– Так почему же этот убийца так долго молчал?
– Может быть, раньше он был доволен тем, что сделал, а теперь ему этого не хватает. За тридцать лет ни один знаменитый писатель не заинтересовался этой историей. А теперь появился ты, и он прознал про это. Думаю, пока ты пишешь книгу, тебе нечего бояться. Этому типу нужно, чтобы ты закончил ее, если в ней будет истинная история. Ему нужна слава.
– Но так он сам себе перережет горло!
– Не обязательно. Пока он ведет себя чертовски умно. Слыхал про самок пауков? Они могут хранить сперму до полутора лет и привыкли пожирать самцов после того, как те исполнят супружеский долг. Наш случай вроде этого – кто-то хранил историю тридцать лет, но теперь хочет сделать на ней ребенка.
Как будто мне не хватало убийства Дэвида Кадмуса и собственных проблем с Вероникой, я еще обязался прочесть лекцию. Несколько месяцев назад студенты Ратгерсского университета организовали фестиваль искусств и пригласили меня рассказать о будущем популярного романа. Я согласился, поскольку делать мне тогда было все равно нечего, а ребята были так увлечены всем этим.
По возвращении из Калифорнии я взглянул на календарь и с ужасом понял, что до лекции у меня осталось всего два дня. За несколько часов на скорую руку состряпав конспект, я попросил соседа присмотреть за собакой и поехал на юг, в Нью-Джерси, всю дорогу проклиная шлагбаумы.
Меня поселили в хорошем отеле и навязали мне такой жесткий график, что времени подумать о собственных проблемах у меня не осталось. В программе были интервью, раздача автографов, посещение семинара по писательскому мастерству для студентов старших курсов. Очень мило.
В день выступления я сидел у себя в номере и смотрел телевизор. И вдруг меня охватила такая паника, что я выбежал из комнаты, спустился по лестнице и купил пачку сигарет, чтобы как-то пережить остаток вечера.
Трудность состояла в том, что меня поместили в номер для некурящих, а мне захотелось покурить именно там и ни в каком другом месте. В последние годы Америка так запугана фашиствующими защитниками здорового образа жизни, что, закурив, я почувствовал себя пятнадцатилетним школьником. Чувство вины было столь глубоким, что я подошел к окну и попытался его открыть с намерением высунуть голову наружу и выдохнуть ядовитый дым «винстона» в уже зачумленный воздух штата Нью-Джерси. К несчастью, отель оказался суперсовременным, и окна в комнате были разве что не запечатаны. Администрация твердо вознамерилась следить за окружающей вас обстановкой, не важно, нуждались вы в этом или нет. Но мне хотелось настоящего воздуха. Мне удалось преодолеть сопротивление рамы, и она подалась на несколько дюймов, так что я смог высунуть голову и руку. Опьяненный успехом, я докурил сигарету почти до фильтра и выбросил ее на стоянку внизу. От окурка полетели искры. Руку я обратно в комнату втянул, но голова осталась снаружи, застряла. То есть я застрял. Сегодняшний гвоздь программы, лектор, исполненный мудрости и разбиравшийся в тонкостях современного романа, застрял в окне на пятом этаже в отеле «Рэритэн-Тауэре».
В ужасе я думал о людях, ожидавших меня внизу. О людях, пришедших послушать и задуматься. Знали бы они, как этот гвоздь программы проводит вечер! Потом я представил себе, как кто-нибудь поднимается сюда за мной и видит, что, полуобезглавленный, торчу в окне...
Я запаниковал, но не сдавался, толкал и толкал раму, пока мне не удалось приоткрыть окно еще на несколько дюймов. Когда я целиком пролез в комнату, то заметил в зеркале красную полосу у себя на шее – на память от окна. Потерев шею, я попытался восстановить кровообращение, но тут кто-то постучал в дверь, напоминая, что пора идти.
Зал был полон – собралось, наверное, человек триста. Совершенно выведенный из себя борьбой с оконной рамой и видом этих внимательных лиц, я выпаливал предложение за предложением. Потом мне задавали вопросы, и с ними мне удалось справиться чуть получше. Когда все закончилось, чуть ли не половина присутствовавших подошли с книгами для автографа. Оставив свои записки на кафедре, я подошел к краю сцены, чтобы надписать книги. И надписывал их около часа.
Когда с этим было покончено и я вернулся на кафедру забрать свои бумаги, на них сверху красовалась наклейка: «Привет. Сэм! Что это у тебя с шеей?»
Посылка прибыла почти одновременно со следующим «донесением» Ивана. Это был маленький оранжевый конверт с адресом, написанным характерным почерком Вероники. Внутри оказалась «Книга Иова» в переводе Стивена Митчелла. И больше ничего.
За несколько дней это была первая весточка от Вероники, и я не знал, что и думать. По возвращении из Ратгерса я жил тихо и размеренно. Почти все свое время я проводил за книгой о Паулине. Чуть ли не каждый день мы говорили по телефону с Фрэнни, но он не мог добавить ничего нового. На той видеокассете остались только наши с ним отпечатки пальцев. На наклейках тоже. Поскольку написано на них бьшо всего несколько слов, да еще печатными буквами, графологическая экспертиза была бессильна. Друзья Фрэнни в лос-анджелесской полиции допросили соседей Кадмуса, но в тот день, когда мы побывали в его доме, они не заметили у входа никого.
Когда я рассказал о случившемся после моего доклада, Фрэнни только повторял: «Сукин сын!» Больше всего мне не хотелось выходить из дома. Если не считать нескольких визитов Кассандры с Иваном, я ни с кем не виделся. Один раз позвонил Аурелио – спросить, как продвигается книга. Я не придумал ничего лучше, как промямлить: «Пишется потихоньку». Мне не хотелось рассказывать этому трепачу о том, что со мной случилось. Если Маккейб был прав, то я, пока пишу, был в относительной безопасности. Я предположил, что мистер Наклейка знает, чем я занимаюсь. Но неужели он подглядывает за мной в окно? Прокрадывается в дом, когда меня нет, и читает, что я написал?
Я прочитал Вероникину книгу за один вечер и был очарован красотой языка, тем, как убедительно, с каким блеском Иов описывает свой страх и ропот перед лицом Всевышнего. Но почему она мне ее прислала? Что она хотела этим сказать? Хотя книга и очаровала меня, я не мог отвязаться от мысли, что она используется в качестве троянского коня, дабы подкрасться ко мне и застать врасплох. И я не ошибся. Через несколько дней я получил от Вероники открытку. На ней был отрывок текста, который я тут же вспомнил:
Помни: ты сделан из глины...
Но ты скрываешь это в сердце своем,
Я знаю твою цель —
Следить за мной, и если я согрешу,
Ты накажешь меня до конца дней моих.
Бичуй меня, если я виновен,
Стыди меня, если нет.
Ты освобождаешь меня, потом ловишь,
Как кошка, играющая с мышкой.
Зачем ты дал мне родиться?
P. S. Не забывай hemispherota.
Неужели она воображает себя Иовом? А меня – Господом Богом? Я же не мог даже прогнать собаку с моего кресла! Мысль об этом заставила меня взять трубку телефона. Вероники не было дома. Я оставил сообщение с просьбой позвонить, потому что нам надо поговорить. Никакого ответа. Я ждал два дня и позвонил снова, но так и не услышал ее голоса. Вместо этого она прислала еще одну открытку:
Разве подобает тебе – быть злобным,
Низвергать сотворенное тобой же самим?
Неужели твои глаза телесны?
Неужели твое зрение не острее людского?
Неужели твой ум схож с людским?
Ведь ты постоянно следуешь греху,
Пытаясь выявить проступок,
Хотя и знаешь, что я невиновен,
А я не могу вырваться из твоих рук.
Иов Иовом, а нам было нужно поговорить. Я оставил еще одно сообщение на ее автоответчике, сказав, что в такое-то время буду в баре «Готорн» в Нью-Йорке: не могли бы мы встретиться?
Как бы там ни было, я тосковал по Веронике. В ней было больше тайн, чем у турецкого посла, и то немногое, что я узнал о ее прошлом, вызывало во мне дрожь. И все же я тосковал по ней. Я искренне надеялся, что, поговорив, мы сможем найти общий язык и повод помириться.
В день, когда я собирался поехать в Нью-Йорк, появились Касс и Иван, оба очень серьезные. Когда я спросил, что случилось, Касс дала знак Ивану. Он дал ей какие-то бумаги и отошел.
– Папа, не сердись, но я попросила Ивана это сделать. – Она протянула мне бумаги.
– Что это?
– Посмотри и тогда спрашивай, что хочешь. Если захочешь.
На верхней странице было имя Вероники. Не обращая внимания на Касс, я стал быстро читать. Я жевал резинку, но дойдя до середины первой же страницы, перестал.
– Кассандра, зачем ты это сделала? Откуда Иван это взял?
Она съежилась, но ее голос звучал вызывающе:
– Это моя вина, папа. Я попросила его отыскать, что сможет. Иван – хороший хакер, он может взломать многие сайты.
