Виктор, недоуменно пожав плечами, сложил газету со статьей Уолтера Уинчелла.
— Я тебе долблю уже целых полгода — бизнес идет из рук вон плохо. Ужасные дела! Вкалываешь, вкалываешь и в конце… — Он снова пожал плечами. — Самому едва хватает на жратву.
Щеки Майкла, щеки настоящего фермера, загорелые, с глубокими морщинами от ветра и жаркого солнца, потемнели от бросившейся в лицо крови.
— Виктор, ты мне врешь и нисколько не стесняешься, — спокойно проговорил он, отчаянно стараясь не повышать голоса. — Вот уже шесть месяцев, как только наступает срок платить за аренду жилья, ты мне говоришь: «Бизнес идет из рук вон плохо». Ну и что я тебе отвечал? Я тебе отвечал: «О'кей, Виктор, не беспокойся, я ведь знаю, какие сейчас трудные времена».
— Честно, Майкл, — печально продолжал Виктор, — и в этом месяце все так же — дела не идут на лад.
Лицо Майкла еще сильнее потемнело. Он резко дернул себя за кончики стального цвета усов, громадные руки, казалось, напряглись и распухли от охватившего его страшного гнева, — правда, пока ему удавалось его подавить.
— Шесть месяцев, Виктор, — стоял на своем Майкл, — шесть месяцев я тебе верил. Теперь больше не верю.
— Майкл! — В голосе Виктора прозвучал упрек.
— Мои друзья, мои родственники — все в один голос доказывают мне, что ты лжешь! Твой бизнес процветает — не меньше десяти машин в час останавливаются перед твоей дверью, — к тому же ты продаешь сигареты всем фермерам на расстоянии от своей хибары до Чикаго; на одном своем автомате, куда все кидают монетки, ты… — Майкл махнул короткой, толстой рукой в сторону призывно светящегося автомата возле стены, — лопатки на цепи остановились у отметки «Два шерри-бренди с лимоном».
Майкл, с трудом сглатывая слюну, тяжело дышал, грудь его, наглухо закрытая курткой из овчины, то вздымалась, то опускалась.
— Триста баксов! — рявкнул он. — Шесть месяцев по пятьдесят долларов! Я построил вот эту хибару собственными руками, Виктор. Я и не предполагал, каким мерзким человеком ты окажешься! Ты итальянец, я тебе доверял. Баста! Либо три сотни, либо выметайся отсюда завтра же! Это мое последнее слово!
Виктор аккуратно разгладил, шурша руками, газету на стойке, — шорох разносился по пустому залу, где подавали ланчи.
— Ты что-то не так понял! — мягко возразил он.
— Правильно я все понял! — заорал Майкл. — Ты живешь на принадлежащей мне земле, в моей хибаре, и ты должен мне триста долларов. Вот и все!
— Я ничего тебе не должен. — Виктор бросил холодный, спокойный взгляд на кипятившегося Майкла. — Вот в чем ты заблуждаешься. Я платил тебе регулярно, по пятьдесят долларов, каждое первое число месяца.
— Виктор! — прошептал не веря своим ушам Майкл; руки его безжизненно упали. — Виктор, что это ты говоришь?..
— Я заплатил тебе аренду. И прошу больше ко мне не приставать. — Без тени смущения повернулся к нему спиной, пригнул две ручки на кофеварке — оттуда со свистом вырвалось маленькое облачко пара.
Узкая спина с сильно выпирающими лопатками — словно два крылышка под рубашкой… В самой вызывающей позе Виктора сквозили скука, откровенная уверенность в себе, нежелание продолжать разговор — все, точка. Майкл покачивал головой, энергично дергая себя за усы.
— Моя жена, — он смотрел на эту повернувшуюся к нему с презрительным вызовом спину, — была права. Сколько раз она говорила мне, чтобы я тебе не доверял. Знала, конечно, о чем говорит. — Потом, с последней, все еще теплившейся в душе надеждой, добавил: — Виктор, ты что, в самом деле считаешь, что заплатил мне сполна?
Тот даже не обернулся; покрутил кругляш на кофеварке.
— Да, я так считаю.
Майкл поднял руку, словно хотел еще что-то добавить, предостеречь. Но, опустив ее и так ничего и не вымолвив, покинул хибару, оставив за собой дверь открытой. Виктор, выйдя из-за стойки, приблизился к двери, посмотрел ему вслед: чуть прихрамывая, свернул с дороги, шагает прямо по кукурузному полю… Довольно улыбнувшись, Виктор закрыл двери, вернулся на свое место и вновь развернул перед собой газету со статьей Уолтера Уинчелла.
Ступни Майкла — он брел по кукурузному полю — с хрустом проваливались, где мелко, а где поглубже, в студеную октябрьскую почву. Он рассеянно дергал себя за усы. Жена, Долорес, конечно, скажет ему пару ласковых.
— Нет, — убеждала она его, — не нужно строить для него эту хибару! Не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается не с теми людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя!
Майкл был уверен, что жена не забыла этого разговора и, как только он вернется домой, вновь все повторит, слово в слово. С несчастным видом хромал он к дому. Фермерство куда лучшее занятие, чем домовладение. Бросаешь себе семена в почву, заранее зная, что у тебя вырастет. Из кукурузного зерна вырастал початок, и такое умножение свойственно природе, и другого от нее ожидать нечего. Никаких тебе документов, подписываемых с матерью-природой, никаких тебе лицензий, договоров, и человек в своих отношениях с ней не чувствовал себя обойденным, даже если не мог ни читать, ни писать. Открыв дверь, он вошел в дом и тяжело опустился на стул в гостиной, не снимая шляпы. Подбежала Роза, уселась к нему на колени:
— Папа, папочка, сегодня вечером я хочу в кино! Папочка, своди меня в кино!
Майкл согнал ее с колен.
— Никаких кино, — хрипло пробормотал он.
Роза, забившись в угол, с упреком в глазах наблюдала за отцом. Дверь на кухню отворилась, и Майкл тяжело вздохнул, увидав выходившую из нее жену, вытиравшую руки о фартук. Долорес остановилась перед Майклом: кругленькая, полненькая, крепко сбитая, как выносливая плуговая лошадка, такая практичная, по-житейски мудрая — ее-то вокруг пальца не обведешь.
— Почему ты сидишь в гостиной? — поинтересовалась она.
— Потому, что мне так нравится.
— Каждый вечер ты обычно сидишь на кухне. И вдруг такая перемена. С чего бы это?
— Я так решил! — отвечал Майкл. — Туман, пора мне попользоваться этой мебелью. В конце концов, я купил ее и могу посидеть на стуле, хотя бы перед смертью.
— Я знаю, почему ты сидишь в гостиной.
— Отлично! Знаешь так знаешь!
— Ты не получил деньги от Виктора. — Долорес вытерла о фартук последние лоскутки теста, приставшие к рукам. — Это ясно как день.
— Кажется, что-то подгорает…
— Ничего не подгорает. Так права я или не права? — Долорес села на стул напротив Майкла выпрямившись, положив опрятные руки на колени, вытянув чуть сдвинутую набок голову и глядя прямо ему в глаза с упреком, даже с осуждением.
— Так да или нет?
— Прошу тебя, занимайся своими делами! — с жалким видом произнес Майкл. — А я занимаюсь фермерством и улаживаю все, что связано с малым бизнесом, сам.
— Ха! — с презрением бросила Долорес.
— Ты что, умираешь с голоду?! — закричал Майкл. — Ну-ка, отвечай: ты подыхаешь с голоду?
От крика отца маленькая Роза расплакалась.
— Прошу тебя, ради Христа, — заорал на нее Майкл, — прекрати реветь!
Долорес обняла Розу.
— Ах ты, моя несчастная бэби! — запричитала она. — Никому не дам тебя в обиду!
— А кто собирается ее обижать?! — завопил Майкл, грохнув по столу кулаком, словно молотком.
Долорес, успокаивая девочку, поцеловала ее в макушку.
— Ну хватит, хватит, не плачь! — ласково уговаривала она ее; бросила на Майкла холодный взгляд. — Значит, не заплатил.
— Он… — начал было Майкл решительно, но вдруг осекся; теперь он говорил тихо, стараясь быть рассудительным:
— Да, ты права. Если откровенно — не заплатил.
— Ну, что я тебе говорила?
Майкл скривился, как от зубной боли.
— Могу повторить: не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается с дурными людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя! Разве я тебе этого не говорила?
— Говорила, — устало признался Майкл.
— Не видать нам больше своих денег. — Долорес поглаживала Розу по головке. — Я уже распрощалась с ними и поцеловала на прощание — гудбай!
— Прошу тебя, ступай на кухню! Я голоден, пора обедать. Есть у меня кое-какие мыслишки, как нам вернуть наши деньги.
Долорес с подозрением поглядывала на него.
— Только поосторожнее, Майкл. У него друзья одни гангстеры, а по субботам он играет в покер с людьми, которые носят пистолеты в заднем кармане.
— А я прибегну к помощи закона, — пообещал Майкл. — Я намерен подать на Виктора в суд за то, что он не возвращает свой долг.
Долорес громко засмеялась; легонько оттолкнула от себя Розу и еще громче захохотала.
— Что тут смешного? — рассердился Майкл. — Говорю тебе, что намерен подать в суд на человека, который мне должен деньги, а тебе смешно? Какие здесь могут быть шутки!
Долорес смолкла, потом стала рассуждать:
— А у тебя есть необходимые документы? Нет, у тебя их нет. Все держится на честном слове. Ты доверяешь ему, он — тебе, никаких бумаг. Если у тебя нет никаких документов, то в суде тебе делать нечего, ты проиграешь. Нечего строить из себя дурака, не будь всеобщим посмешищем. С тебя потребуют деньги за услуги адвокатов. Прошу тебя, Майкл, займись своей фермой!
