Иллюстрация к «Алой букве». Перл и Алая буква
III
Верный своему слову, Филдс на следующий день приехал в Сейлем «в таком необыкновенном волнении», что бывший таможенник «никак не мог поверить, что с ним говорят вполне серьезно». Как ни сомневался Готорн в серьезности похвал Филдса, он во всяком случае мог видеть, что тот действительно намерен издать его произведение. Следующие дни прошли в обсуждении деталей. Готорн хотел выпустить книгу новелл, подобно «Дважды рассказанным историям» и «Легендам старой усадьбы». Он хотел назвать ее «Легенды былого, а также наброски, экспериментальные и вдохновенные». Рукопись, которую читал Филдс, должна была занять в книге около двухсот страниц. Это была повесть, называемая «Алая буква». Готорн считал ее слишком «мрачной», чтобы быть изданной отдельно. Филдс держался обратного мнения и в конце концов победил. Незадолго до того, как решение было принято, Готорн писал Филдсу:
«В рассказе нет отклонений от темы и нет никакого разнообразия, кроме различных поворотов той же мрачной идеи, поэтому, я думаю, он многим покажется утомительным, а некоторым даже отвратительным. Не рискуем ли мы, ставя судьбу всей книги на одну эту карту? Охотник заряжает ружье пулей и несколькими дробинками. Следуя этому благоразумному примеру, я хочу объединить одно длинное произведение с полдюжиной коротких, чтобы в том случае, если не удастся попасть в публику самым крупным зарядом, я еще мог бы надеяться на более мелкие. Впрочем, я готов довериться вашему суждению и не огорчусь, если вы будете настаивать на отдельном издании.
В последнем случае единственным подходящим заголовком может быть «Алая буква», ибо «Таможня» — это введение, своего рода дверь в целое здание, которую я распахиваю для своих гостей. Было бы смешно, если бы они предпочли там остаться у входа, видя впереди темноту и угрюмость! Если название книги будет «Алая буква», то нельзя ли напечатать его на титульном листе красной краской? Я не уверен, что это в хорошем вкусе, но несомненно это пикантно и уместно, и, я думаю, послужит приманкой для публики».
Рукопись «Алой буквы» была закончена 3 февраля 1850 года. На следующий день Готорн писал другу:
«Я только вчера закончил мою книгу; начало уже печатается в Бостоне, а конец до последнего дня был еще здесь в Сейлеме у меня в голове, так что, как видишь, это история не меньше четырнадцати миль длиной… Моя книга, по словам издателя, выйдет не раньше апреля. Он говорит о ней с восторгом, как и миссис Готорн, которой я вчера вечером прочитал конец. Она очень расчувствовалась и ушла спать с головной болью, что я считаю своим большим достижением. Судя по воздействию повести на мою жену и на издателя, я мог бы ожидать крупного успеха. Однако я ни на что подобное не рассчитываю. Некоторые части книги написаны сильно, но мои сочинения не отвечают и никогда не будут отвечать вкусам широкой публики, а потому не получат большой популярности. Некоторым они очень нравятся, другие ничего в них не находят. В книге есть введение, описывающее мою жизнь на таможне. Оно написано с фантазией и, может быть, окажется более привлекательным, чем само повествование, в котором не хватает солнечного света и проч. Сказать правду, дьявольски мрачная книга, в которую просто невозможно было внести радостную ноту».
«Алая буква» вышла в середине марта, т. е. через полтора месяца после того, как была написана. По словам Латропа, первое издание в пяти тысячах экземпляров разошлось в течение десяти дней. Мы помним, что Филдс вначале обещал издавать по две тысячи экземпляров «всего, что автор напишет». Прочтя рукопись, он, возможно, решил увеличить тираж, но вряд ли думал, что дойдет до пяти тысяч. Для этого у Филдса было слишком много профессиональной осмотрительности, или, может быть, вернее сказать, недостаточно профессиональной дальновидности. С технической точки зрения, маловероятно, чтобы тираж был пять тысяч экземпляров, так как не было сделано матриц.
Второе издание вышло 30 марта 1850 года, во всяком случае, эта дата стоит под предисловием к нему. Для третьего издания текст был заново набран и сделаны матрицы, поскольку предприятие было явно удачным и издатель это понял. «Алая буква» не стала сенсационным бестселлером, как «Хижина дяди Тома», но все же это был тот случай, когда издатель мог сожалеть о том, что его право на издание не вечно.
Популярность книги была такова, что уже через год после ее появления вышло три разных ее издания в Англии. В том же году в Лейпциге был издан немецкий перевод, а в 1853 году — французский перевод в Париже. Появились три инсценировки повести и даже одна опера. Со временем «Алую букву» экранизировали, и этот фильм, с Лилиан Гиш в роли Эстер Прин, был одним из последних фильмов немого кино.
«Алая буква» вышла в коричневом переплете, в каком выходили все книги издательства Филдса и без которых трудно представить Бостон пятидесятых годов. На четырех страницах помещалась реклама, делающая честь любому издательству: в списке рекламируемых изданий были произведения Лонгфелло, Лоуэлла, Браунинга, Теннисона, Ли Ханта, Де Квинси[17]. Название «Алая буква» было напечатано на титульном листе красной краской, как хотелось Готорну. Филдс, очевидно, не счел это нарушением хорошего тона. Красная надпись была сохранена и во втором и в третьем изданиях.
Первоиздания «Алой буквы» ценятся, конечно, высоко, но «Алая буква» вряд ли догонит «Фаншо», которого Готорн, почти уничтожив тираж, сам невольно сделал большой библиографической редкостью.
ГАРРИЕТ БИЧЕР-СТОУ
И «ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА»
I
20 января 1837 года некий д-р Кальвин Э. Стоу, профессор Лейнской духовной семинарии в Цинциннати, прибыл в Нью-Йорк на судне «Гладиатор». Его путешествие из Лондона длилось два месяца и один день, что очень много даже по тем временам. Несомненно, д-р Стоу успел дорогой обдумать доклад, который он собирался представить семинарии и штату Огайо. Доклад был посвящен системам образования в Европе и в первую очередь в Пруссии, этой «образцовой маленькой стране». Д-р Стоу был вторично женат немногим, больше года и встретил в открытом море первую годовщину свадьбы.
В Нью-Йорке он узнал, что за время отсутствия стал отцом двух девочек-близнецов, Элизы и Изабеллы. Имя одной было выбрано в честь первой жены д-ра Стоу, Элизы Тайлер, с которой мать близнецов была очень дружна. Вторую девочку она назвала в честь своей сводной сестры. Д-р Стоу опоздал к крестинам на четыре месяца, но все же пожелал сказать свое веское слово. Его дочери должны вступить в жизнь под именами Элиза Тайлер-Стоу и Гарриет Бичер-Стоу, то есть каждая должна носить имя одной из дорогих подруг его жизни.
II
Мать девочек, Гарриет Бичер-Стоу-старшая, в девичестве Гарриет Элизабет Бичер, родилась двадцать шесть лет тому назад в Коннектикуте, в прелестной маленькой деревне Личфилд, стоявшей на холме. У нее было два младших брата, и мужское большинство сказывалось в этой семье со строгими религиозными и педагогическими взглядами. Хэтти, как ее звали все дома, рано обнаружила склонность к литературе определенного сорта. В двенадцать лет она выступила на Личфилдской академической выставке с собственным сочинением объемом примерно в две тысячи слов. Оно называлось: «Можно ли доказать бессмертие души в силу ее собственной природы». Вот две фразы из него: «Первый аргумент для доказательства бессмертия души вытекает из самой природы духа. Дух не состоит из частей, не подвержен делению и распаду, поэтому, раз он не разрушается, то будет существовать вечно».
В 1832 году Хэтти Бичер начала писать школьный учебник по географии и закончила его в 1833 году. Семья тогда уже жила в Цинциннати, где глава семьи стал президентом Лейнской семинарии. Через год Гарриет приняла участие в конкурсе на лучший рассказ, установленный «Западным ежемесячником», и победила, получив приз в пятьдесят долларов. Рассказ назывался «Дядя Лот». Редактор «Ежемесячника», должно быть, позаимствовал идею конкурса у «Субботнего посетителя» в Балтиморе, только что присудившего такую же сумму Эдгару По за рассказ «Рукопись, найденная в бутылке». После этого Гарриет еще несколько раз печаталась в журналах, но сосредоточиться на литературной работе ей не давали разные обстоятельства — начало семейной жизни, хлопоты с путешествием мужа, появление близнецов.
Вне семейного круга тоже было много тревожных событий, отвлекавших от мирного сочинительства. Будучи за границей, д-р Стоу получил от жены письмо, сообщавшее о разгроме редакции газеты «Филантроп», выступавшей против рабства. Отцы города остались к этому событию совершенно равнодушными. Редактор газеты Джеймс Берни, однако, отделался легче, чем его преподобие Э. П. Лавджой из Алтона (штат Иллинойс) — редактор «Обозревателя» и близкий друг брата Гарриет, Эдварда. Лавджой был убит, после того как трижды была разгромлена его типография. Проблема рабства волновала Гарриет с девятилетнего возраста, с того времени, когда ее отец, возмущенный Миссурийским компромиссом (запрещение рабства севернее тридцать шестой параллели), воодушевился до такой степени, что его красноречие, по словам Гарриет, «вызвало слезы на суровых лицах старых фермеров-прихожан». В Цинциннати только река отделяла ее от этой проблемы. На другом берегу Огайо был уже Юг, где владение людьми было узаконено. Когда рабам удавалось бежать, «мы никогда не отворачивались от беженцев, — писала Гарриет, — и помогали им всем, чем могли». А возможностей помочь беглым было у них не так уж много.
