, то, что нам кажется сделанным из разного вещества - тело и душа, суть - одно. И, умирая, отпуская душу на волю, мы отпускаем вместе с ней наше тело - запечатлённое в душе раз и навсегда, вместе с другими, прежними её телами. Но всего этого я не могу ни объяснить, ни, тем более, доказать.
С о к р а т. Ты поступил очень умно, лишив меня возможности отвечать тебе как философ: ведь по-другому я говорить не умею. Но - ты прав, я сам навязался тебе в собеседники, поэтому готов принять твои слова без всякого разумного обоснования и объяснения - как нечто такое, что пришло тебе на ум сразу, в готовом виде. Ты говоришь, что это сообщила тебе музыка. Я верю, что ты - человек убеждённый, и этого мне довольно. И всё же я задам кое-какие вопросы, чтобы лучше понять тебя, и надеюсь, что ты не откажешь мне в ответе.
Ф е д о н д. Спрашивай.
С о к р а т. Как по-твоему, разделяя представления и вкусы тела, душа ведь неизбежно перенимает его правила и привычки?
Ф е д о н д. Мне кажется, что это всегда происходит поначалу: вспомни как в детстве мы были жестоки и вели себя безрассудно, полностью подчиняясь потребностям тела. Но с течением времени жизнь приводит нас к тому, что душа проникает в тело, пропитывая его своей сущностью - подобно тому как корень дерева проникает в землю, и не душа перенимает повадки тела, а тело - становится духовным и во всём подобным душе. Музыка и танец как раз и относятся к искусствам, способным приблизить нас к этому.
С о к р а т. Но если душа изначально выше грубого тела, чему она может научиться, действуя с ним заодно?
Ф е д о н д. Мы изготавливаем музыкальные инструменты из дерева, мёртвого и косного, но, действуя телесно и душевно, приводим инструмент в такое состояние, что он способен звучать и научить нас музыке. Так же и душа, овладевая телесной наукой, учится искусству пребывания в мире, но если душа полагает тело негодным и дурным, то это сродни тому, как если бы музыкант полагал бы свой инструмент убогим только потому, что ему не хватило любви и терпения учиться музыке.
С о к р а т. Несмотря на то, что слова твои звучат странно, и особенно в той части, где ты говоришь о единосущии души и тела, в главном мы с тобой, кажется, согласны: о нас пекутся и заботятся боги и потому мы, люди - часть божественного достояния. Твои слова вселяют надежду: ведь если душа не успела научиться обращению с телом в этой жизни, она непременно сделает это в следующей. Теперь, если тебя не утомили эти разговоры, я бы хотел послушать как ты играешь.
С и м м и й. Привратник говорит, что корабль с Делоса прибыл.
С о к р а т. Стало быть, завтра меня отравят. И, конечно, здесь соберутся все, кто любит меня и знает. Так что поговорить ещё будет время. Сегодня же я хотел бы слушать музыку, и не говорить больше ни слова.
БОЛЬШОЕ КОСМИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
ВЕЧНОСТЬ
Когда я был маленьким, верил, что к тому времени когда вырасту, учёные изобретут средство от смерти, и я не умру.
Учёные мне представлялись похожими на муравьёв - с большими головами на тонких шеях. В круглых очках - как у Шостаковича. Иные - при бородах. Иные - совершенно лысые.
В своих странных снах наяву я видел их стоящими вдоль длинного лабораторного стола, освещённого сверху множеством ламп.
Иногда они - все как один - поворачивались ко мне и деловито принимались рассматривать - будто я был колбой или лабораторной мышью.
Люди умирали, и учёные складывали их на столы, чтобы ИССЛЕДОВАТЬ.
Временами один или другой принимался кричать "Эврика", но позже всегда выяснялось, что это - ЛОЖНАЯ ТРЕВОГА.
Наконец, учёные находили лекарство от смерти и вручали его мне в виде огромной белой таблетки. Отныне я не умирал никогда, но жил вечно.*
*Также я грезил о чудесной возможности летать без крыльев, при помощи одной силы воли.
Кнопка
Мой дедушка был инопланетянин с маленькой кнопочкой на затылке. Один раз нажмёшь - застынет как вкопанный, не дышит и не шевелится, другой раз нажмёшь - двигается и говорит: совсем как настоящий. Окружающие ни о чём не догадывались, они шутили с дедом, наливали ему водки, слушали рассказы о Великой Отечественной войне, время от времени дарили ордена и медали - за боевые заслуги (хотя война уже давным-давно кончилась).
Один я знал правду.
Однажды утром я застал его в ванной комнате. Привычка бриться наголо сохранилась у него с тех времён, когда он командовал полком и носил фуражку. Мыло он взбивал особой щёточкой в перламутровой мыльнице. Трофейный бритвенный набор из нержавейки был тщательно ухожен: каждая вещица - на своём месте. Помимо лезвий, тускло поблескивающих приборов, коробочек и баночек, под рукой всегда были влажные полотенца, горячие салфетки. Пахло одеколоном "Шипр".
