Я ни с кем не обсуждала Амиту.
— Ну как, понравилась она тебе? — спросила как-то мама, когда Джесси отправилась на чай к подружке и мы с ней были одни.
Но я не могла рассказать ей, что чувствовала к Амите и что поняла благодаря ей, потому что в этом вопросе нас с мамой разделяла пропасть. Мы не были врагами — конечно нет, но придерживались противоположных мнений, и мне надо было научиться как-то с этим жить.
Поэтому я просто сказала: «Да», — и продолжила жевать свой хлеб с маслом.
Я больше никогда не видела Ангуса и Амиту. Началась война, и они не успели вернуться домой. Когда японцы захватили Бирму, Амита была беременна, однако ей удалось бежать из Рангуна: пешком на север, в Ассам, вместе со служащими Департамента лесного хозяйства, слонами и погонщиками, и целой ордой британских женщин и детей. Ангус остался в городе: заперся в конторе, чтобы уничтожить все ценные документы. Он обещал последовать за ней, однако слишком задержался и попал в плен к японцам. Год спустя он умер в лагере для пленных.
Что касается Амиты, то долгий переход — с учетом того, что самым активным действием в ее жизни было перелистывание книжных страниц, — оказался ей не под силу. Через день после того как измученные беженцы добрались до Ассама, у Амиты начались преждевременные роды. Для нее нашли койку в военном госпитале, однако врачи ничем не могли ей помочь. Ребенок родился мертвым, а через несколько часов скончалась и она.
Кукла, подаренная ею, все еще у меня. Темные волосы ниспадают на плечи, раскосые глаза подкрашены сурьмой, на крошечном сари сверкают блестки и золотая вышивка. Однажды, когда моя пухленькая внучка подрастет, я подарю ей куклу и расскажу об Амите.
И еще постараюсь донести до нее ту истину, которую благодаря Амите с пронзительной ясностью поняла тем солнечным летним днем. Надеюсь только, что к тому времени когда она станет достаточно взрослой, чтобы ей дарили куклу, моя внучка будет знать это сама.
Солнце скользило вниз по небу, на песчаные дюны ложились длинные тени, и пляж постепенно пустел. Мамаши окликали недовольных ребятишек, плескавшихся в теплой воде у берега. Они усаживали в коляски сонных малышей, розовых от солнца, собирали в корзинки разбросанные вещи, разыскивали пропавшие сандалии и купальные полотенца. К семи часам на пляже остались только спасатель, сидевший в шезлонге возле своей будки, парочка неутомимых серфингистов да женщина с непослушным псом.
И еще Эмили с Порцией.
Эмили исполнилось четырнадцать, Порция была на год старше. Эмили жила в деревне — родилась там и провела всю свою жизнь в неказистом старом домике, стоявшем сразу за церковью. Порция приезжала из Лондона. Ее родители уже много лет снимали на август дом Ласкомбов: хозяева тем временем гостили у своей дочери в глухом уголке Шотландии, в городке, название которого больше напоминало раскатистый храп.
Маленькими Эмили с Порцией охотно играли вместе. В обычных обстоятельствах они вряд ли заметили бы друг друга, потому что, строго говоря, между ними было очень мало общего. Однако все братья и сестры Порции были старше ее, а Эмили росла единственным ребенком. При активном одобрении родителей между девочками завязалась дружба, которая оказалась выгодна для них обеих, — теперь им было с кем делиться своими тайнами.
Сегодняшний поход на пляж состоялся по инициативе Порции. Она позвонила Эмили после ланча.
— Меня все бросили. Джил с друзьями поехал смотреть автомобильные гонки, — (Джил, брат Порции, заканчивал Кембридж и был ужасно начитанным и остроумным), — а я не захотела. Там так жарко и плохо пахнет. — Эмили заколебалась, и Порция сразу это почувствовала. — У тебя же нет других планов, правда?
Эмили, сжимая в руке телефонную трубку, вслушивалась в тишину дома, дремавшего в жарких лучах полуденного солнца. Миссис Уоттис, приготовив ланч, отправилась в Фоберн повидаться с сестрой. Отец Эмили был в Бристоле: уехал сегодня утром в командировку на два дня. Стефани отдыхала наверху в своей спальне.
— Нет. Никаких планов, — откликнулась Эмили. — Я с удовольствием схожу с тобой.
— Захвати печенья или сандвичей, что хочешь. Я взяла бутылку лимонада. Встречаемся у церкви.
Эмили не видела Порцию целый год, и сейчас при виде подруги сердце ее упало. Все повторялось заново. В школе одноклассницы обгоняли Эмили: они сдавали экзамены, переходили в следующий класс, пользовались большей свободой, а она плелась позади, не желая расставаться с детством, с его защищенностью, когда все вокруг так привычно и знакомо. Эмили совсем не хотелось быть в числе отстающих, однако ей не хватало мужества, чтобы сделать какой-нибудь решительный шаг.
И вот теперь Порция.
Порция здорово повзрослела. Фигура ее стала женственной — за какой-то год из ребенка она превратилась в девушку. Коротенькие шорты и футболка открывали тонкую талию, стройные бедра, длинные загорелые ноги. Темные вьющиеся волосы отросли до плеч; Порция проколола уши и обзавелась маленькими золотыми сережками. Когда она отбрасывала волосы назад, сережки сверкали на фоне ее блестящих темных кудрей. Ногти на ногах она покрасила розовым лаком, а ноги побрила.
Шагая через поле для гольфа к морю, они повстречали парочку молодых людей, игроков, направлявшихся к следующей лунке. В прошлом году они вряд ли посмотрели бы в сторону Эмили и Порции, однако сейчас чуть головы не свернули, глядя Порции вслед. Сама она — Эмили сразу обратила на это внимание — сделала вид, что не замечает их восторженных взглядов. Порция продолжала уверенно шагать вперед, изредка отбрасывая с лица волосы, которые так и развевались на ветру. На Эмили молодые люди даже не взглянули, да она ничего такого и не ожидала. Кому захочется смотреть на тощую четырнадцатилетнюю девчонку, без всяких округлостей и форм, с волосами цвета соломы и в уродливых очках?
— Ты так и ходишь в очках, — заметила Порция. — Почему ты не хочешь носить контактные линзы?
— Может, я и буду их носить, но только когда стану постарше.
— Одна моя одноклассница носит линзы; правда, она сказала, что поначалу это настоящее мучение.
Эмили ощутила укол тревоги. Она и помыслить не могла о том, чтобы засунуть в глаза контактные линзы, — для нее это было все равно что подстригать ногти (мама научила ее пользоваться пилочкой) или есть сандвичи, в которые попал песок.
Не желая продолжать разговор о контактных линзах, она спросила:
— Ты сдала экзамены за среднюю школу?
Порция скорчила недовольную гримаску.
— Да, но результаты еще не получила. Думаю, оценка будет хорошая, но родители хотят, чтобы я осталась в школе еще на два года и сдала экзамены повышенного уровня. Не представляю, как я это выдержу! Я подумываю на будущий год уйти из школы и закончить ее экстерном. В школе так скучно! — Эмили никак не прокомментировала ее слова. — А что у тебя? Ты сдала экзамены?
Эмили быстро отвела глаза, потому что иногда у нее внезапно набегали слезы, — вот как сейчас.
— Буду сдавать на следующий год. — На другом берегу залива по дороге к пляжу медленно ползла машина. От ее стекол яркими бликами отражалось солнце. Мгновение Эмили пристально смотрела на нее, потом слезы отступили. Она продолжила: — Я должна была сдавать их сейчас, но мисс Майлз, моя классная руководительница, сказала, что лучше мне будет выждать еще год.
Тот их разговор оказался настоящим кошмаром. Мисс Майлз была сама доброта и сочувствие, а Эмили только и могла, что сидеть и молча таращиться на нее, оглушенная сознанием собственной несостоятельности, не понимая ни слова из ее ласковой речи. Никто не заставляет тебя, Эмили, сдавать экзамены прямо сейчас. Собственно, куда нам торопиться? Почему не поучиться еще годик? Время — лучший лекарь. Я не говорю, что через год все забудется, потому что ты никогда не забудешь свою маму, однако я думаю, что тебе все-таки станет гораздо легче.
Они подошли к деревянному мосту над железнодорожными путями, за которыми начинались песчаные дюны. Как обычно, они остановились посередине моста, оперлись о заграждение из дощечек и стали смотреть на извивающиеся рельсы, ярко сверкавшие в лучах горячего солнца.
Порция произнесла:
— Мама сказала мне, что твой отец снова женился.
— Да.
— Она хорошая?
— Да. — Молчание, последовавшее за этим кратким ответом, было похоже на укор в адрес Стефани, поэтому Эмили торопливо добавила: — Она очень молодая. Ей всего двадцать девять.
— Знаю. Мама сказала. И про то, что у них будет ребенок, она упомянула тоже. Ты как, не против?
— Нет, — солгала Эмили.
— Наверное, это интересно, когда в доме появляется младенец. То есть когда ты сама уже взрослая. Как мы с тобой.
— Так и есть.
